Карен Монинг - Кровавая лихорадка
— Посмотри на меня, — произнес он, его желтые глаза горели будто фонари в деформированном черепе.
— Повнимательней присмотрись. Скоро ты будешь знать это лицо как свое собственное. Мы станем близки, очень-очень близки. Мы умрем вместе.
Его глаза превратились в узкие щелки.
— А знаешь, что самое ужасное? — Он не ждал моего ответа. — Сначала тебе кажется, что это наблюдать процесс собственного гниения. Смотреться в зеркало, трогая пальцем отстающие куски собственной плоти. И думать, содрать эту гниль или оставить в покое. Перевязки. И, наконец, осознание того, что моя щека, ухо или часть живота больше нельзя починить. Процесс идет постепенно. Можно обманывать себя — можно и так жить дальше, но разложение уже не остановить, гниль все больше и больше распространяется по телу. Тут, ты понимаешь, что самое ужасное это не утро, когда просыпаясь ты обнаруживаешь, что какая-то очередная часть тебя умерла, а ночи, когда ты лежишь с открытыми глазами, в ужасе ожидая того, что принесет рассвет. Следующей будет моя рука? Глаз? Я ослепну перед смертью? Это будет мой язык? Мой хрен? Мои яйца?
Тебя уничтожает не реальность, а возможности. Это ожидание, часы, когда лежишь без сна стараясь предугадать, что же сгниет следующее. Боль не за сейчас, а боль в предвкушении боли. Это не страх смерти — она будет освобождением — но отчаянная жажда жизни, идиотская хреновая необходимость продолжать жить после того как ты ненавидишь сам то, во что превратился, даже после того как смотреть на себя в зеркало уже нет сил. Ты это поймешь, после того как я закончу с тобой.
Его губы — одна хорошо очерченная, розовая и плотная, другая сгнившая — раздвинулись обнажая клыки.
— Посмотри на меня. Я много лет был олицетворением смерти. Я играл в смерть для них. Я приносил смерть своим последователям, облекая ее в соблазнительную готическую обертку. Я преподносил им смерть на бархате в кружевах, и с запахом секса. Со мной они поднимались на такие высоты, на какие ни одни наркотики не поднимут. Я танцевал с ними смертельные танцы. Я рвал их глотки и пил их кровь, они с наслаждением умирали подо мной. Неужели никто не сделает это для меня? Неужели никто не станцует со мной и не уведет во тьму?
Я не знала, что ответить ему.
Его улыбка была ужасна. Его смех был еще хуже: какой-то влажный, не правильный. Он вытянул руки, будто собирался танцевать вальс.
— Приветствую тебя, моя партнерша. Добро пожаловать на мой балл в Адскую пещеру. Смерть не соблазнительна. Она не носит шелковых одежд и запах ее совсем не сладок, в отличие от меня, когда я в нее играл. Она одинока, холодна и беспощадна. И прежде чем забрать тебя, она отберет у тебя все.
Он уронил руки.
— У меня было все. Я держал мир за яйца. Я трахал все что хотел и когда хотел. Меня обожали, мне поклонялись, я был богат, и я собирался стать одной из новых сил мира. Я был правой рукой Гроссмейстера и теперь я превратился в ничто. Из-за тебя.
Он одел капюшон, расправил его, отвернулся и зашагал прочь.
— Так что подумай, прелестная сучка, — бросил он через плечо. — о том, какая хорошенькая ты скоро станешь. Думай про утро, и о том, какие ужасы ждут тебя. Попробуй уснуть. Подумай, что разбудит тебя. Помечтай. Потому что больше тебе ничего не осталось. Я хозяин твоей действительности. Добро пожаловать в мой мир.
Я лежала на подстилке и смотрела на каменный потолок. Я отправилась в ши-видящее место в моей голове, и узнала нечто новое: я могу творить иллюзии. Не так как Эльфы, их иллюзии действуют на людей, свои иллюзии могла видеть только я. Мне хватало и этого. Я мысленно нарисовала облака и голубое небо на каменном потолке своей пещеры, и снова могла дышать.
Неужели всего три месяца назад я лежала у бассейна в доме моих родителей, в своем любимом бикини в розовый горошек, попивала сладкий чай со льдом и слушала проникновенное пение Луиса Армстронга о том, как прекрасен этот мир?
Сейчас в моем воображаемом иПоде играла песенка «Шоссе в ад». Я ехала по нему и даже этого не знала. Быстрая дорога, Автобан по сравнению с ней — просто улитка. Три месяца и вот я из США приехала к могиле, и целый месяц я потратила всего за один день, играя в волейбол с копией моей сестры в Эльфийской стране.
— В’лэйн? — произнесла я с мягкой настойчивостью. Я представила как легкий ветерок гонит пушистые облачка на потолке. — Ты здесь? Где-нибудь? Сейчас мне как раз нужна твоя помощь.
Потом я еще какое-то время — не знаю сколько именно, представление о времени под землей у меня не было — я пылко вызывала смертельно сексуального Эльфа. Я обещала ему такие вещи, о которых знаю, позже пожалею. Но смерть это еще хуже.
Без толку.
Где бы он сейчас ни был, он меня не слышал.
А что же такое случилось с Мэллисом? Что он имел в виду, говоря, что часть его была эльфийской? Как часть человека — или в данном случае вампира — может быть эльфийской? В моем понимании ты или был Эльфом или не был, все. Могут ли Эльфы и люди скрещиваться и могут ли быть их дети полу-эльфами?
Нет, это точно не про Мэллиса. При каждой встрече с ним, я сосредоточенно пыталась разобраться, что же он такое. Он всегда ставил меня в тупик, и сейчас я совсем была сбита с толку. Каким бы образом он не превратился в полу-Эльфа, это у него точно не врожденное. Это было приобретенное свойство. Но как? Это как вампиризм? Они кусаются? Это случается после секса? Но что же это такое?
Мои облачка пропали. Поддерживать иллюзию — тяжелая работа, и в добавок еще ноющее запястье и последствия от неизвестных наркотиков, которыми он напичкал меня, чтобы я не пришла в сознание во время транспортировки из Дублина в Баррин, у меня почти не осталось сил. Я умирала с голоду. Мне было холодно и страшно.
Я перевернулась на бок и оглядела пещеру.
Меня держали пленницей в конце длинной овальной пещеры, освещенной факелами. В противоположной стене находилась металлическая дверь.
В центре пещеры находилась низкая каменная плита, которая больше всего походила на жертвенник. На ней были разложены ножи, бутылочки и цепи. Вокруг расположились три богатых, парчовых кресла в викторианском стиле. Мэллис за собой под землю утащил и остатки своего готического прошлого.
Стены сырой пещеры соединялись с другими подземными помещениями. Некоторые были так узки и малы, что походили на каменные ящики, в которых едва мог поместиться человек, в некоторых же могли запросто уместиться дюжина человек. Моя камера по бокам соединялась с двумя другими помещениями, нас разделяли решетки, но эти помещения были пусты. В нескольких камерах рядом, время от времени было какое-то движение. Я пыталась кричать другим заключенным, но никто мне не ответил. Это место создал Мэллис или это какая-то древняя темница, остатки варварских времен, так глубоко погребенные под землей, что о ней все забыли?
