Лина Люче - Черная звезда на счастье
Отложив книгу, Ариадна вновь почувствовала, что с ней обошлись несправедливо. Кто-то должен был дать ей прочитать нечто подобное до того, как Сезар предложил ей помолвку, а не после. Хотя это вряд ли повлияло бы на ее реакцию и ответ, но это было бы справедливо. С другой стороны, теперь все встало на свои места: разумеется, Сезар не хотел помолвки с какой-то там бескрылой землянкой-недоучкой. Ему явно нужна другая женщина, хоть он и подлец.
Размышляя таким образом, она заснула под утро, чтобы пробудиться от звонка разрывающегося коммуникатора.
— Ариадна, ты где? — осведомился голос Рикэна на ее хрипловатое "да". — Тренировка уже началась.
— О, черт, — выдохнула она, резко открывая глаза.
— Что?
— Я говорю, что уже иду. Прости.
— Быстрее, — сухо скомандовал ее пре-сезар и отключился.
После тренировки и душа Рикэн нашел ее и отвел в сторону от девушек:
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Нет, — Ариадна еле заметно порозовела. — Просто не выспалась.
— Почему?
— Я читала.
Она опустила глаза, вспомнив, что является заключенной и не имеет права нарушать режим под таким неуважительным предлогом.
— Ну, отлично, — слегка раздраженно ответил ей Рикэн. — Тогда ты наказана за нарушение режима. Посмотри мне в глаза.
Ариадна послушно подняла глаза, позволяя затянуть себя в увод. Хотя она никогда раньше не получала традиционных наказаний, но ждала этого давно, поэтому маленькая, умеренно болезненная трепка в уводе ее не напугала. Ей только показалось очень странным, что ее отшлепали как ребенка — все время хотелось засмеяться, и только, может, на последних двух ударах из десяти она прикусила губу от боли. И тут же все кончилось, и боль мгновенно прошла. Тогда ей снова пришлось сдерживаться, чтобы не рассмеяться вслух: горианцы действительно полагали, что это настоящее наказание для взрослого человека?
Зато удивила реакция Рикэна — он оказался еще более мягким, ранимым человеком, чем она полагала: необходимость ее наказать выбила его из колеи. Глядя на то, каким взъерошенным и слегка вспотевшим он оказался, после того, как отшлепал и выпустил ее из увода, Ариадна невольно улыбнулась ему:
— Я в порядке, Рикэн. Прости меня.
— Иди завтракать, — сердито буркнул он, глядя в сторону.
Когда после завтрака командир объявил о путешествии, она мгновенно забыла и о неприятном эпизоде, и даже о том, как сильно хочется спать. Рикэн тоже развеселился и принялся инструктировать девушек.
— Будете жить в палатке втроем, — сообщил он. — Не забудьте средства от насекомых, когда будете собираться. И одевайтесь потеплее — помните, что вечерами холодно.
— А мы увидим шаггитеррианцев? — возбужденно осведомилась Микея и тут же осеклась, когда Асхелека резко обернулась на нее. Все застыли, опасаясь ее болезненной реакции, но тут лицо рыжеволосой девушки стало насмешливым:
— Обязательно увидишь, Микея. Причем в своей палатке и каждую ночь.
Дружный смех трех девушек прозвучал так заразительно, что на них обернулись все офицеры, еще не успевшие покинуть столовую, но это лишь усилило веселье. Рикэн сдержанно улыбнулся:
— Я думаю, командир обязательно запланирует экскурсию в поселение местных жителей. Это часть учений, и вас тоже наверняка туда сводят.
Асхелека.
После обеда все офицеры и пассажиры, направляющиеся в поход, организованно покинули корабль. Асхелека поразилась, как мало времени на это потребовалось: каждый шаг был отточен, каждый член команды знал, куда и за кем идти. Рикэн вывел их наружу первыми, и они наблюдали за тем, как офицеры проходят через главный верхний выход и спускаются вниз по лестнице. Из-за тяжелых вещей крылья никто не использовал — на плечах каждого мужчины висели объемистые сумки, в которых находилось сложенное оборудование, палатки, еда, запасная одежда.
Со смущением и потаенной радостью она заметила, что Тхорн сам держал сумку с ее вещами, не передав ее никому, хотя свои собственные вещи отдал нести младшим. Ей нравилось наблюдать за ним немного издалека — как он отдает короткие распоряжения подчиненным, с какой готовностью и сноровкой они их выполняют. Ей очень хотелось подойти и взять его за руку, как накануне вечером, когда они гуляли вдвоем.
Но Тхорн никогда не касался ее на людях. Асхелека полагала, что он и ей не позволит себя коснуться на глазах у подчиненных. Временами это уязвляло. Она понимала, что при команде ему не положено с ней нежничать, но он мог хотя бы иногда положить руку ей на спину или подержать ее ладонь. От того, что Тхорн этого не делал, ей казалось, будто он скрывает от всех их отношения, которые все больше походили на настоящую помолвку, хоть пока и неофициальную. Ей хотелось поговорить с ним об этом, но она робела, боясь услышать что-нибудь насмешливое, в его обычной слегка снисходительной манере.
Она не переставала думать об этом, пока они проходили первые меры в группе под руководством Рикэна. Командир разделил всю группу на три отряда, и ушел с первым далеко вперед. Девушки и Цесин оказались во втором, двигающимся медленнее, а третий двинулся в другом направлении, с каким-то заданием и с расчетом на то, что их пути в какой-то точке пересекутся к ночи. Профессор отделился от группы девушек, чтобы поговорить о чем-то с Рикэном. Идущие рядом Ариадна и Микея тоже о чем-то оживленно болтали, но она не хотела присоединяться к беседе, глубоко погрузившись в свои размышления.
Иногда Асхелеке казалось, что в Тхорне живут два разных человека. Один весьма жесткий, упрямый и вечно насмешливый, постоянно чего-то требовал от нее, пытался воспитывать и подшучивал, когда ему казалось, что она ленится на занятиях — иногда довольно обидно.
А другой нежнее нежного касался ее, гладил, целовал. Когда его губы касались волос или виска, она чувствовала, как ее буквально обволакивает его нежностью, и это глубоко трогало. Она верила, что он всегда будет ласковым с ней и никогда не даст в обиду. Если только он не обидит ее сам. Если только он не передумает заключать с ней помолвку, когда поймет, что она не оправдывает ожиданий.
Возможно, она для него слишком маленькая и глупая, или ее характер оказался на его вкус недостаточно тверд, когда выяснилось, что она не слишком усердно занимается телепатией. Иначе почему бы он так тщательно скрывал от всех то, что делает с ней, когда они бывают наедине? Почему бы на виду у команды ему хоть раз не посмотреть на нее с нежностью, не обнять за плечи, не потрепать по волосам, как когда они одни?
Ей не хотелось даже вспоминать о том, как она надеялась, что хотя бы в походе все изменится. Но ничего не изменилось — более того, он удрал от нее с другим отрядом. Что это было тогда, если не бегство?
