Небо внизу (СИ) - Стешенко Юлия

— Фигурку? Из грязных рук? — брезгливо поморщилась Тео. — Я бы не взяла.

— Вы не возьмете, а кто-то — возьмет.

— Но нам ведь нужна не вероятность. Нам нужен гарантированный результат.

— Хм… — почесал в затылке Том. — Тогда букетик цветов. Чистая опрятная старушка, протягивает вам пучок ромашек. Возьмете?

— Я возьму. Но оставлю вряд ли — за время проповеди цветы подвянут, их проще выбросить, чем до дома тащить. К тому же это я — а все жертвы были мужчинами. Ты правда думаешь, что состоятельный господин потащит из церкви домой букетик условных фиалок?

— Ну да, — грустно вздохнул Том. — Не потащит. Жаль, хорошая мысль была.

— Жаль, — согласилась Тео. — Но истина где-то здесь. Давай подумаем еще немного.

Вещь, которая не привлекает внимания. Вещь, которую прихожане охотно и безбоязненно принимают. Вещь, которую оставляют у себя…

Том, упершись подбородком в скрещенные ладони, застыл, беззвучно шевелил губами. Между бровями у него залегли две глубокие складки.

Незаметная вещь. Безопасная вещь. Вещь, которую уносят с собой…

Тео медленно открыла сумочку и достала дешевенькую ленточку-распечатку — строка из священного писания и языки пламени вокруг.

— Такие давали всем, кто оставил после службы пожертвования.

Перестав шептать, Том отмер и широко распахнул глаза.

— Благословения. Никто не выбрасывает благословения. Их сжигают дома с молитвой. Точно. Точно! А я-то еще удивился: почему служка с коробкой за порогом храма стоит. Подумал, что жарко ему просто, на сквознячок вышел. Благословения! — азартно подпрыгнул на месте Том. — Конечно! Это благословения!

Схватив Тео за руку, он с силой сжал тонкие пальцы — и тут же, стремительно покраснев, отдернул ладонь.

— Простите. Я… ну… Я… увлекся.

— Не извиняйся, — неловко пожала плечами Тео. — Это всего лишь рука.

— Действительно, мальчик Томми. Зачем извиняться? Это всего лишь рука.

Тео оглянулась. Широко ухмыльнувшись, Лусия подмигнула ей и выдохнула струйку дыма.

— Значит, вы думаете, что это Карлос… — предстоятель, нахмурившись, покачал головой. — Я много лет знаю этого юношу. Когда-то я преподавал священное слово в школе для мальчиков, и Карлос… он был таким смышленым. Таким искренним. Не могу даже представить, чтобы…

— Таковы факты, предстоятель Валле. Возможно, это и не Карлос — но из всех возможных подозреваемых он самый очевидный.

— Очевидный? Вы строите свою версию на том, что юноша в жаркий день вышел на свежий воздух.

— Да. И если вы сейчас поклянетесь, что в прошлое воскресенье Карлос вручал благословения в молельном зале, я принесу извинения за ложное обвинение и продолжу расследование. Вы можете поклясться, предстоятель Валле?

Внимательно оглядев обтрепанные рукава мантии, священник выбрал особенно длинную нитку, намотал ее на палец и оборвал.

— Нет, госпожа Дюваль. Не могу. Я не помню, что было в прошлое воскресенье.

— И тем более не помните позапрошлое… Все, что от вас требуется — это проверить дом служки. Если Карлос раздает благословения с ментальными привязками, запас он хранит именно там.

— И все-таки я не могу представить, чтобы Карлос отважился на подобное кощунство. Это ведь… это благословения.

— Нет более убедительного аргумента, чем деньги, предстоятель Валле. Но, возможно, Карлос сам находится под ментальным воздействием?

— Увы, нет. Если он все-таки совершает преступления, то делает это в полном сознании и по собственному желанию. Любая магия в храме пречистого огня теряет силу. Если бы Карлос был очарован, переступив порог церкви, он освободился бы от проклятия. Да, на время — но этого достаточно для того, чтобы рассказать мне о принуждении и попросить помощи.

— Значит, все-таки деньги.

— Или вы ошиблись, госпожа Дюваль, и Карлос невинен.

— Или это. Но единственный способ разрешить сомнения — это провести обыск. Вы сможете это сделать неофициально, не выдвигая поспешных обвинений? Не хотелось бы испортить невинному человеку репутацию.

— Конечно. Я переговорю с жандармом Бонито, — предстоятель поднялся, давая понять, что разговор закончен. — Всего хорошего, госпожа Дюваль. И спасибо вам за помощь. Я молюсь, чтобы вы ошиблись — но искренне благодарен за приложенные усилия.

Возвращаясь домой, Тео никак не могла решить, чего же ей хочется больше: увидеть Тома, который прогуливается под ручку со своей блондиночкой, или ни и в коем случае его не встречать.

Обманывать себя Тео не любила. Контрактный ей нравился. По-настоящему нравился. И дело было не только в физическом притяжении. Теодоре нравилось, как Том шутит. Как смущается, услышав неожиданную похвалу. Как строгает очередную деревяшку, сосредоточенно сдвинув брови.

Теодоре нравились нестриженые, вечно взлохмаченные вихры, нравилась широкая детская улыбка, нравилось ощущение жесткой натруженной ладони, когда Том протягивал ей руку, помогая спуститься с лестницы…

Да что там говорить. Даже дурацкое увлечение бульварным чтивом начало казаться проявлением не глупости, а особенных душевных качеств. И это было хреновым симптомом. Потому что Том, несомненно, был хорошим человеком. Но он был контрактным. Несправедливо, трагично, ужасно — но это факт. Еще семнадцать лет Томас Макбрайд будет принадлежать не себе, а банку. Ввязываться в отношения с таким человеком — самоубийство. А мимолетной ни к чему не обязывающей интрижкой дело не закончится, это Теодора понимала отчетливо.

Не тот случай.

Поэтому, как ни крути картинку с лабиринтом, а выхода из него только два. Относиться к Тому так, как и должна благодарная хозяйка относиться к слуге — или ввязаться в безнадежный роман, который не принесет ничего, кроме проблем.

Ну и не будем забывать о блондиночке.

Ни в коем случае нельзя забывать о блондиночке.

Погруженная в размышления, Тео неспешно подходила к дому.

— Это из-за нее, да?!

Услышав гневный вопль, Тео рефлекторно застыла — и, осознав, кто именно гневно вопит, бесшумно скользнула за куст сирени.

— Рене, ну с чего ты взяла… — в голосе Тома раскаяние мешалось с досадой.

— И правда, с чего? Это ведь не ты бросаешь все и бежишь по первому свистку своей ведьмы, как дрессированная собачка! Это не ты постоянно таскаешься с ней, как пришитый, хотя твои обязанности — это всего лишь работа по дому!

— Госпожа Дюваль делает для меня намного больше того, что предусмотрено контрактом. И я должен… должен… быть благодарным.

— Ага. Вот оно значит, как. Понятно… А когда ты слюной на эту магическую метелку капаешь — это тоже из благодарности?

— Рене! Я никогда…

— Что, правда? Совсем-совсем никогда? Да ты на свою Дюваль таращишься так, что скоро дыры в ней взглядом прожжешь! Я вот знаешь что думаю? Когда ты меня за задницу лапаешь — ты вообще понимаешь, что это моя задница? Или закрываешь глаза и ведьму свою представляешь?!

— Нет! Чего ты взвилась? Я просто сказал, что вечером должен остаться дома. У нас… у госпожи Дюваль серьезный заказ, может понадобиться моя помощь — и я не могу уйти! При чем тут твоя задница?

— При том! Если ты по-прежнему хочешь за нее держаться — определись, кто тебе важнее: эта тощая стерва или я!

— Госпожа Дюваль не стерва!

— Вот! Теперь ты ее защищаешь!

— Я не защищаю! Просто ты не права!

— А ты, само собой, прав! Никто так не разбирается в людях, как Томас Макбрайд!

— Нормально я разбираюсь…

— Конечно. Еще бы. Именно поэтому ты на двадцатилетнем контракте болтаешься. Потому что в людях умеешь разбираться! Вот увидишь: эта стерва выжмет из тебя все, что можно выжать. А когда ничего не останется, просто выбросит.

— Госпожа Дюваль никогда так не сделает.

— Какой же ты все-таки идиот, Томми, — невесело засмеялась Рене. — Именно так ведьма и сделает. Использует тебя, подкармливая крошками заботы, а ты, как собачка, будешь наизнанку выворачиваться, чтобы за ушком почесали. Но когда ты устанешь прыгать по свистку, Дюваль сдаст тебя в банк — и на следующий день забудет, кто такой Томми Макбрайд. И вот тогда ты пожалеешь, что выбрал ее — но будет поздно!