Аня Сокол - Первый ученик
— Я спросил про шрам? — после минутного и сосредоточенного изучения темнеющего от плескающейся влаги камня, сказал Грошев.
Молчание действовало угнетающе. Порода здесь была более гладкой чем в верхней пещере, пока он не видел ни трещин ни выбоин, ни дыр. Сюда бы Игрока, он бы сразу пояснил чем им грозит такое изменение плотности. Макс был бы бесконечно рад видеть рядом друга, и вместе с тем отчаянно надеялся, что тот выбрался.
— А я не ответил, Малой. Раньше ты не был столь толстокожим, — Раимов, осматривая противоположную часть пещеры, отдалился от Гроша.
— Он не в курсе, что ты туповат? — спросил Грошев — старший поднимая фонарь.
Луч света ударил Максу по глазам, и парень заслонил рукой глаза. Вларон рассмеялся.
— Малой? — в голоса Шрама слышалась тревога, не озабоченность и беспокойство, а опасение, так разговаривают с опасным психом.
— Призрак, — нашёл в себе силы ответить парень хотя каждая мышца, каждая связка казалось оледенела, — Просто очередной мертвец.
Чужой луч света скользнул по его лицу Тилифа, тот даже не моргнул. И это было неправильно. Мёртвые могли брать и пользоваться предметами, могли касаться любой неживой материи, но при одном условии. Только после того, как они истратили энергию на материализацию и обзавелись условным телом. Но тогда Тилиф увидел бы мёртвого. Его увидел бы любой. Тело есть тело, будь оно условным, как у призраков, или настоящим, как у людей. А фонарь? Ни разу Макс не слышал о том, что блуждающий сделал предмет невидимым.
Раимов отвернулся, продолжая, покачиваясь, двигаться вдоль стены.
— Я думал, блуждающие избегают псионников, — проговорил Шрам.
— Этот решил быть оригинальным, — Макс продолжил исследование стены.
— Вот оно как, — хмыкнул «призрак», — Уже не по чину с отцом поговорить, — вода обтекала Грошева старшего, как реального человека, с пальцев срывались капли и с мягким «плим» падали вниз, полы рубашки намокли и колыхались.
— Опа, — Тилиф вдруг присел, погружаясь в воду с головой, но не успел парень решить, чего ему больше хочется помочь или постоять в сторонке, как мужчина покачиваясь, как человек старающийся удержать равновесие на одной ноге, поднялся, — Уровень сложности повышается, Малой. Я нашёл ход под водой.
— Слышишь, чернорубашечник, пора топиться! — призрак поаплодировал.
Макс с усилием оторвал взгляд от отца и посмотрел на Тилифа.
— Ход, — повторил тот, — неизвестной длинны, неизвестно куда ведущий, но на этот раз широкий, если это тебя утешит.
— И как всегда выбора нет, — сказал парень.
— Что такое, Малой, неужели я слышу в твоём голосе страх?
— Ещё бы, — хмыкнул Грошев — старший, — кому хочется сдохнуть в подводной крысиной норе, и вечно плавая биться о камни.
Макс отвернулся.
— Понимаю, Малой, — с той же снисходительной интонацией сказал Шрам, — Выбор у нас небогат.
Парень пошёл вперёд разбрызгивая воду, иллюзорный луч фонаря снова скользнул по его лицу.
— Давай, сынок! Покажи ему, кто здесь мужик! Покажи, как показал мне! Ну….
— Я тебя не убивал! — не выдержав закричал Макс, на ходу разворачиваясь.
— Малой?
Тот, кто больше не существовал начал смеяться.
— Что Шрам? — парень закрыл глаза.
Грошев старший хмыкал, хлопая себя по ляжкам, издавая резкие горловые звуки, так похожие на крики грачей. Это было скрежетание, лай, дребезжание, словно там в горле у него что-то отвалилось и теперь вибрировало, дрожало не в силах издать нужный звук. Словно там было что-то сломано, или перерезано.
— Что? — уже тише повторил парень.
— Да ничего. Ты выбрал не лучшее время, что бы слететь с катушек, — изуродованное лицо Тилифа вдруг расплылось, теряя чёткость, а потом «собралось» обратно.
— А что, для этого существует подходящее? — Макс по примеру Раимова набрал в грудь воздуха и присел.
Да, там была дыра. Её очертания были неразличимы в темноте, парень обвёл её контуры руками. Диаметр около полутора метров.
— Встретимся на той стороне, чернорубашечник, — проговорил Грошев старший стоило ему вынырнуть, — Встретимся и выпьем, — луч фонаря метался по потолку.
— Сколько мы протянем здесь? — парень сморгнул влагу с глаз.
— Теперь, когда у нас есть вода? — Шрам изогнул бровь, — Несколько часов. Потом — переохлаждение. Не худшая смерть.
— Значит, часом раньше, часом позже, — кивнул Макс.
— Надумал сплавать в неизвестность?
— Ты повторяешься.
— Точно, но на этот раз уровень сложности возрастает. Слишком много неизвестных, длинна хода, конечная точка. На сколько хватит дыхания? На минуту? Две? Три? Это как прыжок в пропасть, Малой.
— Предпочитаю не гадать, а пробовать, пока мои руки и ноги ещё сгибаются. Можешь остаться здесь.
— Идём по второму кругу. С предсказуемым результатом, — Раимов посмотрел на дыру, которая был где-то там, под водой, — Я буду сразу за тобой, Малой.
— И я, чернорубашечник, — Вларон оборвал смех, — Как и положено отцу. Я отучу тебя бояться темноты, я отучу….
Макс набрал в лёгкие воздуха и ринулся во тьму. Она была предпочтительнее мёртвого голоса, предпочтительнее воспоминаний которые он пробуждал к жизни.
Этот тоннель в отличие от предыдущего не был сложен с рухнувших друг на друга камней, не был частью завала. Он образовался в породе давно. Вода и время успели сгладить края. Грош ничего не видел, даже очертаний. Один гребок в кромешной тьме следовал за другим. Было тихо, словно в бутылке наполненной водой, бутылке, у которой нет дна. В какой-то момент он заметил, что его движения начинают ускоряться, в груди медленно нарастала боль. А туннель все продолжался и продолжался.
«Встретимся на той стороне».
Ещё один сильный гребок. Боль превратилась в жжение. Макс ускорился. Всё что угодно за один глоток воздуха, за малую толику. Движения парня стали напоминать судорожные беспорядочные рывки. Нога задела камень и игру свело судорога. Он крутанулся, стараясь достать пальцами до горевшей огнём мышцы. И в этот момент почувствовал, что всплывает. Понял, что потолка больше нет, и тьма над головой превратилась в серую муть.
Макс отчаянным усилием, не обращая внимания, что голень превратилась в объятый пламенем обрубок рванулся вверх. Усилие на грани возможного, несколько ударов сердца, когда ему казалось, что он стоит на месте. Парень не вынырнул, а вырвался в показавшийся еще более ледяным, чем вода, воздух. Первый вдох стал первым криком.
— Будь оно все проклято! — рявкнул он, а когда смог вдохнуть второй раз, простонал, — Боги.
