Константин Аврилов - Я, ангел
Тиль не просто сел в лужу, ему показали, какой он на самом деле дурачок и простофиля, хоть и крылья обрел. И зачем полез? Сидел бы рядом с овечкой, а не пережил такой позор. Окончательно смутившись, он пробормотал вежливую благодарность и нацелился обратно. Но дон Джироламо строго спросил:
– Ты куда собрался?
– К овечке, на службу...
– Твоя служба окончена, – с явным удовольствием сообщил монах.
– Это почему?
– Наверное, ты давно не смотрел на перо, молодой ангел.
Что есть, то есть: давненько. И здесь прокол. Тиль покосился на самописку. Рядом с перышком красовалось число из... шести девяток. А он и не знал, что так много. Ужасающе много. Просто катастрофа. Не уследил.
– Следуй за мной, – прозвучал приказ.
Тиль невольно вцепился в Мусика:
– Куда? Зачем?
– Милосердный трибунал ждет. Вечность закончена, ты не справился.
– Но я научился древо судьбы видеть, за прямую кишку дергать, еще кое-что.
– Не имеет значения. Штрафных больше нет.
– У меня даже крылья есть! Модель Сикорского!
– Это не спасает.
– Но как же другие ангелы?! Они вообще не обращают внимания на штрафные! А я овечку столько раз спас. Это не считается?
– Спорить бесполезно.
– Почему такая несправедливость! Мне штрафные только начислялись. Что бы ни делал. А вот другие...
– У тебя не осталось штрафных. Следуй за мной.
– Но... Но ведь у меня остался еще один штрафной! Последний! Он есть!
Савонарола скривился:
– К чему тянуть? Овечка потратит его быстрее, чем ты вернешься.
– Но я имею право быть ангелом, пока он есть? Ведь так?
Нехотя монах согласился, но добавил:
– Милосердный трибунал призовет тебя, как только лимит будет исчерпан.
– Вот тогда и поговорим! – заявил Тиль, прыгая на Мусика.
Оставалось последнее дело, не завершив которое, не мог он предстать пред Милосердным трибуналом и отправиться, куда сошлют.
Несчастный ангел спешил, как никогда.
XXII
Тень самолета в радужном свечении прыгала овечкой по пушистым облакам. В чистом небе борта и крылья сверкали ослепительной белизной. Было шумно и весело. Ангелы резвились на полную катушку. Проводился забег наперегонки от хвоста до носа, особые весельчаки ныряли в турбины и выныривали из сопла, кто-то сидел на крыльях, свесив ноги, другие, уцепившись за элероны, летели в пространстве, повизгивая.
Как обычно, Тиля встретил шквал недоумения и волна любопытства. Не обращая внимания и даже не здороваясь, он пристроил мотоцикл у турбины и зашел в салон бизнес-класса. Тина полулежала в широком кресле, уткнувшись носом в иллюминатор. Проверив напоследок варианты, ангел стал рядом. В ближайшем – с овечкой все будет нормально, а дальше – не заглянуть. В любой миг последний штрафной может растаять. Такая уж овечка досталась.
Ангел не знал, как полагается прощаться. Наверное, для этого есть особые формулировки, только он их не знает. Захотелось наговорить глупостей, мелких и тривиальных, но ставших особо важными. Хотел сказать, как винит себя, что не сразу разглядел, какая она на самом деле. Что не смог ничего толком сделать, а что делал – получалось кое-как. Что готов провести вечность на краешке ее оделяла. Что обязан ей крыльями. Что благодарен за краткое счастье покоя. Что с радостью вел бы ее по жизни, наблюдая, как взрослеет, влюбляется, выходит замуж, рожает детей, может, разводится, а может, доживает до внуков. Что готов быть с ней до конца, проводив к пределу, за который ангелу вход заказан. Что не винит в штрафных и жалеет только об одном: не сможет оберегать ее. Много чего хотел сказать. У него ничего вышло.
– Я был плохим ангелом, прости. Береги себя.
Конечно, овечка ничего не слышала, уставившись в облака, разводила по запотевшему стеклу закорючки.
Ангел коснуться сердечка и шепнул:
– Прости меня.
Тина вздрогнула и вдруг спросила:
– Ангел, ты здесь?
– Пока еще, – ответил Тиль.
– Ты опять спас мне жизнь. А я даже не поблагодарила... – она замолчала и добавила: – Спасибо тебе, мой ангел.
Как будто вздрогнул самолет или пространство скособочилось. Или прошла ударная волна. Или прозвучал набат неслышного колокола, так что задрожал Тиль. Что-то странное произошло. Все ангелы, бросив веселье, замерли, уставившись на него.
Ну, вот и все – последний штрафной. Не понятно за что.
Он заглянул смело. Вместо единицы с шестью нулями происходило нечто новое: перышко зачеркивало штрафные, цифры сыпались старой штукатуркой. Долг стремительно уменьшился на... триста тысяч!
– Спасибо, ангел, – повторили Тина.
И еще столько же опало пылью.
– Спасибо тебе.
Перо безжалостно зачеркнуло штрафные, оставив цифру меньше той, с чего начал: всего-то пять девяток.
Натянув плед до подбородка, Тина задремала.
Ангелы, кто был на самолете, демонстративно отвернулись и уселись тесным рядком в хвостовом отсеке, словно каждого постигла невероятная, чудовищная, непростительная обида.
Тиль расправил крылья, чтобы обнять милую, чудную, славную овечку, но его призвали.
– Я здесь, – торопливо сказал Тиль. – Чего кричишь?
Торквемада подмигнул:
– Забыл, что ли? Футбол!
Громадную чашу стадиона заполняли тени мужчин. Под рев трибун на зеленую травку выбежали две дюжины теней. Взглянув на табло, Тиль узнал, чем закончится матч. Мог бы неплохо заработать на тотализаторе.
Кардинал в нетерпении потер ладошки:
– За кого болеть будешь? Я – за наших.
Тиль равнодушно пожал плечами, мыслями пребывал далеко.
– Ты – молодец, всегда в тебя верил. – Член Милосердного трибунала дружески пихнул локтем. – Выкрутился... Только крылья не распушай, еще много чего может быть. Получай удовольствие и не говори про счет. Сам знаю какой, не в этом дело, а в игре. Игра, понимаешь, – это все!
Кожаный шар летал между тенями, которые носились из конца в конец как угорелые. Торквемада подскакивал и вопил дурным голосом, когда мяч не попал в створ деревянных палок, или в ужасе закрывал лицо, если надутый баллон не долетал до сетки на противоположной стороне зеленого газона. И хотя кругом бесновались тени, а редкие женщины пытались им жалобно вторить, Тилю стало скучно. Так скучно, что крылья буквально рвались отсюда.
Изобразив озабоченную физиономию, ангел сообщил, что овечка требует его немедленного присутствия.
– Ладно уж, проваливай. – После гола Торквемада пребывал в благодушном расположении. – Будешь отличным ангелом.
Тиль с Мусиком догнали самолет перед посадкой.
Ангелы делали вид, что в упор его не замечают. Но это безразлично. Спящую овечку обнял крыльями и не разжимал объятий до самой посадки.
Было хорошо, словно уже попал на Хрустальное небо.
