Джуд Деверо - Возвращение в летний домик
С улыбкой на лице она вышла из спальни, тихонько затворив за собой дверь. Повернувшись, она заметила, что кошмарная женщина, о которой вчера рассказывала Эми, собирается войти в комнату Уильяма. Как и описывала Эми, она выглядела жестокой. Высокая и худая, волосы туго затянуты назад. Лицо вытянутое, и кажется, что она ни разу в жизни не улыбнулась. Сиделка напомнила Фэйт портреты американских пуритан: жестких и несгибаемых, осуждающих всех инакомыслящих.
Женщина окинула Фэйт взглядом сверху до низу и, очевидно, осталась недовольна. Фэйт еще не собрала волосы, свободно ниспадающие на плечи, а пуговицы на лифе были не до конца застегнуты.
Пуританка несла поднос, накрытый сверху салфеткой. Наверное, еда для пациента.
— Могу я зайти? — спросила Фэйт вежливо. — Эми попросила меня проведать больного и …
Фэйт оборвала речь, поскольку служительница проигнорировала ее. Она открыла дверь в спальню, вошла в комнату и закрыла дверь прямо перед носом Фэйт.
Целую минуту Фэйт стояла снаружи, сжимая кулаки и ощущая острое чувство дежа вю. Вот так же многократно проделывала ее свекровью. Она обожала устраивать соперничество по поводу того, в ком больше нуждается Эдди. Свекровь утверждала, что только она умеет сделать все необходимое так, чтобы угодить Эдди, не то что бесталанная Фэйт.
Долгие годы Фэйт уступала старухе. В конце концов, это был ее сын и он умирал. Разве можно бороться с ней?
Но сейчас-то ситуация другая. Теперь у Фэйт есть сторонники. Не возбраняется пойти на кухню, пожаловаться Эми, затем та обратилась бы к графу и Фэйт получила бы возможность осмотреть пациента. А можно спуститься на кухню, заварить фиалковый корень, исхитриться, и стражница сама оставит больного.
Фэйт не понравились ни та, ни другая идея. Она вспомнила, как Эми, попав в незнакомую эпоху, одна одинешенька умудрилась утвердиться на позиции управительницы.
— Если Эми смогла, значит, и я справлюсь, — подбадривала себя Фэйт, открывая дверь и заходя в комнату.
Первое, что она почувствовал, заплесневелый застоявшийся воздух. Окна наглухо зашторены, и ни один солнечный лучик не проникает в помещение. Ей потребовалось некоторое время, чтобы глаза приспособились к темноте, прежде чем она заметила темную фигуру, сгорбившуюся в дальнем углу. Та, кажется, вязала.
— Убирайся! — взвизгнула сиделка. — Его нельзя посещать никому, кроме членов семьи.
Невольно Фэйт шагнула назад, затем остановилась. С детства на нее наводили ужас женщины, похожие на эту. Они принимали такой командный вид, что Фэйт хотелось убежать и спрятаться. Собственная мать и матушка Эдди подавляли Фэйт всю жизнь.
Фэйт взяла себя в руки, распрямила плечи и произнесла:
— Вас незамедлительно просят спуститься вниз, — удивительно, но ее голос стал похож на голос матери и отчасти на голос свекрови.
Фэйт едва не издала ликующий возглас, когда ведьма отложила свое вязание, поднялась с места и прошла мимо, по-прежнему игнорируя Фэйт. У двери сиделка изрекла устрашающим голосом:
— Не смейте приближаться к нему.
Как только мегера удалилась, Фэйт метнулась к окну и раздвинула тяжелые шторы. Поднялась такая пыль, что Фэйт закашлялась.
Свет залил комнату, и Фэйт повернулась к кровати. Сквозь пыльное облако с минуту было ничего не видно.
Тщетно стараясь не кашлять, размахивая руками, чтобы разогнать пыль, Фэйт шагнула в сторону ложа. Когда глаза привыкли, она, наконец, смогла разглядеть лицо, едва возвышающееся над подушкой. Продолговатое, бледное, с клочковатой седой бородой.
Если бы его веки не были подняты, она бы никогда не поверила, что этот человек жив. Мужчина уставился на нее, моргая, напоминая киношных зомби.
— Кто ты? — проскрежетал немощный еле слышным хриплым голосом.
— Фэйт, — ответила она, изумленно разглядывая будущего пациента и стараясь гримасой не выдать отвращения. — Я сиделка, подруга Эми. Приехала ухаживать за вами.
— Фэйт, — повторил он. Казалось, на изнуренном лице промелькнуло подобие улыбки. — Подходящее имя для тебя. Ты похожа на ангела. Возможно, ты и есть ангел, явившийся забрать меня из земной юдоли.
Она не улыбнулась его словам.
— Я хочу осмотреть вас, — сказала она, присаживаясь подле него на кровать. Под одеялами его тело едва проступало. Она медленно откинула одеяла, затем выцветшую простыню. Наконец больной предстал перед ней свободным от покровов. Фэйт никогда не видела настолько истощенного человека. Его тело ссохлось примерно до сорока пяти килограммов при росте в метр восемьдесят.
И он был грязный. Тело пациента источало зловоние застарелого пота, словно он не принимал ванну очень давно. Хуже того, он был покрыт пролежнями.
— Прошу прощения за мой непрезентабельный внешний вид, — прошелестел Уильям. — Мне требуется на удивление много времени, чтобы покинуть эту землю. Кажется, я ухожу по унции[25] за день.
Больной явно стеснялся своего состояния и не хотел, чтобы кто бы то ни было видел его таким.
— Не разговаривайте, — сказала она мягко. — Я собираюсь перевернуть вас. Просто расслабьтесь.
— Сделаю, все, что прикажешь, — пообещал он галантно. Но Фэйт чувствовала его глубокий стыд.
В последние годы жизни Эдди, Фэйт поворачивала его, подкладывала судно, перетаскивала, мыла. За последние месяцы жизни мужа она приобрела все навыки ухода за лежачим больным. Со знанием дела и с предельной осторожностью она обхватила костлявые плечи и перевернула мужчину, чтобы осмотреть его спину. Она сдержала свои эмоции при виде кошмара, творящегося под его ночной рубашкой: почти все тело было покрыто болячками и язвами. Она ободряюще улыбнулась, укладывая его обратно на подушки.
— Ты — действительно ангел, — простонал он. — Твои прикосновения нежнее ветерка.
Фэйт старалась не выдать своего истинного впечатления. Она укрыла страдальца простыней и встала у постели, глядя на него.
— Убедилась, что ничего не поделать? — улыбнулся Уильям.
— Ваши зубы болят? — спросила Фэйт.
— Их осталось не так много, чтобы болеть, — констатировал он. — Теряю по одному каждую неделю. — Первый раз с его уст сорвалось что-то похожее на жалобу.
Фэйт кивнула, затем подошла к подносу на прикроватной тумбочке и подняла салфетку. Обнаружились стакан молока и тарелка чего-то белесого.
— Что это? — присмотрелась она, помешав варево ложкой.
— Последняя пища инвалида. То, чем кормят детей. Поглощаем, приходя в этот мир, и давимся, расставаясь с ним.
— Что вы едите на обед и ужин? — строго настаивала Фэйт. — Пожалуйста, без шуток. Просто перечислите.
