Марина Суржевская - Для кого цветет лори
Оникс устало улыбнулась и пошла ко дворцу. Псы расступались, пропуская ее. А потом смотрели вслед, даже когда раяна уже скрылась в проеме выбитой двери.
ГЛАВА 17
Ран не приходил.
День, второй, четвертый…
Десятый.
Прислужницы говорили, что Верховный поправился, и Лавьера почти все время видят с Псами, и даже ночует он зачастую в гарнизоне, организованном на нижнем этаже. Разрушенную стену восстанавливали, согнав людей из Темного Града.
Но к ней в спальню Ран не являлся, и Оникс кусала ночами губы. Видимо, аид наигрался раяной или нашел себе новую игрушку? И почему эта мысль, которая должна была вызвать радость, заставляла Оникс плакать?
Она хотела его… Ощущать его руки, целовать лицо, смотреть в глаза. Хотела, чтобы этот мужчина принадлежал ей. И эти мысли пугали раяну. Пугало это чувство — необходимости, невозможности жить без него…
И невозможности быть с ним.
Она заставляла себя молчать и не расспрашивать прислужниц о Верховном, но жадно ловила каждое слово, стоило девушкам заговорить. К слову, после нападения весь дворец Светлейшую просто боготворил, и Оникс порой боялась выходить из своих покоев, потому что женщины при виде ее падали на колени и пытались целовать руки. Да и мужчины смотрели так, что раяна торопилась сбежать и спрятаться. Нет, теперь в мужских взглядах не было вожделения. Там было почитание, поклонение, обожание!
И Оникс пряталась теперь от них, проводя время в темном хранилище знаний, зарываясь в книги.
Псы же готовились к войне, к столице стекались все новые и новые отряды, многих размещали за пределами дворца, в спешно возведенных деревянных строениях. Но туда Светлейшую не пускали, вежливо, но твердо разворачивали, стоило Оникс подойти.
Лавьера она увидела неожиданно, когда и не думала. Просто шла через галерею, кутаясь в плащ, кинула взгляд на разоренный парк. От его красоты ничего не осталось, и смотреть туда раяна старалась реже.
Ран стоял на дорожке между деревьями, смотрел на тренировку воинов. Черный плащ терзал ветер, и мужчина стоял, расставив ноги, сложив руки за спиной.
Оникс замерла возле арки без стекла, глядя на него с галереи. И словно почувствовав ее взгляд, Ран резко повернул голову. На лбу, у виска теперь белел шрам от удара, но сам аид был все таким же… И этот взгляд — темный, тяжелый, злой.
Она отшатнулась от окна, развернулась, стремясь уйти в свои покои, потому что смотреть на него было невозможно. Бежала по ступенькам, чувствуя, как сжимается сердце, как перехватывает дыхание. Хотела запереться в своей комнате, закрыться тяжелой дверью ото всех…
Почти успела.
Почти добежала, когда ее настигла темная тень, когда развернули сильные руки, вжимая в стену. И сразу он впился ей в губы, болезненно сильно, невыносимо жадно. Слов не было. Были руки, судорожно поднимающие подол платья. Губы, терзающие так, что не было желания дышать. Дыхание, обжигающее обоих. Были рваные, злые движения, торопливые, срывающиеся. Он не был нежен, но она и не хотела нежности… И когда Лавьер резко вошел в ее тело, застонала, глядя в его хмельные глаза, яркие и темные одновременно. Он замер на миг, дыхание вырывалось из его рта с хрипом. Они оба дышали, как загнанные звери, как раненные звери, как умирающие друг без друга звери… И вот это движение — сильное, глубокое проникновение — было лекарством, единственной надеждой на выживание…
Ран втянул воздух сквозь сжатые зубы. Он обещал себе, что не придет к ней. Он загружал себя работой и тренировками, но проклятие! Один взгляд, один лишь ее взгляд заставил его забыть обо всем. Желание…. Невыносимое. Сводящее с ума. Убивающее. Он не мог без нее жить, без этой проклятой раяны, без ее дыхания, без ее тела.
Моргана была права. Он подыхал без Оникс. Горел изнутри, и ненавидел весь мир за это. Ее, себя, небесных и демонов, что свели их вместе!
Его пустыня, его боль, его жизнь…
Он смотрел в глаза Оникс, смотрел и сдерживал стон, что рвал горло. Вбивался в ее тело, облизывал ей губы, сосал язык, понимая, что сорвался, что никогда это не закончится, пока кто-то из них жив. Хотелось кричать. От наслаждения, от вожделения, от силы, с которой его тело реагировало на эту девушку.
Оторвался на миг, чтобы толкнуть ее на кровать. Он хотел ощущать ее кожу, он чувствовал себя голодным настолько, что мутилось в голове. Платье мешало, и он распорол ткань ножом, от горла до пояса, прижался губами к оголившейся груди. В паху болело от необходимости быть в ней, от желания брать, таранить, иметь так, чтобы утолить этот голод хоть немного! Чтобы жить.
Они цеплялись друг в друга, как потерпевшие кораблекрушение, торопясь ощутить вкус, вобрать запах, впитать в себя друг друга. Скользя губами, кусая и облизывая, двигаясь навстречу друг другу. Ран прижал Оникс к покрывалу, он хотел большего, всего, что мог получить от нее, всю ее, и эта необходимость, эта одержимость, заставляла его наматывать на кулак белые волосы, заставляла лизать ее тело, заставляла вбиваться как можно глубже. Но этого было мало. Ему было мало…
Она стонала под ним и по затуманившемуся взгляду, по расширенным зрачкам, Ран знал, что Оникс совсем рядом со своей вершиной.
Остановился, потянул за волосы, всматриваясь в ее глаза.
— Для кого цветет лори, раяна?
Он хотел это слышать. Хотел. Опустил руку, повел пальцами там, где соединялись их тела. Девушка выгнулась, застонала.
— Для кого?
Толчок и остановка. Ласка пальцев. Оникс выгибалась и терлась, стремясь продолжить их движения, дойти до края. И его тело дрожало от желания сделать это. Но нет… снова толчок и ласка.
— Ран! Чтоб ты сдох, аид… — Оникс стонет и бьется, комкает в пальцах покрывало.
— Не так быстро… — он целует ей шею, трогает языком ямочку у горла. — Скажи мне, сладкая… Скажи. Давай, Оникс! Мне надо это услышать…
Толчок. Они оба уже мокрые от желания закончить, от желания освободиться.
— Для кого?
— Для тебя, Ран…
И он снова двигается — сильно, резко, сжимая стальными пальцами ее тело, лаская так, что у Оникс больше нет сил сдерживаться, и она кричит, вцепившись в его плечи, ощущая, как мощно он извергается внутри нее, как ударяет в стенки тугая струя семени.
Как успокаивается его дыхание и стук сердца.
Аид поднял голову, усмехнулся.
— Я пришлю тебе новое платье, раяна.
Поднялся, поднимая с пола свою одежду.
Новое платье? Пришли мне новое сердце, аид. Старое ты искромсал в клочья.
— Всего лишь раяна? — Оникс тоже усмехнулась, почти зеркально повторив его. Приподнялась на локтях, не пытаясь прикрыться. — Ты забываешься, пес. Пришли своей повелительнице десять платьев. И красные розы.
