По следам обречённых душ (СИ) - "CathrineWynnight"

— Это ж надо быть таким идиотом! — вставил свои пять копеек и Вильт, скрестивший руки от недовольства. — Я ещё обязательно пожалуюсь Сэлду, когда он проснётся. Пусть выбьет из твоей дурной башки всю эту дичь.

Эпкальм покачал головой и окончательно пришёл в себя. А ведь и правда, как он мог действовать настолько беспечно и инфантильно, разве это поведение достойное лидера? Разве таким должен быть человек, что ведёт за собой других? Ответ очевиден — не таким.

«Пора бы уже взять себя в руки», — мелькнуло в его голове.

— А тебе бы стоило быть благодарнее, — с укором добавил Вильт, недобро глянув на Ингет, с лица которой сошла недавняя проделка двух друзей.

— Я же сказала, — прикрикнула она со злость. — Мне плевать! Он мог оставить меня и…

— Ты можешь меня ненавидеть и не считать своим лидером, — сказал Эпкальм, поднимаясь с земли. Он не поворачивал головы в её сторону, буравя ствол дерева перед собой. — Но ты всё равно являешься частью отряда и поэтому я буду продолжать приходить на помощь, даже если ты этого не хочешь.

— Изумительно, — только и буркнула в ответ Ингет, прежде чем они отправились домой, в штаб.

Штаб сопротивления,комната Сэлда

Сквозь дрёму до Эпкальма дошло недовольное бурчание. Отходя ото сна, он почувствовал, что его ноги затекли, как и всё остальное тело. Всё, наверняка, из-за неудобной позы, в которой он уснул прошлым вечером.

После задания в долине прошло несколько дней. Руководство неустанно раздумывало над полученными сведениями, отправив ребят на отдых. Лидер провёл эти дни в комнате друга, сидел у кровати практически не покидая «поста». Хорошая взбучка от отряда помогла-таки немного прийти в себя, даже если муки совести не отпускали его, то всяко поумерились, что и успокаивало. Из-за полученного ранения медитрия наказала Аноильтенсу поберечь себя и отсидеться несколько дней без нагрузок, ждать пока подействует её заживляющая чудо-мазь. И она подействовала, рана быстро затянулась, но от неё остался небольшой шрам.

Вместе с тем Ингет и вовсе перестала смотреть в сторону лидера. Эпкальм подозревал, что её уязвлённая гордость просто не позволяла поступить иначе, однако и язвить она стала намного меньше, но тут вероятно не обошлось без Липедессы, Жени и Тагуса. Возможно, они поговорили с ней, результат хоть и был незначительным, но был, что уже являлось прогрессом.

— Прилёг он тут. Я инфаркт чуть не словил, что за идиот. — Бубнёж не стихал.

Сопротивленец не сразу понял, что бурчание принадлежит не просто кому-то, а его другу! Подскочив, он поёжился, потирая затёкшую шею и обратил взгляд к, принявшему сидячее положение, Сэлду.

— Ты очнулся! — облегчённо произнёс Эпкальм, по телу которого понеслась радость, объявшая затёкшее тело.

За столько дней он ещё ни разу не испытывал ничего подобного, без Сэлда всё словно стало серым, радости не приносило ничего совершенно. В его жизни разгуливали горечь, мрак и угрызения совести, которые медленно сводили с ума.

— Конечно очнулся и чуть опять не отключился, это ж надо было додуматься сторожить меня тут! — Сопротивленец скривился, когда приподнялся ещё немного. — Сторож из тебя конечно не огонь. Только не говори, что ты тут торчишь… а какой сегодня день?

Поглядывая в бледно-зелёные глаза живого товарища, не утерявшего своего красноречия, Аноильтенс выдохнул, окончательно расслабившись.

— Плун, — ответил он. — Ты продрых четыре дня. Как себя чувствуешь?

Сэлд постарался не подавать удивления, а после окинул себя взглядом.

— Говяно. Видимо нехило меня потаскала та девица, да? Раз даже со всеми чудо-бутыльками Скафии я тут провалялся столько времени.

Эпкальм хотел было рассказать о полученных травмах, с которыми он нашёл друга, но Рафспит сжал кулаками одеяло, глаза нервно задёргались, а после он взметнул обеспокоенное и серьёзное лицо. Его прямо-таки пробивала дрожь, да и выглядел он неважно: весь побелел, на лбу начала выступать испарина, пока тусклые глаза продолжали бешено бегать, но уже по лицу Эпкальма.

— Расскажешь всё потом, — перебил его Сэлд, подскочив и вновь поёжившись от боли. — Я должен тебе рассказать то, что услышал в ту ночь!

Комментарий к Глава 12. Жгучая злость. Часть 2

Как прошло твоё путешествие? Хорошо провёл время, мироходец?:)

========== Глава 13. Раны, которые не заживают. Часть 1 ==========

Комментарий к Глава 13. Раны, которые не заживают. Часть 1

И вот настала новая встреча, дорогой мироходец. Будоражащих путешествий в Зазавесье, надеюсь ты хорошо проведёшь времяଲ(ⓛ ω ⓛ)ଲ

Академия кувелов

С момента посещения кабинета декана и назначенного наказания — вместе отрабатывать путём уборки, Ингелео начал всё больше жалеть о том, что пошёл в ту ночь к академии. Помимо прочего декан потребовал написать два объемных реферата: на тему «Влияния температур на почву при смене сезона» и «Чего нельзя делать после наступления полуночи». Знай он тогда, что всё обернётся таким образом, то и носа из общежития высовывать не стал. Казалось, что это какой-то рок судьбы или проделки кармы, которая вернула ему плохие намерения с лихвой. Смутьян уже не раз проклял Флатэса и его полудурковатого дружка и старался держаться от них, как можно дальше.

Погода на улице постепенно начала разгуливаться: небо всё реже затягивалось хмурыми тучами, воздух заметно потеплел, хоть всё ещё и было зябко по утрам и вечерам; ветра начали набирать сезонную мощь, готовясь обрушить эти порывы на жителей Зазавесья. Проказничали они, однако, таким образом многим реже, чем во время набути́на, который в народе прозвали — природным вихрем. У кувелов имелась складная песня, рассказывающая о каждом времени года, к которой при обсуждении погоды нередко ссылались:

Живут на наших землях, два брата и сестры,Проказливы паршивцы, упрямы и хитры,В краях наших просторных, полно чудес, красот,Забавной животины, да множество врагов.Но песнь наша звучит, про братьев и сестёр,Что видовали мир, за тысячи веков.Про них сейчас споём, расскажем, кто они,И пусть во время песни, столкнутся хмельны стаканы.Спокойней братьев и сестры, она нежна, но вздорна,Проказлива, юна, ей имя — Спириту́ра.Властвует над сворой ветра, мчащего в поля,Природное диво возрождает, так, что всё благоухает.А сестрица — Ингика́ра, так вредна и так скупа.Накаляя воздух жаром, обжигает все поля.Дар её — небывалые закаты, что захватывают дух,А природа так пылает, точно извечное пламя полыхает.Средь них пущий озорник, тот что ветром управляет,Брат могуч, бешён, силён. Не боится встретить в лоб,Да горазд сдувать всех с ног. Так искусно ветры гонит.Гонит жар, листву меняет, да сестрицу прогоняет.Нравом Набути́н горяч.В его пору дни — лишь стужа, а ночи́, согревающе теплы.Огнями небо осыпают, да так, что теИ днём сияют.Последний среди них — Лакри́лис.Как дитя капризен он, точно сам хамелеон.То градом земли осыпает, то туманы напускает,То дождями заливает. Погоду по кругу меняет.В дураках всех оставляет!Вот такие сёстры, братья, усмирят всех своей ратью,И помчатся в вечный бег, царствуя из века в век.

Со временем эти строки стали забываться, мало кто заучивает их, как в былые времена. Теперь эта песня служит лишь неприятным напоминаем призрака прошлого и больше не звучит в табернах или на застольях. Теперь это просто забытая всеми мелодия, которая больше может никогда и не зазвучать, ведь напоминает людям о давно утерянной сплочённости некогда сильнейшей нации — этвахаумов.

С чувством омерзения и стыда, смутьян намывал подоконники, чувствуя себя уборщиком. Какой позор. Узнай его отец об этом, его бы охватила не меньшая брезгливость. Чтобы отвлечься, он проговаривал про себя строки старой песни, которые завсегдатаи в та́берне изредка напевали под нос. Вспомнив старшего Элисара, академец разозлился пуще прежнего.

«Нашёл, кого вспомнить, — бурчал он в мыслях. — Этот олух мог бы заинтересоваться своим сыном, только если на землях Зазавесья переведутся все подстилки. Уж этих ма́лем¹ он меняет чаще перчаток, — только смутьян успел про себя выругаться, как ярость обуяла с такой силой, что он сжал мокрую тряпку и принялся тереть с бо́льшим напором, точно желая зашлифовать камень».