Необручница: На острове любви (СИ) - Эфф Юлия
Бежать, спрашивать у инквизитора сейчас, конечно, я не стала, тем более и Его высочество и два охранника царственной персоны ушли к Ризам на завтрак. Но, кто знает, возможно, именно инквизиторы мне помогут, дадут совет, как вернуться к нормальной жизни после Аднода. Если верить принцу, то одержимость сиром Брисом и Райаном будет меня преследовать до тех пор, пока договоры с ними не будут расторгнуты. Девственницей я не стану больше никогда, но зато смогу дышать свободно, снова влюбляться и не чувствовать затаившейся боли за моих двоих сегодняшних мужчин.
— Один лишь совет могу дать, Ана. Теперь ты знаешь, что тебя связывает с семьёй Эдрихам и герцогом, наберись терпения и… гхм… получай удовольствие до конца срока вашего договора. Но будь осторожна с другими мужчинами. Любая неверная связь — и всё для тебя будет очень неоднозначно.
В ту секунду сердце моё рухнуло в пятки: я вспомнила Иштвана, и ноги мои подкосились. Мы как раз дошли до фонтана у дворца и лавочек рядом с ними. Элиас помог сесть, а принц догадался, ибо обладал интуицией:
— У тебя уже это было, Ана?
Я кивнула медленно. Эти мужчины знали обо мне так много! Но и прояснили немало, не выказывая насмешки, а это само по себе внушало доверие. Принц попросил уточнить, что случилось.
— Пока я… мне подсыпали сон-траву… один лумер взял меня, один раз…
Его высочество покачал обречённо головой и переглянулся с Элиасом:
— Увлекательно тут у вас. У этого лумера был бытовой уровень?
Глаза мои наполнялись слезами, а в горле встал ком. Я снова кивнула. Принц длинно вздохнул:
— Мда, увлекательно… Элиас?
Инквизитор ответил:
— Основа любого договора — слова. Если лумер не произнёс чего-нибудь вроде: «Желаю, чтобы ты стала моей», — а сделал своё дело молча, то та часть магии, которой он поделился, уже растворилась и вывелась. Бытовой уровень, как правило, не стабилен. Он даже по наследству не передаётся. Госпожа Ана, как всё было?
И я разрыдалась, с облегчением. Потому что носить в себе ощущение невымываемой грязи, было выше моих возможностей. Кое-как успокоившись, я нашла в себе силы поблагодарить и Его высочество, и инквизитора Элиаса за полученные знания и советы. Теперь я двигалась к будущему не в темноте, у меня в руках был факел. Сказала об этом, и принц хмыкнул:
— От моего присутствия на Адноде, выходит, есть толк. Уже радует. Горд быть полезным.
А Элиас заставил улыбнуться. С серьёзным видом заявил:
— Если госпожа Ана ещё раз угостит своими сырными лепёшками, мы будем с ней в расчёте.
Мужчины добродушно посмеялись, и я вместе с ними, сквозь слёзы. Затем мы разошлись. Я отправилась сначала на кухню, там попросила Ывайн поставить воду для варки крабов, и пошла к себе сменить влажное платье и обувь. Дрова в камине Керис уже приготовил. Я вызвала огонь и охнула испуганно, когда он, от моей мысли, скользнул к сухому дереву и лизнул его, разгораясь. Во мне поселилась магия, и с этим, увы, спорить было бесполезно.
До обеда я толком ничего не успела сделать с морской добычей, прибежала Эва и сказала, что меня срочно ждут у Ризов.
— Меня? Зачем? — переспросила я, чувствуя, как холодеют конечности, и даже Таррен перестала ухмыляться, посочувствовала.
— Тебя хочет видеть Тибо и господин герцог.
Неспроста это было. Тибо могла и сама ко мне заглянуть, как и Райан, если только речь не шла о его отце. Собралась уточнить, но Эва уже рукой махнула, мол, там такое столпотворение, что ей некогда, и убежала.
Вместо эпилога
Четыре года спустя.
Мой полуторагодовалый сын Анри шлёпает по белой пене босыми ножками, пытается бороться со временем, и я не могу не улыбаться.
— Догоняй её, догоняй! — кричу, поощряя борьбу. Ведь Анри, не исключено, будущий король Люмерии, станет им когда-нибудь. Но для этого ему придётся пройти путь, не менее сложный, чем мой, закалить характер, укрепить веру в людей и довериться неизбежному.
Так сказал его дед, король Роланд, недавно передавший корону по благословению Владычицы своему сыну вместе с даром оракула. Говорят, оракулы не могут предсказывать себе и своим близким — такова цена их дара. Однако дед моего Анри почему-то ясно увидел важную роль, которую сыграет в жизни страны его внук. Сын короля, самого почитаемого человека в Люмерии, и необручницы, самой презираемой профессии в Люмерии. Сарказм судьбы, не правда ли?
Я сижу на песке, задумчиво перебирая пальцами тёплый песок. Только океан может сгладить острые углы памяти, примирить с прошлым и научить дорожить всеми моментами, плохими и хорошими, потому к ним имели отношение самые разные люди.
Всё это начинаешь понимать, сидя перед самыми правдивыми часами — волнами океана. Сколько веков они вот так мерно отсчитывают время, пока рождались твои предки, ты и твои дети? Пока совершали ошибки и исправляли их. Возможно, для тебя ошибки и страдания уже в прошлом, и приобретённая мудрость не позволит повторить их. Но для твоих детей, которые ещё только знакомятся с законами времени, всё только впереди: боль и радость, падения и взлёты, суета и умиротворение.
Сын, рождённый от брака, не одобренного жрецами…
Его имя пока не внесено в королевское семейное древо и, надеюсь, ещё не скоро будет открыто дворцовым сплетникам. Я приложу к этому все усилия, как и мой муж, чтобы до нужного часа Анри не узнал о той цене, которую заплатили мы и он. А пока он — всего лишь ребёнок, нуждающийся в любви родителей, и он её получит, клянусь.
Сейчас, когда на душе уютно и спокойно, прошлое кажется чужой историей. Порой оно представляется замысловатым длинным сном, растянувшимся на несколько лет.
Тогда я носила другое имя, как и мой желанный супруг. Выглядела я по-другому и смотрела на мир удивлёнными глазами восемнадцатилетней девушки, простой дочери рыбака и продавщицы на рынке. Да, много времени прошло, и всё же — снова улыбаюсь — я та же Ана, любительница мысленно поболтать с незримым другом.
Так и сейчас, пока мой старший сын гоняется за барашками волн, я тихо, про себя, рассказываю своей неродившейся дочери историю, которую вряд ли поведаю ей когда-нибудь со всеми теми подробностями, что так любят читатели, избалованные романами о любви. Потому что её, любви, было слишком много в моей жизни, всякой, разной, порочной в том числе. И оттого я больше стала ценить её настоящий вариант — ту, что жертвует собой ради родного человека.
Малыш бежит ко мне с вытянутой рукой, на ладони — крупная ракушка.
— Мами, мами! — Анри так смешно называет меня, — подём, там нона!
«Пойдём, там их много!» — говорит мой внутренний переводчик.
Справа от меня, с покрывала поднимается мой любимый мужчина и берёт сына, чужого, не своего, на руки:
— Пусть мами отдыхает, пойдём вместе, Анри.
Он — лучший отец и муж во всей Люмерии, я знаю. И уже стал близким человеком чужому ребёнку. Однажды, конечно, придётся рассказать Анри о том, что он — приёмный, ударить по чувствам. Но так надо, так велел сделать его дед, которому было ведомо будущее. А пока малыш счастлив.
Супруг держит его за ручки и поднимает над каждой набегающей волной, игриво пытающейся укусить за босые ступни. Анри визжит от удовольствия и счастья…
Я вздрагиваю от неожиданности. Неродившаяся сестра Анри бьёт меня изнутри ножкой, торопится к брату. Потерпи, милая, немного осталось!..
Можно без преувеличения сказать: мой год на Адноде, острове любви и нежности, безумных ласк и ночей, коварных всплесков и успокаивающего океана — этот год я вспоминала как две жизни. Первую, в которой познакомилась с госпожой, полюбила сира Бриса, как любят первого мужчину, и добилась его взаимного внимания. Внезапно доверилась Райану, ещё пока не испытывая к нему по-настоящему жгучих чувств и пока воспринимая его как любовника. И вторую жизнь, которая началась с появлением Его высочества, будущего короля Люмерии Роланда Третьего.
Вторая жизнь оказалась насыщена болью, страхом, самопознанием, приключениями и всеобъемлющей любовью, в которой место могло найтись каждому, кого я впускала в своё сердце.
