Ольга Горовая - Жажда ночи
— Серьезно? — Михаэль уже был рядом, продолжая поглаживать ее спину, словно и не заметил этой попытки Рины отойти. — Повторяю, малыш, ты — вампир. Что скажет ученый в тебе на это замечание? — темная бровь мужчины изломилась, будто его, в самом деле, интересовал ее ответ.
— Это невероятно, — была вынуждена признать она, сдаваясь ласке его пальцев. — Я не знаю, как можно это объяснить наукой. Но, все же, не согласна, что проявление вот этой способности — заслуга той ночи, когда Кали была во мне, — она потерла лоб пальцами, пытаясь найти убедительный аргумент. Однако так и не смогла этого сделать. — И все равно, мне не верится…
Сирина была почти раздражена тем, что не могла опровергнуть уверенность Михаэля. Ее пугала вероятность того, что он прав. Она не желала еще раз переживать хоть что-то, подобное тому, что испытала за те несколько минут, которые провела в воздухе, паря над равниной.
И в еще одной, безнадежной попытке опровергнуть его убежденность, Рина резко присела, и подняла с пола небольшой обломок кости, который выглядел так, словно побывал в эпицентре взрыва.
Она увидела Михаэля.
Вампир стоял напротив, обнажив в хищной усмешке клыки, и его сила крушила, распластывала людей, стоящих рядом. Давила. Заставляла лопаться сосуды в теле, ощущать, как взрываются органы и дробятся кости внутри…
Сирина задохнулась от этих ощущений и резко развернулась к любимому.
— Ты был здесь? — это видение, было настолько неожиданным, что отвлекло ее от предыдущих тревог. — Недавно, да?
— Да, — Вечный проговорил это слово тягуче, медленно, и сильнее сжал пальцы на ее коже, обхватывая затылок Рины. Притянул ее ближе к себе, и наклонился, почти касаясь своими губами рта Сирины. В его глазах мелькали багровые всполохи пламени. — В тот день, когда ты пыталась сбежать с тем человеком, — вампир не проговорил, прорычал это слово. — Жалкая кучка колдунов, возомнивших себя всемогущими, — он пренебрежительно хмыкнул. — Они решили, что в силах подчинить меня или Грегори, — Михаэль наклонился еще на миллиметр ниже, щекоча ее уста дыханием. — Я объяснил им, как они ошиблись. Хоть мой разум и отвлекала одна своевольная и своенравная сирена…
Она облизнула губы, ощущая, как начинает накатывать жар, растекаясь по сосудам горячим пламенем страсти к этому мужчине.
— Помнится, тебе именно это во мне и нравилось, — ее голос стал низким и хриплым, полным того желания, которое в ней нарастало от того, что он был так близко, а его взор пылал обещание. Она уже его жаждала. От одного прикосновения и искушающего поддразнивания. — Мое своеволие и непокорность. Ты передумал? — Рина вскинула подбородок, словно пыталась этим бросить вызов своему высокомерному вампиру.
— Глупости, малыш, — Михаэль рассмеялся низким смехом, который ласкал ее не хуже его пальцев, все еще скользящих по нежной коже затылка. — Мне не нравится эти черты в тебе. Я обожаю их, я околдован ими. Околдован тобой, милая, всей тобой, а не какой-то деталью своей маленькой ведьмы, — и, не дав ей вставить ни слова, он властно накрыл губы Рины своим ртом.
Целуя. Лаская напористо и влажно. Так, что она от одного прикосновения не смогла сдержаться и застонала, забывая обо всем, что окружало их…
Он не прикасался к ней так все эти дни, позволяя полностью восстановиться, выйти из странного транса, который охватил разум Сирины после слияния с богиней.
Михаэль обнимал ее, ласкал, целовал, стараясь отвлечь. Окружал такой заботой и вниманием, что Рина ощущала себя хрупкой и ранимой. Но и это все не могло разрушить кокон отторжения, который удерживал ее в плену.
Сейчас же, сбросив с себя ту летаргию, она испытывала настолько сильную нужду в страсти любимого, что эта потребность неистовой волной билась в ее теле.
Дыхание Сирины прервалось, но это не мешало им.
Руки Михаэля подхватили ее, отрывая от пола. Пальцы мужчины сжали нежные бедра, собирая ткань юбки в складки, понуждая Сирину обхватить ногами его торс. И гладкий шелк тьмы силы Михаэля, его страсти, окутал, окружил кожу Рины, которая стала невыносимо чувствительной после этих дней апатии.
— Михаэль…, - она застонала, запрокидывая голову, откидываясь в его объятиях так, чтобы предоставить максимальную свободу любимому, обеспечить неограниченный доступ к ее коже. Нуждаясь в его губах, в его пальцах, везде, на каждом участке коже, до которого он только сможет дотянуться. Она хотела его обычной напористости и требования к покорению.
Но Михаэль только низко заурчал в ответ на мольбу в хриплом голосе любимой, и нежно коснулся губами открывшейся точки пульса, такой манящей и беззащитной на ее шее. Почти с благоговением…
Ударил по ней языком, чуть втянул кожу…, но даже не задел клыками.
Это ласка была едва ощутимой, бережной, будто он боялся сломать ее своим прикосновением.
Сирина не понимала, чем вызвано такое отношение, тогда, когда ей хотелось жаркого и страстного покорения.
Она была растеряна. И это непонимание, потребность в нем, смешались внутри сущности девушки, передаваясь Михаэлю.
— Не торопись, малыш, — с мягкой усмешкой проговорил Мастер, — мы будем медленно и постепенно возвращать тебя к жизни.
Она собралась возмутиться и потребовать, чтобы он немедленно овладел ею, выкинув к черту все эти рассуждения о неторопливости!
Но в этот момент, перекрывая ей доступ к кислороду из-за спазма, сжавшего горло, губы Михаэля спустились по тонкой ключице и, скользнув вниз, оттягивая ворот платья, накрыли вершину ее груди.
Мастер нежно перекатывал чувствительный, сжавшийся сосок языком, будто играл с драгоценной жемчужиной, обволакивая ее грудь жаркой влажностью своего рта. Сначала один. Тщательно и так методично стараясь не пропустить ни единого миллиметра кожи, словно от этого зависели их жизни.
Ее тело будто пронзило током. С хриплым стоном, Сирина еще больше выгнулась в объятиях любимого, забыв о том, чем именно собралась возмутиться.
А он, с рыком, передавшимся и ее телу, переключил внимание на вторую вершину, уделяя и этому соску не меньше страсти и тщания.
Вампир зарычал от ощущения ласки ее черных прядей, которые заскользили по его рукам, ластясь к Вечному, когда Рина запрокинула голову. И крепче прижал ее к своему телу, даже опьяненный страстью, следя за тем, чтобы она не задела ничего в этом проходе.
Он не хотел, чтобы картины чьих-то прошлых жизней или смертей, отвлекали сейчас Сирину от основного — от того удовольствия, которым Михаэль собирался заполнить ближайшие несколько часов их вечности.
