Евдокия Филиппова - Посох Богов
Я долго, очень долго не могла отвести взгляд.
Ещё не осознанное, но прекрасное чувство, безмерное, почти невозможное для человеческого сердца, заполнило моё внутреннее море.
Павел оглянулся на вошедшего молодого человека, потом на меня и представил:
— А это Валентин Громов. Поэт. Так сказать, «сочинитель, человек, называющий все по имени, отнимающий аромат у живого цветка»… и как там дальше я не помню…
Павел смотрел на меня чуть внимательнее, чем нужно, как мне показалось, может быть, рассчитывая, что я продолжу строку, но потом отчего-то смутился и замолчал.
— Какая потрясающая рекомендация, — произнёс Валентин. — Уверен, теперь наша новая знакомая меня не забудет.
И посмотрел мне прямо в глаза.
А я подумала: «Смогу ли я забыть?…»
Он был очень красив — потрясающий рисунок рта, тёмные брови над серыми, как пасмурное северное небо глазами, прямой классический нос, льняные волосы. Я много раз восстанавливала в памяти нашу первую встречу и каждый раз ещё и ещё раз убеждалась, в том, именно в этот вечер впервые всё стало на свои места.
Тем временем Павел предложил, как бы извиняясь за то, что кроме нас с Валентином, в комнате есть ещё кто-то:
— Давайте всё-таки начнём. Сегодня я хочу продолжить обсуждение темы, на которую мы говорили на прошлой неделе….
До моего плеча кто-то дотронулся. Это была Тамара.
— Ну, как тебе мой герой? — шепнула она мне.
— Герой?
— Герой моего романа…
Тамара сделала какое-то театральное движение рукой.
— Красавец, правда? — показала она глазами на поэта.
— Не скрою, он произвёл на меня впечатление, — попыталась я отшутиться.
Весь вечер я украдкой поглядывала на Валентина. Я остро чувствовала его близость, даже когда он сидел на диване, положив ногу на ногу, за моей спиной, слегка отстранённый, с закрытыми глазами и в наушниках. Я словно угодила в зону его притяжения, как маленький метеорит к исполинской звезде с мощной гравитацией.
Не помню, о чём шла речь на том собрании, но помню, что в конце вечера, когда все пили чай, он сел напротив и, прищурившись, изучающее глядел на моё лицо.
Я пила горячий, как внезапно вспыхнувшее чувство, напиток и поверх чашки посматравала на его чуть откинутую назад голову. Потом он, словно нехотя, сделал глоток и, встретив мои глаза, смотрящие на него в упор, тихо сказал:
— Хочу ещё раз напомнить вам своё имя. Валентин.
— Я запомню, — ответила я.
Как странно. Множество едва уловимых ассоциаций вызвало у меня это имя. Какие-то слова, стихи… цвета, звуки, мелодии…музыка… Я и сама была как натянутая струна.
Меня кружило по спиральной орбите. Если бы я ослабила сопротивление, я просто упала бы…
Не знаю, что подтолкнуло меня, но когда все стали расходиться, я подошла к дивану, взяла наушники, в которых весь вечер сидел Валентин, и, приложив к уху, прислушалась.
Это было анданте из двадцать первого фортепианного концерта Моцарта…
Глава 5. Посох богов
Иннаресми проснулась задолго до своей смены. Поначалу всё показалось удивительно похожим на её обычную практику, но когда она увидела на экранах невероятной красоты земные пейзажи, всё изменилось.
Сегодня, вопреки выработавшейся у неё привычке не тратить на внешность слишком много времени, она ещё раз придирчиво осмотрела свою голограмму и после недолгих раздумий уложила серебристые локоны так, как это делала Намму.
Направляясь в лабораторию, Иннаресми проходила мимо ниоспатиума. Она заметила Танфану, сидевшую на диване. Закрыв глаза, нибирийка слушала музыку Нибиру — шум океанского прибоя и пение шестикрылых фрей.
Иннаресми знала, что Танфана и Намму подруги. Обе принадлежали к Пятому Поколению, одновременно поступили в Высшую Школу, вместе были зачислены в команду «Сиппара». Ей очень хотелось поговорить с Танфаной, узнать что-то большее, чем можно было прочитать в рапортах, отчётах и докладах, узнать её мнение о том, что случилось тогда, но она не знала, захочет ли Танфана говорить об этом? Слишком неохотно вспоминала о тех событиях сама Намму.
Намму рассказывала о «Сиппаре», но не говорила о том, из-за чего ей пришлось покинуть Землю и прервать участие в эксперименте. Иннаресми знала лишь то, что Верховный Совет Нибиру принял решение прекратить эксперимент, и команда «Сиппара» готовилась покинуть Землю, но какие-то обстоятельства не позволили осуществить этот план.
Иннаресми тихонько вошла в ниоспатиум и присоединилась к Танфане. Та открыла глаза, и с улыбкой сказала:
— Люблю океан, хоть и выросла в горах. Ты бывала в горах?
Её глаза лучились.
— Нет, в горах я не бывала, — охотно вступила в диалог Иннаресми. — Зато у моих родителей был дом возле Экваториального океана. Для меня детство — это зелёные океанские воды. Отец работал на заводе по переработке водорослей, и часто брал меня на добывающую платформу. Знаешь, как красиво, когда солнце опускается за кромку изумрудной глади, и вода начинает подсвечиваться так, что виден каждых листочек на длинных стеблях водяных ситций, а их бутоны начинают закрываться на ночь.
Танфана покачала головой, мечтательно подняла глаза и сказала в тон Иннаресми:
— А я жила в Лазуритовых горах, на севере. Утром, перед самым рассветом, я тайком выбиралась из дома и слушала, как поют трубчатые стволы иррегий. Чем моложе растение, тем тоньше ствол и выше звук, поэтому каждая заросль звучит по-своему. У нас в посёлке жил садовник, он вырастил рощу, играющую на северном ветру гимн Нибиру.
Танфана засмеялась.
— Ещё я люблю, как на рассвете меняют цвет лепестки горных флоссов. Нужно поймать миг, когда солнце только-только поднимается над синими вершинами, и самые первые его лучи падают на склоны, сплошь покрытые флоссами, тёмно-фиолетовыми после ночи. Свет постепенно разливается по склонам, и флоссы волнами начинают светлеть до бледно-лилового. Незабываемое зрелище!
Глаза Танфаны сделались печальными:
— Я так хочу домой. Ты не представляешь, как я соскучилась по Нибиру. Мне кажется, что с каждым днём мы тоже меняемся здесь. Что-то в психике… да и, пожалуй, в физике… Как ты думаешь, когда вероятнее всего прибудет новая команда?
— Думаю, ждать осталось недолго, — ответила Иннаресми. — Намму очень ждёт вас. Тебя… Эстана…
Танфана опустила ресницы и задумчиво произнесла:
— Как странно всё складывается. Намму меньше всех хотела возвращаться, а оказалась дома намного раньше других.
Иннаресми подумала, что более подходящего момента может и не быть, поэтому решилась спросить:
