Ольга Горовая - Жажда ночи
И зажмуривался.
Потому что не мог это видеть.
Все, что указывало ему на неспособность, бессилие Тео подарить ей счастье, вызывало жгучую, черную ненависть в Древнем. Ему хотелось сорвать это, уничтожить, не видеть, не понимать…
Только от своего разума, от памяти и осознания — деться было некуда.
Его тьма бурлила и требовала действия.
Ярилась от понимания того, что Лилиана зависла на самом краю, почти переродившись — застыла за шаг до изменения. И это, так же, добавляло страданий его любимой. Стань она вампиром, любое, даже воображаемое мучение, переносилось бы легче, не усугубляло бы боли, напряжения в истощенном, измученном сердце. В том единственном, что сокращаясь, стуча, разгоняя кровь по ее телу, доказывало Теодорусу, что его Лилиана еще жила.
Он не выдержал.
Впервые за все эти сутки, Теодорус медленно поднялся с пола, сидя на котором отсчитывал секунды ее неподвижности, и плавно прошел по комнате, почти не вызывая колебаний воздуха.
Толстый пушистый ворс ковра поглотил бы любые звуки, но Теодорус не шумел. Безмолвие комнаты не было нарушено.
Все эти дни он провел тут, не покидая комнату, не питаясь, не выслеживая ни врагов, ни жертв. Михаэль пытался связаться с ним несколько раз, но Тео пресек эти попытки, лишь позволив почерпнуть себе информацию о нынешнем пребывании своего союзника из разума последнего.
С ним, так же, пытался поговорить Максимилиан.
Не по своей воле, по просьбе Элен.
Наверно, если бы Тео мог сейчас удивляться, он с удовольствием насладился бы подобным действием безумного вампира. Но и на эту попытку, на их предложение помощи — Тео ответил отказом, почти игнорированием.
Лилиана.
В этом имени было заключено все для Древнего. Она была его смыслом. Вселенной. Целью и методом достижения этой цели. Началом и завершением. Рождением и погибелью.
Любым понятием, которое существовало в этом мире.
И ее безмолвие, ее испытание, ее неподвижность — творили с ним то, на что Тео никогда не считал себя способным.
Он был сейчас безумнее Макса. Уже потому, что его сумасшествие оставалось холодным и разумным. Осознающим, что, и если она отвернется, сожмется в комок от страха и ужаса после того, как наваждение Кали отступит — он не сможет позволить Лили отстраниться.
Тео отвергнет слияние и завершит перерождение Лилианы. Сотрет ее память. Сделает все, что будет необходимо. Но не отпустит. Никогда, ни ради чего…
Он просто окружит ее всем, что только она пожелает, снова научит свою любимую радоваться тому, что сможет доставить ей счастье.
И однажды…, пусть не сразу…, но, когда-нибудь, Теодорус вернет ей улыбку.
Не в силах совладать с беснованием своей сущности, растратив за эти сутки большую часть своего контроля, исчерпав резервы, он пытался в движении найти терпение.
Старался плавным струением в пространстве обрести хоть отдаленное подобие покоя.
Но каждую секунду взгляд Тео возвращался к неподвижной, хрупкой, словно прозрачной, фигуре.
Едва сдержав рев, рвущийся изнутри его существа, Древний заставил себя замереть у небольшого деревянного столика, достающего ему до середины бедра.
На нем лежал раскрытый футляр, в окружении синего шелка выстилки которого, покоилась скрипка.
Лилиана забыла опустить крышку, когда они уходили в ту ночь. Но ни одна пылинка не опустилась на блестящий, цвета темной вишни, лак инструмента. Его тьма, укутавшая пеленой дом, не позволяла и мельчайшим частицам нарушать покой.
Теодорус протянул руку, медленно и легко проводя по изгибам дерева скрипки. Так, как не мог позволить себе прикоснуться к Лилиане.
А потом, поддавшись безумному порыву взбесившейся, вырвавшейся из-под его контроля тьмы, достал инструмент из футляра, с силой сжимая пальцы. Так, что дерево надсадно затрещало. Но Теодорус не собирался ломать скрипку.
Он просто утратил способность рационально и ясно мыслить. Поддался опустошению, которое, подобно темной, жестокой птице, вонзалось в его суть, разрывая сознание Древнего на кровоточащие останки.
Почему-то, ему показалось, что звук любимого инструмента, мелодия струн этой скрипки, сможет помочь Лили, хоть слабым отзвуком укажет ей дорогу к нему из воображаемого царства богини разрушения.
Теодорус совершенно не умел играть.
Однако его тьму это уже не могло остановить.
И в отчаянной, ничем не объяснимой попытке, Теодорус провел смычком по струнам.
Один, второй, третий раз…
Звуки казались оглушительными в сумраке и могильной тиши этой комнаты.
Они взрывались, разрушали странную атмосферу, окутавшую поместье.
Эти звуки, подобно, маленькими фейерверками, вспыхивали перед его глазами.
И едва осознав это, Тео готов был признать, что его идея оказалось весьма глупой.
Идиотской.
Он осторожно опустил руки, укладывая скрипку на место, и резко разжал пальцы, роняя смычок на пол, от протяжного, наполненного страданием, стона, раздавшегося с кровати.
В мгновения ока, Древний оказался на своем прежнем посту, падая на колени, всматриваясь в черты Лилианы.
Она выгнулась, сжимая руки в кулаки, заметалась по постели, а потом, тихонько захныкав, свернулась в клубочек.
Холод ужаса, отчаяния, пробежал по его позвоночнику, сковывая все внутренности Древнего льдом, заставляя кровь останавливаться в его венах.
Он усилил ее муку. Сделал то, чего так опасался.
Единожды сорвавшись, поддавшись помешательству разума, он умножил мучения, и без того, разрывающие Лилиану на части.
Не позволяя себя вздохнуть, Тео уронил голову на кулаки, закрывая глаза и проклиная все, чем он являлся.
— Ты ужасно играешь, серьезно, — тихий, прерывистый шепот, был больше подобен шелесту крыльев порхающей бабочки, чем голосу его любимой. Но Теодорусу показалось, что он оглох от этого хриплого звука. — Никогда не захотела бы учиться игре, будь ты первым, кого я услышала, — Лилиана тихо, прерывисто всхлипнула.
А Теодорус… он понял, что не в состоянии поднять лицо, не может открыть глаза и узнать свой вердикт в слепых очах и обескровленных губах Лилии.
Древний вампир замер, уткнувшись лицом в простыню, рядом с кулачком любимой, и постарался собраться с силами…
— Теодорус? — хриплый шепот любимой прозвучал для него самой сладкой музыкой.
И только сейчас, Древний осознал, что потерял надежду не только на ее прощение, но и на то, что Лилиана очнется.
Но если осуществилось это…
Возможно ли?
Ладонь, покрытая едва образовавшимися шрамами, шершавая от корочек на медленно заживающих ссадинах, легко коснулась его лба, отводя волосы вампира. Тонкие, дрожащие пальцы коснулись крепко сомкнутых век.
