Юлия Шолох - Железное сердце
Погода стояла пасмурная, но без дождя, даже ветер утих. Пожелтевшие листья были такого яркого цвета, как будто специально сговорились устроить карнавал на осенних улицах.
Ворота Бостон открыл, не поднимая руки. Завел мотоцикл сразу в подземный гараж. Они сняли шлемы и вошли в дом.
В гостиной на диване сидел Игорь, в сером халате и толстых черных носках. Перед ним стоял молочный коктейль с полосатой соломинкой в покрытом изморозью стакане.
— О, — сказал Игорь, всего на секунду отведя взгляд от яркой картинки на экране. — А ужин еще не готов. Эсфиль будет в ярости.
И снова погрузился в просмотр фильма.
Вместе с кукольным смехом рисованных персонажей раздались шаги. Входная дверь открылась, впуская Тоннеля и Лайру.
— Я же говорил, он тут, — заявил Тоннель, направляясь в их сторону. Когда он подошел, протянул руку и положил Бостону на плечо, Люба впервые увидела, что он действительно ему отец. 'Сын, — говорил этот жест, — я рад, что ты у меня есть'.
— Привет, папа, — с улыбкой ответил Бостон.
А у них есть что-то общее, отметила Люба. Форма лица и, пожалуй, подбородок. И фигура во много схожа. А вот глаза разные.
— Эсфиль будет в бешенстве, — пробормотала Лайра, и на секунду подошла, прикасаясь кончиками пальцев к плечам обоих мужчин, будто соединяя их в единое целое. — Пойду, посмотрю.
Люба еще раз покосилась на встречу родственников и с удивлением поняла, что Тоннель очень сильно любит сына, настоящей отеческой любовью, с примесью гордости, страха и ответственности, пусть они и выглядят, как сверстники. Да уж, к внешности комуфляжников еще долго придется привыкать. Подумать только — ее свекровь напоминает младшую сестру какой-нибудь школьной подруги, при виде наивных глаз которой первым делом хочется дать ей мудрый совет насчет отношений с противоположным полом. Хотя, заглянув в эти самые глаза немного глубже, наверняка захочется немедленно взять все свои глупые советы обратно.
Пожалуй, лучше и мне помочь на кухне, а их пока оставить одних, решила Люба.
Никто ее ухода не заметил.
Эсфиль и правда рассердилась.
— Курица еще не готова, — буркнула она, когда Люба появилась на кухне. — Хреновый из меня повар.
— Зато ты очень добрая, — смело заявила Лайра, присаживаясь за стол у кофеварки. — Кофе?
— Давай, — Эсфиль стянула фартук с кокетливым утенком, скомкала его и бросила у раковины. — Все равно не успела. Тоже мне, праздничный ужин: недопеченная курица, недоваренный рис и недорезанный салат.
— Все равно спасибо, — поблагодарила Люба, усаживаясь напротив и отодвигая в сторону вымытый перец и огурцы. — Нам приятно.
Кофейная чашка согревала руки, откуда-то доносилась тихая музыка и даже груда немытой посуды в раковине выглядела гармонично.
— Ну как поживаете? — вежливо поинтересовалась Лайра сразу у обеих.
Эсфиль хитро улыбнулась, покосившись на Любу.
— Без комментариев, — ответила та.
— Да уж, — фыркнула Лайра. — Тебе лучше мужиков со мной не обсуждать. Не уверена, как на это реагировать.
Они долго пили кофе, а потом, когда курица каким-то чудом испеклась и стала распространять очень заманчивый аромат, позвали остальных и поужинали.
Вечером в комнате Бостона Люба сидела на кровати, ждала, пока Бостон вернется из душа и смотрела на закрытое жалюзи окно.
— Что с ним не так? — спросила она, не поворачивая головы, когда услышала приближающиеся шаги. — И со стенами?
Матрас рядом просел от его веса. Запахло яблочным шампунем.
— Ты про окно? Сейчас что ли хочешь им заняться?
— Да, я ведь тут живу!
— Ну, ладно, давай посмотрим… Вспоминай, чему я тебя учил. Помнишь комнату, полную мягких игрушек?
— Да.
— Представила, что все полупрозрачное и бесцветное?
— Да.
— А теперь вычлени всех зайцев и раскрась. Какой цвет выбираешь?
— Черный.
— Хм…
— Черный! Сам сказал — любой.
— Нет чтобы желтенький.
— Фу!
— Ладно. Значит, зайцы — черные. Жуткие, страшные зайцы!
Люба надулась.
— Дальше-то что?
— Дальше вспомни, что все зайцы состоят из одной и той же заячьей субстанции. Медведи — из другой, собаки — из третьей.
— Но мы можем управлять только зайцами?
— Конечно. И ты можешь передать самому дальнему зайцу приказ через всех предыдущих. Любому из зайцев. А если они находятся далеко друг от друга — можешь проложить между ними соединительную нить, состоящую из заячьей субстанции, взяв от каждого по кусочку. Это как прыгать по разноцветным плиткам, если правила позволяют наступать только на один цвет.
— Я все это помню. А с комнатой-то что?
— Ну вот… Когда сможешь дальнему зайцу передать приказ, например, выключить или приглушить в комнате свет, тогда сможешь и увидеть, что с комнатой. Не раньше.
Люба долго смотрела на него, расширив глаза.
— Ну ты и свинтус! — наконец, сообщила она.
— Ну ладно, — Бостон смилостивился, откинулся на кровать и сказал. — Ложись рядом и смотри.
Люба тут же улеглась рядом, позволяя ему крепко, почти до боли сжать свое запястье. Ей самой ничего пока не удавалось — ни управлять переключением каналов, ни запускать сигнализацию, ни тем более выполнять более сложные действия, вроде плавления материи и лепки из нее новых форм.
Но она очень любила, когда Бостон показывал, какая красота происходит вокруг на другом, более тонком уровне.
И сейчас… небольшая марь, когда все вокруг мелко дрогнуло и поплыло, а потом застыло еще более четкое, но при этом с другим рисунком. Окружающие предметы будто потеряли свет, отдалились и стали чужими. Своими, теплым и заманчивым были только возникшие из ниоткуда россыпи блестящих блёсток, сконцентрированных в местах, где находились какие-либо приборы. Они также были рассыпаны вдоль стен, по проводам. И над полом, уходя в глубину. И даже там… в соседних комнатах, но там не такие яркие.
Блистающие скопления состояли из мириадов таких крошечных вспышек, что по одиночке их было невозможно рассмотреть, но вместе они создавали вечность, как будто плывешь в космосе, среди крошечных галактик, закрученных спиралями и змеевидными зигзагами. Расположенных полосами и лентами, вьющимися на ветру.
Люба уже не раз видела подобную картину, хотя с удовольствием провела бы за изучением этого чуда весь день напролет.
Однако в этой комнате все было иначе. Поверхность внутренних стен комнаты практически полностью покрывали рисунки, сделанные той самой 'заячьей субстанцией'. Множество изображений — животные, машины, здания, горы. Лица, большинство из которых Любе показались знакомыми. Здесь не было только Джайзера, а вот Лазурь у Бостона хорошо получилась — она стояла вполоборота и украдкой смотрела вслед незнакомому удаляющемуся силуэту, пока возле нее хохотали другие комуфляжники, в том числе Босяк и Игорь, не замечая, насколько она далеко. Все они выглядели почти подростками, видимо, Бостон увековечил свои воспоминания о юности.
