Холли внутри шторма (СИ) - Алатова Тата

— И что? — задрав ноги на стол, Тэсса наблюдала, как Холли вырисовывает мостовую из булыжника. Он создавал город из янтаря и черного камня.

— И ничего. Орден закрыл все претензии, а ты знаешь, что у него абсолютное вето. Вы, инквизиторы, друг друга никогда не сдаете, да?

— Иначе рассыпется вся иерархия.

— Слушай, — в голосе Алисии добавилось столько меда, что у Тэссы мог бы подняться сахар в крови, — у меня тут еще один отказник, ну, из ваших…

— Что с ней не так?

— Это девочка девяти лет, у которой каждый день новая внешность.

— А асфальт?

— А несчастный ребенок?

— Я подумаю, — Тэсса положила трубку стационарного телефона, а потом и вовсе выдернула шнур из гнезда. Пока Моргавр закрывал границы деревни, а Орден защищал своих воинов, пусть даже и бывших, ей не о чем было беспокоиться. Уставившись в потолок, она мысленно перебрала события последних дней.

— Интересно, — пробормотала Тэсса себе под нос, — что имел в виду Теренс, спрашивая, что такое Нью-Ньюлин — колыбель мира или его могила?

Она не ожидала, что Холли как-то ответит на ее бормотание, — когда он уходил в свои нарисованные миры, то становился слеп и глух. Но в этот раз все случилось иначе.

— Ну, могилу ты благополучно снесла с лица земли, — задумчиво отозвался он, — а что касается колыбели… Что касается колыбели, то это я должен обсудить с себе подобным.

— С кем это? — скептически уточнила Тэсса.

— Разумеется, с тем, у кого водятся денежки, — вздернул нос Холли, а потом бросил карандаши и умчался из конторы.

Глава 33

Фанни казалось, что мир превратился в вату. Все было зыбко, и тревожно, и больно. Пожалуй, ее состояние походило на самое сильное похмелье, какое только можно себе представить.

Ее убивал стыд — разумеется. Перед каждый жителем Нью-Ньюлина, которому она причинила боль.

Пожалуй, в такие моменты все, чего она хотела, — исчезнуть навсегда и насовсем, так, чтобы даже следа от нее не осталось, даже памяти.

И вдобавок она презирала себя за то, что все еще жива. Куда милосерднее было бы перерезать себе вены и перестать причинять страдания окружающим.

Она так долго искала место, где перестанет ранить других, но все еще не нашла его. Нью-Ньюлин порой казался похожим на такое место, но потом что-то случалось, и хрупкое равновесие рушилось. Она опять чувствовала себя изгоем, кем-то, недостойным ни дружбы, ни любви.

В очередной раз очнувшись от забытья, Фанни поняла, что находится в невидимых объятиях Кенни. Так сложно привыкнуть — вроде как он рядом, а вроде как его и нет.

— Прости, — прошептала она, накрывая крупными ладонями его руки. На ощупь Кенни все еще оставался плотным. Это было даже забавно: роман женщины, которая хотела исчезнуть, и мужчины, который на самом деле исчезал. — Ты был на первой линии ударной волны. Очень тяжело пришлось?

— Все хорошо, — неуловимый поцелуй в щеку, неуловимые легкие ласки, неуловимый человек рядом, — со всеми все хорошо.

— Как славно, — Фанни устроилась поудобнее, не смея объяснить произошедшее.

Какая, по сути, разница, что за драма тебя настигла, если эта драма превратилась в стихийное бедствие для других.

— Ты дурочка, — вдруг сказал Кенни. — Тэсса только посмеялась, прочитав про гарем. Камила восприняла это как дурную шутку. Одну тебя написанное задело по-живому. Почему ты в меня совсем не веришь?

Это было обидно.

Фанни хватало и своих сожалений, чтобы слышать чужие упреки.

Но это было и справедливо.

Лишь она повелась на подобную провокацию, потому что все удары попали точно в цель. Она была самой уязвимой, а поэтому — самой опасной.

— Я и сама не пойму, почему мне все время чего-то не хватает, — проговорила Фанни. — Вроде ведь должна быть счастлива, так почему же нет?

— Может, нам пора завести ребенка?

Дыхание у нее остановилось.

Ребенок?

О, этот сосуд смог бы вместить в себя всю любовь, на которую Фанни была способна.

Но… ребенок?

Никто не заводит детей только потому, что им чего-то не хватает.

Или только поэтому их и заводят?

Чтобы заполнить неясную пустоту внутри? Чтобы перестать задавать себе вопросы, но найти вдруг ответы?

Как можно быть уверенной, что сделаешь кого-то счастливым, если даже саму себя не получается?

— Ты с ума сошел? — спросила она с запинкой. — Как он будет расти рядом с матерью-баньши?

— Ну мало ли орущих матерей в мире!

— Кевин Бенгли, не смей шутить о таких важных вещах, — рассердилась Фанни.

— Милая, разве тебе не интересно, какой из инстинктов в итоге победит? Материнский или инстинкт баньши?

Фанни промолчала, пытаясь осмыслить глобальность его затеи.

Такое большое дело.

Такое страшное.

А потом она вдруг расхохоталась.

— Боже, — воскликнула Фанни, — мы можем произвести на свет баньши-невидимку! Вот это будет номер!

Холли вернулся в контору, волоча за собой Уильяма-воздушного шарика.

— Получите-распишитесь, — отрапортовал он, — вот вам и колыбель Нью-Ньюлина. Осторожно, притолока! Ну да, потолки тут низкие… Как ваша голова?

— Я отлично себя чувствую, — проинформировал Уильям, болтаясь наверху.

Холли, задрав голову, посмотрел на него с явным неудовольствием.

— Нет, так совершенно неудобно разговаривать. Тэсса, сделай с этим что-нибудь, — потребовал он.

— Например что? — заинтересовалась она.

— Например, я могу потянуть его за ногу, а ты надавишь на плечи. Тогда он усидит в кресле хотя бы пять минут?

Тэсса, конечно, уже растеряла большую часть своих способностей, но все равно она всегда будет сильнее, чем все остальные люди, выносливее и внушительнее. Ярче будет видеть цвета, лучше слышать звуки и тоньше ощущать запахи.

— Ну допустим. И что изменится за пять минут?

— Кто знает. Может, вся его жизнь?

— Простите, — пробубнил Уильям. — Признаться, я не очень понял тему нашей беседы… Что-что мы должны обсудить?

Холли, не отвечая, вцепился в его ногу и дернул ее вниз. Тэсса, чувствуя себя членом вооруженной банды, послушно перехватила Уильяма возле дивана и налегла на его плечи.

— Прекрасно, — одобрил Холли, сбегал к своему этюднику и вернулся с маркером. — Позвольте вашу ногу, сэр Улетайка.

— А?

— Штанину, говорю, задирай.

Уильям беспомощно оглянулся на Тэссу, но что она могла сказать?

Можно быть мэром и шерифом сумасшедшей деревни, но представления не иметь, что происходит в голове одного гениального художника.

Поэтому она продолжала честно удерживать Уильяма на диване.

— Щекотно, — застенчиво признался он, когда Холли закатал его штанину.

— Терпи, — строго велел Холли.

Он зажал зубами колпачок маркера и принялся что-то рисовать на щиколотке Уильяма.

Вытянув шеи, Холли и Уильям наблюдали за тем, как он сначала нарисовал одну гирю на левой ноге, потом на правой. Подумал и добавил в кружочки надпись «500 фунтов».

— Этого же хватит? — сам себя спросил Холли, а потом закрыл маркер. — Тэсса, выпускай!

Она подняла ладони, и Уильям не взмыл к потолку, остался сидеть на диване. Потом он, изумленный сверх всякой меры, неуверенно встал и сделал несколько шагов.

Не по воздуху.

А по полу.

— Быть не может! — выдохнула Тэсса. — Это ведь всего лишь рисунок!

— Не «всего лишь рисунок», — передразнил Холли лукаво, — а мой рисунок.

— Я хожу! — закричал Уильям. — Я действительно хожу!

— Прекрасно, — Холли, казалось, нисколько не впечатлен. — Позже я сделаю ему татуировки, закажи мне для этого специальный аппарат.

— Ты еще и тату-мастер? — удивилась Тэсса.

— Пока нет, — ухмыльнулся он. — Да что там сложного! Поди дубина Фрэнки знает толк в наколках или чем они там в тюрьмах занимаются?

Тэсса ответила ему скептическим взглядом.

Холли замахал руками:

— Неважно, неважно, посмотрим обучающий ролик в интернете. Может, уже поговорим о деле, Уильям? Ну, как миллионер с миллионером?