Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория
— Напрасно ты противишься, — сказал он напоследок и ушел прочь, не обернувшись.
Младшая сестра проводила его долгим взглядом. Ей вдруг разом сделалось холодно, и она обхватила себя руками за плечи. На душе было тяжело и тоскливо.
Тем вечером разразилась страшная гроза. Никак сам Бог-Громовержец осерчал на них за что-то и решил напустить на Ладогу такое ненастье. Старики говорили, что следует по утру принести жертву, коли ночью обойдется без пожара. Гремело и сверкало по всему небосводу, куда только хватало взгляда. Громовые раскаты сотрясали землю; казалось, она дрожит под ногами. Говорили, что это Перун стучит своим молотом всякий раз, когда звучит гром.
Долгое, долгое время не начинался дождь. В воздухе пахло бедой. В ту ночь легли спать разве что малые дети да совсем старики. Остальные же слушали, как ревет ветер, как скрипят на причале лодки да кораблики, как громко стучат о бревенчатые стены ставни, как нервно ржут запертые в конюшне лошади, как заходятся в лае псы на привязи.
Младшая сестра вышла на порог клети поглядеть на зарождавшуюся грозу. На крыльце терема конунга она заметила в темноте пару сверкающих любопытством глаз. Молния подсветила мальчишку-бастрюка. Просунув светлую головенку меж двумя поручнями крыльца, он глядел на небо, раскрыв рот. Помимо любопытства его глаза светились неподдельным восторгом. Иного гнев Бога-Громовержца испугал бы, но бастрюк был совсем еще дитем. Его не пугало ничего.
— Кто тебя выпустил? — она заговорила с ним против воли.
Тот испужался сперва, подпрыгнул, ударившись затылком о деревянную балку, а после перевел на нее взгляд серых глазенок.
— А я ни у кого не спрашивался, — поразмыслив, ответил тот. — Тетка Добрава уже спит, а дядька Крут ушел.
Он переступил с ноги на ногу и шмыгнул носом. Вцепившись руками в крыльцо, принялся раскачиваться из стороны в сторону. На заговорившую с ним незнакомую женщину он поглядывал со сдержанным любопытством.
Когда пошел дождь, мальчишка ойкнул и нырнул обратно в терем, и младшая сестра осталась на княжьем подворье одна. Мерный стук капель по деревянной крыше успокаивал. Хотелось вернуться в клеть, забраться повыше на сеновал, укутаться в старенький зимний тулуп и уснуть под запах сухой травы да мокрого дерева.
Она не заметила, когда из-за угла терема выступила тень и направилась в ее сторону. В конце концов, ее брат был добрым воином, одним из лучших. Он умел ступать бесшумно даже по скрипящим половицам, что уж говорить о твердой земле. Брячислав подкрался к своей младшей сестре со стороны и ударил ее по затылку камнем, который он сжимал в руке. Женщина, не вскрикнув, тихо осела на землю, и он подхватил ее у самого порога, воровато озираясь по сторонам.
Гроза и ливень прогнали со двора всех зевак, и потому их никто не заметил. Затащив сестру в клеть, Брячислав достал из-за пояса заранее припасенный мешок, веревку и комок старых тряпок. Он связал младшую сестру по рукам и ногам, засунул в рот кляп и надел на голову мешок. Кровь сочилась из раны на виске, оставленной ударом камня. В беспамятстве младшая сестра тихонько стонала и послушной, сломанной куклой лежала в руках старшего брата.
Поморщившись, он закинул ее к себе на плечо и быстрым шагом пересек княжье подворье, направляясь к конюшням. Они скакали так долго, что младшая сестра успела очнуться. Она беспокойно завозилась, беспомощно перекинутая через лошадь перед Брячиславом, и тот зачем-то погладил ее по спине.
— Тише, — сказал он, и она узнала его голос.
Старое северное капище находилось далеко от Ладоги. Сперва вниз по реке до озера, а после вдоль него в сторону, где восходит солнце. Не прекращая, сплошной стеной лил дождь, и Брячислав и его младшая сестра оба вымокли до нитки. Грязь разлеталась из-под копыт коня в разные стороны, оседала на сапогах и плаще Брячислава, но тот лишь гнал сильнее. Ночь была коротка, а им еще предстояло успеть вернуться в терем, до того как хватятся княгини.
Мальфрида дожидалась их на месте, где конунги древности приносили Одину свои кровавые жертвы. В одиночестве, с длинными распущенными волосами она ходила меж старых поваленных камней, в которых бурым цветом въелась обильно проливавшаяся здесь когда-то кровь. Мальфрида сняла с головы кику и распустила подобающие княгине косы, и ее черные волосы спутанными, мокрыми прядями облепили ее со спины и лезли в лицо. Брячиславу, повидавшему за свой век всякое, сделалось на одно мгновение жутко, когда в очередной вспышке молнии он увидел Мальфриду. Сглотнув, он все же потянул за поводья, останавливая жеребца, спрыгнул на землю сам и стащил туда младшую сестру. Он стянул с ее головы мешок, и она сперва часто-часто заморгала, а после принялась оглядываться по сторонам. Увидав Мальфриду, сжимавшую в руке длинный кинжал, нависшего над ней Брячислава и узнав старое капище конунгов, младшая сестра громко, испуганно замычала и поползла назад, подальше от них.
Со связанными руками, извиваясь, она ползла прочь от них прямо по грязи и дождевым лужам, пачкая свою старенькую одежу, убранные в косу волосы и светлое, нежное лицо.
— Ты сама во всем виновата, Винтердоуттир, — прошипела Мальфрида, брезгливо поморщившись. — Сними с нее торквес.
Услыхав, младшая сестра завизжала сквозь кляп, но Брячислав хорошо знал свое дело, и потому ей не удалось ни развязать веревки, ни вытолкнуть изо рта старые тряпки. Ее визг вскоре перешел в утробное, тихое мычание. Младшая сестра по имени Винтердоуттир забилась в руках Брячислава, когда тот разорвал на ее груди рубаху и коснулся железного торквеса — теплого, нагретого ее телом.
Брячислав стащил его через голову и быстро, почти не глядя сунул в руки Мальфриды, которая вцепилась в него как в самое драгоценное во всем мире сокровище.
— Он должен был достаться мне, — сказала она, смотря на сестру сверху вниз.
Винтердоуттир глядела на нее расширенными от ужаса глазами и, не имея сил уже даже мычать, лишь качала из стороны в сторону головой. Она вся испачкалась в грязи, а длинные тяжелые юбки поневы намокли под дождем и своей тяжестью придавливали ее ноги к земле. Винтердоуттир посмотрела на брата, но тот отвернулся от нее в сторону, не в силах встретить ее взгляд.
Мальфрида любовно поглаживала торквес в своих руках, и младшая сестра смотрела на него так, словно сняв его, Брячислав оторвал у нее руку или ногу. Смотрела как на часть своего тела, смотрела с тоскливым, горьким трепетом, как глядят посреди дикой степи на воду уставшие, полумертвые путники.
— Тащи ее, — велела Мальфрида, махнула рукой и пошла к дальнему, плоскому валуну, по размеру как раз подходящему, чтобы на нем уместилось человеческое тело.
Брячислав подхватил Винтердоуттир на руки и повиновался приказу сестры. Винтердоуттир, собрав все оставшиеся силы, попыталась выскользнуть из его рук по-змеиному, но брат держал крепко. Он положил ее на камень и навалился сверху, поперек тела, придавив к холодной, скользкой поверхности.
Мальфрида приблизилась к ней с безумной, дикой улыбкой. В левой руке она сжимала торквес, а в правой — длинный нож. Кончиком лезвия она развела в стороны обрывки разорванной Брячиславом рубахи на груди Винтердоуттир и дрогнувшей рукой сделала первый, неглубокий надрез. Дождь к тому моменту резко закончился, и потому горячая, темная руда медленно потекла по телу младшей сестры.
Зажав торквес подмышкой, Мальфрида в клочья изорвала рубаху младшей сестры и сделала второй надрез, и руда потекла по ребрам, орошая вековой камень.
Брячислав отвернулся от лица сестры и принялся глядеть в сторону, на ноги Винтердоуттир, которыми она пыталась взбрыкивать, сопротивляясь до последнего. Но с каждым новым разрезом она теряла все больше крови, и ее силы постепенно угасали. В какой-то миг она перестала сопротивляться, безвольно осела на камень и полностью отстранилась от происходящего.
Когда Брячислав набрался храбрости посмотреть ей в лицо, то увидел, что ее глаза закатились, а голова была повернута в сторону так, словно Винтердоуттир была без сознания. Кровь залила ей всю грудь, стекала по ребрам на камень и дальше вниз, в мокрую землю. Руки Мальфриды были испачканы в крови, кровь же попала ей даже на лицо, запачкав щеки и лоб.
