Марина Ефиминюк - Бесстрашная
— Думал, что ты раньше придешь, — осклабился он.
— Надеюсь, что тебе очень хорошо заплатили за мерзость, которую ты напечатал в «молнии»!
Он чувствовал себя победителем, злорадно ухмылялся и никак не ожидал, что кто-то вцепится ему в волосы. Налетев на подлеца точно фурия, я схватила его за космы и рванула с такой силой, что он по-бабьи взвизгнул и кувыркнулся на пол.
На контору обрушилось оцепенелое молчание.
— Ты рехнулась, кошка драная? — проскулил он.
— Так и есть! — рявкнула я.
— Катарина, прекрати! — Всполошенный шеф схватил меня под мышки и оттащил от Кравчика.
— Шеф, вы тоже не лучше! — вырвалась я. — Как вы могли отправить в печать такую «молнию»? Ему-то за это заплатили деньги, но вы?! Лицо Яна теперь на каждом столбе висит!
Редактор странно переглянулся с отряхивавшим пиджак Пиотром.
— Так вы в доле? — обомлела я, а в следующий момент размахнулась и вмазала предателю кулаком в нос. В кисти что-то нехорошо хрустнуло, а шеф взвыл, как раненый зверь, и схватился руками за лицо. Из-под пальцев потекли струйки крови.
— Не вы ли с пафосом тут кричите про честь газетчика?! — прошипела я.
— Войнич, мы тебя засудим! — вскричал Пиотр. — Ты у меня еще лет пять будешь жрать тюремную баланду…
Не справившись со вспышкой гнева, я развернулась и ударила паразита в лицо. До носа достать не получилось, кулак прошел по косой и врезался в край рта. Костяшки оказались разбитыми, а Пиотр, не ожидавший еще одного удара, неловко попятился, оступился и плюхнулся на пятую точку. Усевшись на пол, он недоуменно заморгал.
— Пошла вон, Войнич! — прохрипел шеф. — Засужу, шельма!
— Штанов хватит? — прошипела я и с гордо поднятой головой направилась к выходу, но неожиданно вспомнила, как мерзотный Пиотр отвратительный Кравчик лапал чернильное перо, подаренное мне отцом в мой первый рабочий день в «Уличных хрониках».
Резко развернувшись, под аккомпанемент ошарашенного молчания я вернулась к столу, схватила перо и после этого ушла, с такой силой шибанув входной дверью, что, верно, в общей зале с потолка посыпалась давненько пузырившаяся побелка.
На информационном щите уже висел огромный портрет Лукаса с подписью «Разыскивается преступник». При взгляде в знакомое лицо на глаза навернулись слезы.
— Нима Войнич! — вдруг позвали меня, когда я собралась спрятаться в подворотню, забиться куда-нибудь в стенную нишу и от души порыдать.
Оглянувшись, я обнаружила торопившуюся в мою сторону девушку-новичка из «Уличных хроник».
— Можно мне автограф? — Она протянула бумажку.
— Сегодня я как-то не в настроении что-то подписывать, — призналась я.
— Хотела бы я повторить ваш путь, — заявила девица, смирившись с тем, что уйдет несолоно нахлебавшись.
— Ох, не накаркай, голубушка, — пробормотала я и добавила: — Ты спрашивала, как стать знаменитой газетчицей?
Девчонка неуверенно кивнула.
— Так вот, самое главное правило — не бить шефа в лицо, даже когда очень хочется.
— А куда тогда бить?
— Вообще не бить, — категорично отсоветовала я. — Так можно со службы вылететь.
— Так за это из конторы выставляют?! — воскликнула она с такой миной, словно услышала божественное откровение, и у меня вырвался истеричный смешок.
Некоторое время, пока не приехал омнибус, девица стояла рядом со мной. Конфузилась неловким молчанием, но уйти отчего-то не решалась. Когда я усаживалась в карету, она мило помахала мне рукой, словно провожала на вокзале подружку.
Стоило мне забраться в дальний темный угол салона, подальше от окон и немногочисленных пассажиров, старавшихся сесть поближе к выходу, я беззвучно разревелась от отчаянья.
Напротив аптекарского двора стояла темная карета с гербом стражьего предела на двери. Издали заметив недобрых гостей, с фальшиво-растерянным видом я развернулась и, пока дознаватели меня не засекли, направилась в обратную сторону, к омнибусной станции.
— Катарина! — донесся до меня приглушенный женский голос. В одном из узких проулочков, где было невозможно разъехаться двум каретам, а между балконами, над головами прохожих на веревках сушилось белье, стоял нарядный белый экипаж. Отодвинув золотистую занавеску, из салона мне махала рукой Жулита, прикрывавшая лицо веером из пушистых перьев.
— Катарина, быстрее же!
Оглянувшись через плечо — не заметили ли меня стражи, я нырнула к карете и юркнула в салон. Актерка немедленно задернула занавеску и крикнула кучеру:
— Трогайся!
Мы не произносили ни слова, пока не выехали из Кривого переулка на суматошную омнибусную площадь.
— Я с утра тебя поджидала, — призналась Жулита. — Как только увидела ту писульку мерзотную, так и приехала. Спрячешься пока у меня. Ко мне стражи точно не сунутся.
Мы встретились глазами.
— Можешь не благодарить. — Она передернула плечами. — Я помогаю тебе вовсе не по дружбе и даже не из чувства солидарности. Просто ненавижу ходить в должницах.
В карете повисла долгая пауза, заполненная стуком каретных колес по мостовой, шумом говорливого многоголосого города.
— Спасибо, — произнесла я.
— Не за что. Городская башня — ужасное место… — Она помолчала и добавила: — Хотя ты об этом знаешь лучше меня.
Деликатной назвать Жулиту не поворачивался язык.
Немного сдвинув занавеску, через щелку актерка изучала улицы за окошком.
— Я надеюсь, что ты не плакала на публике? — проворчала она. — Лить слезы на людях последнее дело.
Видимо, после истеричных рыданий в омнибусе, когда из-за доносившихся сзади всхлипов весь салон боялся пошевелиться, у меня опухли и покраснели глаза.
— Мое сердце разрывается, когда я вижу, как ты ломаешься, — тихо добавила Жулита и, вдруг всхлипнув, раскрыла веер…
Лукас появился, когда на улице смеркалось и небо над Королевским холмом насытилось свинцовыми оттенками. Завернувшись в вязаную шаль, я открыла окно и разглядывала пустой двор, надеясь засечь неуловимого ночного посыльного. Однако он проник тихо и незаметно. Присутствие возлюбленного выдал сквозняк, ударивший в лицо и раздувший занавеску, когда он открыл дверь в спальню.
Я обернулась, а он уже находился совсем близко. Крепко прижал к груди, поцеловал в губы.
— Ты в порядке? — спросила я и словно со стороны услышала в своем голосе едва сдерживаемые слезы.
— Нет. — Он покачал головой. — Они пытаются выставить тебя соучастницей, так что я не в порядке.
— На самом деле я кое-что придумала. — Я с тревогой заглянула любимому в хмурое лицо. — Мы должны бежать.
