Сумеречный сказ - Локин Кайса

Верный конь легко по дорожкам худым шёл, не боясь ни ветра буйного, ни дождя проливного. Болота под ногами хлюпали, трава в поле живот скрывала, солнце в кольчуге сверкало. Но не страшил богатыря ни зной, ни холод, ибо здоровьем обладал отменным — тоже чародейное наследство.

Долго ли, коротко ли вышел наконец Добрыня к деревушке, что последняя нетронутой Змеем стояла. Понуро в ней жители ходили, ввысь всё поглядывали и к рёву прислушивались, однако молчал небосвод и ясно солнце светило. Спешился богатырь и пошёл к старосте, желая испросить, где чудовище обитает. Постучал Добрыня в двери раз, два, а на третий возникла на пороге девица высокая да румяная.

— Кто таков? — подбоченилась она, хозяйкой сказываясь.

— Добрыня Никитич, богатырь от князя, — поклонился он. — А ты?..

Лукаво улыбнулась девица и только молвить хотела, как раздался из дома сварливый голос:

— Настасья! Кому велено было за козами смотреть! А ты где пропадаешь?

Скрестила руки на груди Настя и грозным взглядом встретила вышедшего на крыльцо мужчину средних лет.

— Кого это сюда принесло? Почто припёрся? — спросил он, сверкая маленькими глазками из-под косматых бровей.

Представился вновь Добрыня и отдал старосте послание от князя. Причмокивая, принялся мужик читать, а из-за плеча его Настасья на грамоту глядела.

— Значит-ся, богатырь… Пришёл, бишь, юродивого этого убить, а? — захихикал староста. — Многовато что-то таких богатырей развелось, а Горыныч ведь каждого из вас хвать-хвать, зубищами клац-клац, и нема вас. После все ревут, как горемычные, кричат, когда пламя округу лобзает, но токмо поздно уже. Вот и поминай, как каждого недозащитника звали.

Добрыня непонимающе посмотрел на старосту, почёсывающего усы с надменным видом. Настасья сжалиться решила и молвила:

— В других деревнях тоже находились смельчаки и удальцы, кто желал Змея Горыныча зарубить, да только не вернулся никто после встречи с ним. Вот и…

— А ну цыц, девка! — топнул ногой староста и принялся пальцем перед лицом девушки размахивать. — Кому велено было молчать! Сколько я тебе, дурёхе, говорил, что молчать баба должна, молчать! А ты всё языком мелешь и мелешь. Дать бы тебе хорошенько…

Вдруг схватила Настасья его за руку и в один миг скрутила мужика, к стене прижимая.

— Вы, дядюшка, не указ мне, а потому кончайте тут заботливого и смелого изображать. Тошно! — прикрикнула Настасья и бросилась из избы прочь.

— Тьфу! Ишь какова! Как смеет так себя вести?! А ты чего стоишь, а? Смерти ищешь? Так ступай прямо до развилки, там не сворачивай, а всё прямо и прямо. Мимо выжженных и пустых земель, кладбищ и пепелищ иди до тех пор, пока сам тебя Змей не найдёт и не сожрёт. Герой окаянный, — староста плюнул под ноги богатырю и захлопнул дверь прямо перед носом, не желая больше речей водить.

Удивлённый таким приёмом и поведением Добрыня токмо плечами и повёл, расстроенно хмыкая — немного иного он ожидал. Понимая, что большего нечего тут искать, повернул коня богатырь и пошёл прочь, следуя указаниям старосты.

«Быть может, тоска так сердце его гложет, что никто помочь им не в силах с супостатом, — размышлял он. — Интересно, а помнит ли этот Кирилл батюшку с матушкой? Остался ли в нём дух людской или проклятие всё поглотило? Предупредили родители, что чары — это всё злые и тёмные, и просто так Горыныча не одолеть, коли сначала ведьму не изловить. Иначе возродится вновь Змей и пуще злиться станет. А она наверняка с ним поживает…». Так размышлял Добрыня да покрепче ножны сжимал, представляя страшный и долгий бой.

Одначе не успел Добрыня далече от селения уйти, как догнала его Настасья, горделиво восседая на белом жеребце.

— А ты-то куда? — изумился богатырь, видя лук за спиной девицы и клинок стальной на талии точёной. — Ты что удумала?

— А ты догадайся, несмышлёныш, — подзадорила Настасья и погнала лошадь вперёд, надеясь до заката проехать, как можно дальше.

— Постой! — прокричал вслед Добрыня, но она даже слушать не стала.

Не в силах повернуть Настасью назад, смирился богатырь с мелькающим впереди светлым пятном — провожатый всё же. Дорога их после развилки бурьяном поросла да бугрилась вся, корни старые под копыта коней бросала и всячески повернуть желала. Одначе упрямству путников позавидовать можно токмо было: шли они дальше, все трудности преодолевая.

В багрянце утопала впереди первая оставленная деревня: скрипели голые деревья, под ногами забор трещал, уныло дома пустые глядели. На пожжённой земле виднелись останки и поломанные предметы, что помнили ужас и боль, наполнившие в один миг этот край. Прижимая крест к груди, молилась Настасья, утирая влажные ланиты. Добрыня сурово на разруху смотрел, на самого себя сетовал, что раньше сюда не прибыл — спасти всех желал. Так в тиши и скорби миновали они сиё поселение и к первым звёздам добрались до поляны, где решили сделать привал меж берёз и камней.

— Зачем ты за мной пошла? Что мне с тобой делать-то теперича? — причитал Добрыня, жуя ломоть хлеба.

— Я пошла, потому что помочь хочу.

Добрыня расхохотался.

— Гогочи, гогочи, — махнула на него рукой Настасья, отворачиваясь. — А я ведь полезной быть могу.

— Конечно, коль дело стряпни коснётся аль… — богатырь замялся, видя суровый взгляд.

— Вот оно как. Стало быть, ежели родилась я девкой, так мне у печи всё время хлопотать? Щи да каши варить да рубашки шить? Иногда ещё метлой махать, тряпки стирать и милого-суженого у порога верно поджидать? А таким, как ты, все трудности встречать одним? — глаза её запылали. — Нет уж, не бывать сему, покуда сердце в груди моей бьётся. Я хочу сражаться, хочу помогать, защищать, а не дома у оконца сидеть да на мир глядеть, пока жизнь мимо проносится.

Поразился Добрыня таким словам: впредь не слыхал таких речей. Все знакомые девицы кроткими и милыми казались, речей похожих не заводили, а мать словно была довольна положением своим. Однако призадумался богатырь и припомнил, что отец часто храбрость матушки упоминал, да и рассказ про встречу их со Змеем тому подтверждение — смелой и боевой всё же Елена оказалась. А тётушка Варвара так пуще отличилась: она ведь не возжелала судьбе подчиниться и стала за счастье своё бороться, хоть и тёмная судьба её за углом повстречала.

— Достанется тебе шибко от родных, — проворчал Добрыня, желая отговорить упрямицу от задумки опасной.

— Им до меня дела нет, — вздохнула Настасья и рассказала историю свою: — Сиротой я осталась, живу теперь с дядькой и семьёй его. Отца моего, Микулу, в битве сразили пару зим назад, а маму знать не знала отродясь. Теперь меня замуж всё хотят сосватать, да только в деревне нашей меня любой мужик боится.

— Почему?

— Потому, как батюшка мой — Микула Селянинович, богатырь прославленный.

Диву дался Добрыня: не раз слыхивал он про сего удальца, что силой обладал неимоверной, одначе про гибель его не ведал совсем, как и про дочь-поленицу — девицу с талантами витязя истинного.

— Стало быть ты посему такая, — предположил Добрыня.

— Это ещё какая? — нахмурилась Настасья.

— Э-э… ну… волевая?.. — замялся Добрыня, поздно сообразил, что вслух ляпнул.

Микулишна головой покачала.

— От отца мне силушка досталась могучая, а оттого боятся меня и слово поперёк не скажут. Рвалась я сама Змея погубить, когда уж второй витязь не вернулся, но третий храбрец слушать меня даже не стал, грубо обозвал и на смех поднял. Вот настоящая потеха была для наших завистников да дураков! Но ты мне иным показался, — Добрыня поднял на неё взгляд, — добрым что ли. Глаза у тебя выразительные: ничего не скроешь, что в душе обитает.

Засмущался богатырь: частенько ему такое говорили — копия отец родился, а тот уж помыслами всегда честен был.

— Поэтому я здесь, — продолжила Настасья. — Не желаю более скрываться или на поводу у других идти. Ежели погибну, то во имя защиты себя и других от чудища. Поэтому я с тобой пойду и буду биться, стрелы пускать. А если ты не согласен, то я всё равно слушать не стану и своего добьюсь!