Юлия Шолох - Железное сердце
Кстати с того дня, когда освободили Любу, никто не видел Лазурь. Но по слухам, она пару раз навещала свою маму, так что Бостон сказал, остается только ждать — вернется, когда захочет.
Потом Люба повернула голову к левой стене и восхищенно вздохнула.
Там красовался ее портрет. Такой она была на пирсе, когда раздумывала — не шагнуть ли в воду, избегая общения с этим доставучим молодым человеком. Джинсы, простой хвост на затылке, растерянное лицо. Неуверенность и настороженность в глазах, а на коже — тот самый блеск, что притягивает взгляд к скоплениям окружающих блесток. Им припорошены щеки, он на концах ресниц, покрывает мазками губы и каплями стекает вниз, теряясь в вырезе футболки. Манящий, будоражащий блеск. Сказочный.
— Такой я вижу тебя, — негромко признался Бостон.
Люба вздохнула, сжимая его руку. Теперь точно придется учиться управлять материей. Хотя бы для того, чтобы показать, каким она видит его.
Прекрасным…
Эпилог
Городские бетонные джунгли стремились ввысь, тонкие и настырные, как мутировавший бамбук, пронзая полуночное небо и теряясь в высоте. По тротуару, залитому искусственным светом так ярко, что не задрав голову, не догадаешься, какое нынче время суток, шла девушка.
Улица сжималась, извивалась отчаянной змеей: грязная, захламленная неуемной человеческой энергией. Бары, бутики, рестораны и элитные фитнес центры стояли в ряд, стремясь выступить вперед и показать, что они отличаются от массы. Скопления машин походили на муравейник. Реклама мелькала, оглушая и ослепляя.
Белоснежные волосы девушки окрашивались пятнами иллюминации и прохожим, бросавшим на нее взгляды казалось, что глаза незнакомки светятся в ответ. Конечно, это просто обман зрения, отражение огней. И некая полупрозрачность, и легкость движения наверняка наносная, созданная благодаря искусному гриму и броскому городскому освещению.
Некоторые встречные девушки, придирчиво осмотрев незнакомку, даже позавидовали мастерству ее стилиста. Должно быть, бешеных денег стоит.
Молниеносно свернув в один из переулков, где свет от высотки-бизнесцентра отрезался, как будто боялся заглянуть в подворотню, девушка остановилась и, закрыв глаза, подняла лицо к небу.
За этим зданием начинались элитные офисы и пентхаусы. Всего несколькими метрами дальше, но там уже кучковалась бессмысленная роскошь, а здесь еще дно — стены подворотни плотно расписаны граффити, наложенными друг на друга — перекрывающие надписи силуэты черных крыс с выпученными глазами и котов с распушенным от испуга хвостом, а сбоку — сидящий у стены человек, протягивающий им кусок хлеба — с первого взгляда и не скажешь, что он тоже тень, существующая только в воображении уличного художника. Рядом стояли мусорные баки, и извилистые потёки помоев на асфальте дополняли броскую раскраску стен.
Девушка мелко дрожала, но совсем не потому, что осенний ветер был прохладным. Шум дороги доносился вперемешку с бум-бум соседнего бара приглушенным, как сквозь воду.
Ей не нужно было представлять, что она далеко от переулка, потому что она действительно была далеко. Примерно на тридцать этажей выше грязного тротуара.
Через секунду девушка исчезла, и только пыль с мелким мусором взмылись вверх, будто поднятые вихрем.
На крыше небоскреба тонкая ограда сливалась с небом. Джайзер стоял, привалившись спиной к стене и держа в зубах привычную сверкающую электрическую нить. Последнее время он бывал здесь так часто, что стал обычной деталью окружающей обстановки.
Лазурь осторожно подкрадывалась и не изменила шага, даже когда он ее заметил. Просто продолжила подбираться рывками, как велит инстинкт хищника, отвечающий за выживание.
Нить проблеском переместилась в другой уголок рта.
— Что наша великолепная Лазурь забыла на моей ободранной крыше? — поинтересовался Джайзер, еле разлепляя губы. Все наносное и маскировочное, вроде улыбки, сверхпонимающего выражения глаз или азарта в приподнятых бровях осталось внизу, в жилище городских, за пределами его странного убежища. Здесь нет места маскам.
Лазурь передвинулась немного вбок, подстраиваясь под силу ветра, оставляя ноги напряженными, готовыми к прыжку.
Пустая надежда… Он не позволит себе попытки поймать ее в прямом смысле этого слова. Вот, даже Гарик рискнул… Но не он.
— Хм… Она и правда ободрана. Это ты нарисовал внизу, в переулке, человека?
— Нет.
— А как тогда понял, о чем я?
— Я его видел. Этот… есть тут целая банда… Два художника с помощниками. Они разрисовали тут все окружающие стены, даже на нашем доме, но мне все равно.
— До тех пор, пока они не добрались до твоей крыши?
— Заметь, радость моя, ты первая уточнила принадлежность, сказав 'твоей'. Так что ты делаешь на моей законной территории?
Лазурь поводила головой, прикидывая, стоит ли его дразнить.
Но нет, она все еще не рискнет. Чего скрывать, тягаться с Джайзером она пока не способна. Слишком много времени потеряно, слишком хорошо она представляет, с кем имеет дело.
Не теперь.
— Я пришла кое о чем предупредить. Но вначале небольшое наблюдение со стороны, чтобы немного рассеять завесу твоего самомнения. Недавно к тебе приезжал Гарик. За сутки до того вечера, как увез Ло. Вы говорили больше часа. И надо же… я видела с каким лицом он от тебя вышел.
— Как ты узнала?
— Вы так неосторожны… Поэтому и людей боитесь. Недолюбливаете, но и боитесь, ведь они слишком настырны, пролезут в любую щель, обнаружат любой секрет. Вонь спрятанного в шкафу скелета иногда влечет больше аромата свежеприготовленной пищи, если ты голоден. Современные люди всегда голодны.
Джайзер переместил нить обратно.
— Ладно. Он у меня был. И что дальше?
— Зачем ты его подтолкнул? У Бостона и Ло все складывалось отлично. Она сделала выбор в его пользу, значит, ты и так не ошибался. Вводить в игру Гарика не логично. Его поступок не вписывается в твои четко просчитанные планы. Так что случилось? Сдаешь?… Решил подстраховаться, ведь мало кто на месте Ло дал бы Бостону шанс. Решил наверняка? Но все видели — они способны разобраться сами. Так зачем? — в конце ее голос дрогнул и Лазурь выругала себя за это проявление слабости. Но больше времени терять нельзя. Нельзя закрывать глаза и повторять, что меня это не касается, со мной этого не случится, мною он не займется. Горькая правда заключается в том, что у нее осталось слишком мало времени, чтобы упускать любую возможность хотя бы немного подготовится к грядущим событиям.
— Пускай сравнивает обоих и ценит то, что у нее есть. Бостон слишком легко ей достался. Ну что? У тебя все?
