Ульяна Соболева - Восемь. Знак Бесконечности
— Какая ты горячая, возбужденная… Как мне нравится твоя отзывчивость, ты такая, — лихорадочно целуя мою шею, спускаясь к груди, прикусывая сосок через материю блузки, — такая вкусная, Кэрин. Такая…моя…, - хриплый стон и я чувствую, как проводит членом по моей влажной плоти, как дрожит сам, впиваясь в мои волосы, заставляя запрокинуть голову и одним толчком заполняет собой. Резко, на всю длину, заставляя вскрикнуть.
— Смотри на меня, Кэт, смотри мне в глаза. Чувствуешь, как все по-настоящему, как сильно я хочу тебя? Чувствуешь меня, Кошка? Чувствуешь, как беру тебя, как я глубоко в тебе?
— Да, — подаваясь бедрами навстречу, удар тела об тело. Все быстрее и быстрее. В каком-то диком порыве, в необузданной жажде сумасшествия, которое появляется только с ним, — дааааа. О Боже!
Это так порочно и так естественно отдаваться ему на капоте собственного автомобиля, быть распластанной, словно распятой и полностью одетой чувствовать себя без кожи, обнаженной до костей, до сухожилий и каждый его толчок клеймит мою душу.
Озверевшие. Оба в каком-то яростном хаосе примитивной жажды секса.
Я чувствую, как балансирую на грани, как приближаются судороги наслаждения, как скручивает все тело потребность взорваться и в самый острый момент он останавливается. Я смотрю на его лицо, осунувшееся, голодное с горящим взглядом.
Слышу, как он рычит, врываясь еще глубже, приподнимая мои ноги под коленями, двигаясь в диком темпе, от которого сыплются искры из глаз.
— Скажи, трахни меня. Скажи мне это, Кэтрин.
— Трахни меня.
— Еще, — его рот приоткрыт, и он задыхается вместе со мной.
— Трахни меня….пожалуйста.
Я вижу, как закатываются его глаза и меня ослепляет от его красоты и порочности, от запретной дикой похоти, а я разрываюсь на части от оргазма, слыша собственный крик и его, который смешался с моим. И это уже не игра.
* * *Я не помню, как Данте привез меня к себе, не помню совершенно ничего кроме того, что он брал меня снова и снова, а в перерывах рассказывал о себе. Много. Очень много. А я слушала, то лежа на животе в его огромной постели, то лежа на его груди, пока он ласкал мою спину кончиками пальцев. Утром слушала, сидя на столе, пока он ел яичницу и запивал крепким кофе и одновременно с этим гладил мое колено, отвечая на звонки. А потом кормил меня с ложки и обмазывал мое тело сливками, чтобы долго и дико слизывать все это с меня, заставляя орать от дикого удовольствия.
— Расскажи мне еще? Расскажи о своей матери…
— Ты похожа на нее, — нежно по моим щекам кончиками пальцев, — она была такая же нежная.
— Я нежная?
— Да, ты нежная и мне хочется драть тебя на части, а потом качать на руках, как ребенка. — прислонился лбом к моему лбу, — ненормальный сукин сын. Я знаю.
Я смеялась и целовала его пальцы, которыми он всего час назад действительно раздирал меня части, проникая везде в меня, лаская и причиняя сладкую боль.
— Как она умерла?
Данте отвернулся, а я прижалась всем телом к его голой спине.
— Отец уехал. Они поскандалили накануне. Он ударил ее. При мне. Я помню, как бросился защищать ее, и он ударил и меня. Сказал, чтобы к концу недели она убиралась из нашего дома и ему плевать куда она пойдет. Я помню, как сильно испугался, что она оставит меня с ним. Просил её не уходить, верил, что все обойдется….
Я сжала его плечо сильнее, покрывая поцелуями напряжённую спину.
— Она говорила, что любит меня и никогда не бросит. Обещала, что заберет меня с собой, если уедет. А утром… утром ее нашли с перерезанными венами. Она обманула. Она меня бросила
Он вдруг резко повернулся ко мне и посмотрел в глаза, а я вздрогнула от этого взгляда. В нем столько боли и ненависти, столько отчаянного непонимания. Провела по его щеке ладонью, но Данте дернул головой.
— Скажи, что любишь, Кошка… скажи, что не обманешь меня.
— Люблю, — прошептала и обхватила его лицо руками, — не обману. Никогда. Ты мне веришь?
Он не ответил, прижал к себе.
— Теперь ты знаешь всё? Или есть еще вопросы? Ведь ты знаешь насколько все непросто. Знаешь кто я и чем занимаюсь. Тебя это не пугает?
— Меня не пугает, когда ты настоящий со мной, когда я могу доверять тебе, — зарылся лицом в мои волосы, — есть ещё кое-что…Чико мой сын, Кэтрин.
* * *Утром он уехал, а я наконец-то уснула. В его постели, измучанная и до дикости неприлично счастливая. Меня разбудил телефонный звонок, протянула руку и ответила, слабо улыбнулась, услышав его голос:
— Я хочу, чтобы ты переехала ко мне, Кошка. Сегодня. Я хочу, чтобы ты просыпалась в моей постели.
У меня еще никогда не было этого чувства безумной радости, какого-то неестественного счастья от которого кружится голова. Я ходила по огромному дому в рубашке Данте и рассматривала картины, предметы мебели. Представляла себе, как он раньше здесь жил и каким он был в детстве. Мне до боли хотелось знать о нем всё. Каждую мелочь, даже самую плохую, самую жуткую.
Стащив яблоко в той самой обеденной зале, я хрустела им на весь дом и с любопытством заглядывала во все комнаты. Внизу, несколько минут стояла возле того самого аквариума. С моренами.
"Не все такое каким кажется, Кэтрин".
Иногда мне хотелось остановится, как вкопанной и смаковать это чувство внутри, наслаждаться им. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком много для меня одной и мне кажется, что сердце разорвется от радости. Так не бывает. Взаимная любовь — это какая-то мистика. Непостижимое волшебство. Иногда страшное, фатальное, необратимое, но от этого не менее прекрасное. Ведь оно связывает не связываемое, соединяет противоположности, сталкивает среди миллиардов всего лишь двоих и заставляет гореть одинаковым огнем. Пусть дотла и в пепел…пусть иногда до смерти, но все равно — это волшебство.
Зашла в одну из комнат и, откусив яблоко, села за письменный стол. Перед глазами мигал экран ноутбука. Наверняка это кабинет Данте. Усмехнулась и пошевелила мышкой.
Улыбка медленно сползла с лица. Во весь экран фотография голой Аниты Серовой.
И не просто голой, а связанной с порезами на руках и на груди, с ужасом в глазах и тот, кто сфотографировал и был ее мучителем, потому что в его пальцах я видела итальянский стилет. Я судорожно сглотнула и пролистала следующую фотографию.
Все тело свело судорогой, а по спине градом катился холодный пот.
То, что я видела на снимках…это полностью было описано в дневниках девочек.
Они не обманывали. ОН действительно делал с ними это. Резал их, поливал воском, бил плетью, насиловал. И снимал все это на камеру.
Когда мы получаем сильный психологический удар наше тело умирает на какие-то мгновения, даже сердцебиение замедляется, останавливается. Мне показалось, что я умерла. Мне вырвали сердце. Резко. Одним движением мышки…и я сижу с развороченной грудной клеткой и по инерции все еще смотрю на свою смерть.
