Линдси Пайпер - Заклятие короля
Ее голос сорвался на вскрик. И этот крик превратил оргазм в низкий, протяжный стон удовольствия, которое расплавило ее нервные окончания и растворило все мысли.
Остались лишь чувства.
Толчки Лето стали рваными, короткими, он потерял контроль. Его руки тисками сжимали плоть ее бедер. Она обернулась за миг до того, как он запрокинул голову. Потрясающая красотой гора мышц напряглась. Он кончил со стоном и длинно выругался на выдохе. В последний раз толкнул бедрами, вызвав остаток искр ощущений у них обоих.
Все еще пытаясь отдышаться, он отстранился и тяжело опустился на матрас. А затем одним быстрым движением — как он еще мог двигаться? — подтянул ее к себе и обнял. Они оба сияли остаточным удовольствием, от которого, казалось, загустел даже воздух.
Нинн улыбнулась, уткнувшись в его грудь, и лизнула соленую кожу.
— Видишь? Теперь я сломала тебя.
Он пробормотал что-то неразборчивое и подтянул ее выше, чтобы взглянуть в лицо.
— Мы оба знали, что так и будет.
— Правда? Сомневаюсь. Ты слишком упрям.
— В таком случае, — сказал он, целуя ее в макушку, — я встретил равную.
Лето проснулся от дрожи. Какой-то сон. Остатки сна опутали разум, как липкая паутина. Двое детей. Один старше, и ему больно. Второй едва родился. Крошечный, с красным личиком, вопящий на этот мир.
Его кожа была холодной. Нинн так и спала у него на груди, но его ступни, ноги и рука слишком замерзли. Тепла ее тела едва хватало, чтобы не заледенеть.
Он хотел обнять ее крепче, хотел поднять с пола скомканное покрывало и укутать им их обоих так же надежно, как они прижимались друг к другу. Но он не сделал ни первого, ни второго, чтобы не разбудить ее.
Ее дар, яркий и невероятно красивый, был самым потрясающим опытом в его жизни. Но с каждым днем она отдавала ему все больше себя.
Сломал ее. Что за ложь? Она хваталась за все, что происходило с ней, и впитывала опыт, как он мог впитать силу удара. Вглядываясь в тени под потолком, Лето пытался вспомнить, когда же он сбился с пути.
Она становилась чем-то большим, чем просто рабыня Астеров, и она сводила его с ума.
Он прикоснулся к ошейнику и вздрогнул от очередного укола страха, пробиравшего до костей.
Лето из клана Гарнис, кем бы ты был без этого?
Кожа вдоль краев ошейника огрубела до состояния мозоли. Он размышлял о том, как будет выглядеть его шея без рабского украшения. Пытался представить, вспомнить, но даже в детстве он видел в зеркале шею в оковах ошейника. Он стремился следовать по пути отца, даже зная, что этот путь означает страдания, жертвы и в итоге — неминуемую смерть.
Лето должен был жить и умереть в Клетках.
Он покачал головой, закрыл глаза, но от правды было не скрыться: он больше не верил в это. Мало того, он не хотел в это верить.
Впервые за двадцать лет он вспомнил те крики боли — сорванный голос его матери, пробившийся хрипом в волны другого звука. Толпа вопила, как и всегда, радуясь поражению сильного. Его отца заставили выглядеть беззащитным, готовым подставить горло, как жертвенное животное. Его заставили выглядеть слабым, а Лето никогда не знал воина, который был бы сильнее. Который мог бы сравниться. Ни он. Ни кто другой. Долгие годы отец выдерживал бой за боем, завоевывал своей жене одну беременность за другой, пока не создал то, чем мог бы похвастаться мало кто из Королей Дракона: новую семью.
Кто еще мог платить такую цену каждый раз, входя в Клетку, целовать на прощание свою жену и детей, зная, что этот раз может стать последним? Кто еще мог оставить шрамы от хлыста на спине Лето, а вместе с ними все то знание, которое превратило его сына в лучшего из бойцов? Столкнувшись с такой же перспективой — выпороть Нинн, чтобы сделать ее сильнее, — он чувствовал себя так, словно с него заживо сдирают кожу. Сама мысль об этом была ему отвратительна.
Его отец был олицетворением чести воина.
То, что Лето ощущал, лежа рядом с Нинн, казалось эгоистичным и отвратительным, при сравнении. Его гордость была повержена в прах, но, возможно, и к лучшему. Слишком долго он наслаждался титулом чемпиона Астеров. Слишком глубоко проник вирус мелочной гордыни.
Он хотел выйти из тьмы.
И единственная личность, способная вывести его на свободу, лежала сейчас в его объятиях — и была не настоящей личностью. Она была искаженной версией женщины, которая когда-то была решительнее неотвратимого времени.
И где-то там, в коробке или камере лабораторий доктора Астера, был заперт маленький мальчик по имени Джек Мак- Ларен. А Лето помог стереть ту личность, которая готова была пройти сквозь Ад, чтобы спасти этого мальчика.
Нинн шевельнулась, добавив новый слой к окутавшему его холоду. Холод, сковавший его конечности, добрался до самого сердца.
Он с самого начала знал, что это неправильно. Знал же?
Нет.
Она была права. Когда говорила, что ему промыли мозги. И ему хотелось промыть их снова, начать сначала, нырнуть обратно в безразличное механическое существование, в котором ошибки не вгрызались в его нутро. В котором он был бы доволен, победив в сложном бою и трахнув красивую женщину.
И не гадал бы сейчас, кем он станет для Нинн, если она придет в себя. Если она снова станет Одри. Если она разорвется на части, с той же яростью, с какой ее дар взрывается фейерверком. Жизнь в темноте — это одно. А знание того, что его окружает и определяет — совсем другое. Он мог выдержать эту тьму и даже довольствоваться ею, но Нинн стала его партнером на благо ему же. Его разум смог коснуться Тишины и Харка. Осознать их комфорт. Их связь, их свет, их клятву.
Но кем он будет, если продолжит удерживать Нинн вдали от сына?
— Ты действительно отключился, — раздался мягкий ото сна голос.
— Хм?
— Я уже дважды тебя звала.
Лето открыл глаза и увидел Нинн, приподнявшуюся на локте, чтобы вглядеться в его лицо. Она коснулась его бровей. Он глубоко вдохнул. Наслаждение ее расслабленной, отдохнувшей красотой было одновременно болью и бальзамом. Он не должен был испытывать к ней чувств. Он должен был сделать ее тренировки сильнее, грубее, напряженнее — чтобы защитить свою семью. И ничего больше. Он и не представлял, что его способность к альтруизму распространяется не только на родных.
— И что происходит сейчас у тебя в голове?
Лето заставил себя улыбнуться.
— Ты изменилась настолько, что вдруг решила, будто в этой голове что-то есть?
— Изменилась? — Она нахмурилась, тонкие брови сошлись. — К лучшему, я надеюсь.
Он поддался желанию согреть их остывшие тела и подхватил с пола скомканное одеяло.
