Мария Сакрытина - Я клянусь тебе в вечной верности
Ланс чувствовал моё настроение и ходил побитым щенком, и волк поскуливал, и тени-слуги переглядывались – в доме тем вечером царило почти такое же уныние, как в моём сердце. Ещё и собаки выли.
Обстановку неожиданно разрядил ворвавшийся во время ужина хозяин замка – герцог Джереми, опекун Ланса. Всё это я прочитала в его и Ланса мыслях. Кажется, намечалась стычка вроде той, что я видела утром. Всё-таки мальтийские мужчины невероятно занятны – куда до них утончённым южанам! Они так запросто выражают свои эмоции, даже ледяной Рэйан. Они всегда так легко повышают голос и готовы пустить в ход кулаки. И так забавно боятся показать всё это женщинам – по крайней мере, лучшие из них. В Алэре я раньше такого не замечала – он даже на слуг голос не повышал. Валентин при мне – тоже. А тут…
Сначала лорд-герцог увидел волка и, спокойно потрепав его по загривку – я позволила, – заявил, что теперь понятно, почему собаки орут – чуют зверя. Я не выдержала – рассмеялась. Ну правда! Меня, меня они чуют. Меня боятся. И волк не зверь.
Когда же сэр Джереми увидел меня, его манеры и вовсе переменились. Он рассыпался в комплиментах – сначала грубоватых, потом всё изысканней, словно аристократический лоск, чуть смытый годами службы… погодите-ка… ага, в армии, на северной границе, теперь возвращался.
Он тоже понятия не имел, кто я. Но в его глазах и мыслях я прочла такое же искреннее восхищение – почти как в Лансе. Эти двое оказались здорово похожи, их одинаково изумляли мои, ха-ха, чистота и наивность.
Бедные, глупые рыцари…
Сэра Джереми мне даже практически не пришлось очаровывать. Он сам заявил, что я могу остаться в Заводи сколько угодно и чувствовать себя как дома.
Ланс расцвёл, всю ночь был изумительно нежен и, забывшись, шептал: «Моя богиня». Я лежала потом, глядя на рассыпавшиеся по его лицу волосы – мои и его. И чувствовала лёгкие угрызения совести: во что я превращаюсь, как могу так легко пользоваться их добротой?
Но голос Зака отвечал мне из воспоминаний, что мы не люди, что мы никогда не дадим собой управлять, что для этого существуют рабы. А мы свободны. Я наконец начинала понимать, что он имел в виду.
Нормально то, что удобно мне.
Следующим же вечером Ланс, а вместе с ним и сэр Джереми вывезли меня на приём. Мне кажется, правильнее было бы говорить: бал. Но в Мальтии их тогда называли приёмами. Оба – что воспитанник, что опекун – в один голос уверяли, что моя красота будет сиять подобно свечи в тёмную ночь, что прятать такую прекрасную розу – преступление… Я снова удивилась их сходству – не внешнему, нет, характеров. И согласилась. Почему бы и нет, я же ещё не бывала на мальтийских балах. Мне было любопытно.
Волка пришлось оставить дома. Он понуро сидел на кровати, пугая служанок, и глядел, как меня одевают. Откуда в доме, где больше двух десятилетий жили только мужчины-лорды, женские платья, я не знала. Но мне понравилось жёлто-лимонное со светло-зелёной отделкой, богатой золотой вышивкой и изумрудным гарнитуром.
Всю дорогу Ланс шептал мне, как я красива. Честно говоря, это уже начинало надоедать. Но я решила подумать о том, как я осажу его после.
А пока я собиралась веселиться и даже решила было, что придётся заколдовывать Ланса – он точно собирался таскаться за мной, как привязанный, весь вечер.
Но всё получилось проще. Его и лорда Джереми почти сразу окружили мужчины – графы, герцоги… знать. А меня слуги проводили на женскую половину, с которой я сбежала, отведя глаза только-только уставившимся на меня кумушкам-леди.
Очевидно, моя красота должна была блистать на танцах, которые начались после банкета – его я пропустила, исследуя местный сад. Можно бы и танцы пропустить – стоило оказаться в бальной зале, как мне тут же сделалось дурно.
Я их всех помнила. Великая Мать, я бывала почти у каждого в доме – молодых лордов, вычурных леди. Я убивала их близких, я дарила им кошмары, я калечила их – каждого третьего в этом зале. Это было ужасно – смотреть на них сейчас, улыбающихся, флиртующих, что-то обсуждающих. Меня даже не ложь пугала, а то, какими они могут быть, если я, не дай боги, откроюсь.
Как ни странно, но людской страх лишает чародея сил. Я тогда к нему ещё не привыкла.
Ланс искал меня, но я закрылась и от его взгляда. Стоя у стены, я пыталась прийти в себя и сбежать – бежать-бежать-бежать отсюда навсегда!
Но заиграли трубы, объявив появление короля и королевы, и танцующие замерли, а потом поклонились-присели в реверансах.
Я смотрела, как в раздавшемся «коридоре» под руку с незнакомой мне дамой идёт Валентин. Его появление оказалось последней каплей. Проклятие или нет – он, бездна, улыбался. Я сходила с ума, а он улыбался. Ему кланялись, его славили, а он им улыбался! Мерзавцы, ничтожество, лицемеры!
Когда он, поравнявшись со мной, вдруг обернулся, я не смогла справиться с магией. Он увидел меня, и – вот странно – страх и недоверие в его глазах придали мне сил. Когда он оступился, споткнулся, когда его дама с придыханием поинтересовалась: «Супруг мой, вам плохо?» – а я отвела ему взгляд, он мог только потерянно оглядывать залу, ища меня, хотя я стояла всего в двух шагах от него.
Тогда боль, испуг и отчаянное чувство несправедливости превратились во мне в холодную злобу. Я видела знак проклятия на его запястье – он горел, он светился алым от моей ярости. И я решила, что останусь и во что бы то ни стало увижу его смерть. Он заплатит. Он умрёт у моих ног, как я и хотела. Я добьюсь, я увижу и буду смеяться ему в лицо.
Будь он проклят, навеки мною проклят!
И когда мгновение спустя я заметила спешащего к нему Ланса и увидела, как Валентин с ним разговаривает, почувствовала, что он ему доверяет, я поняла, кто мне поможет. Не составило труда поймать это – «фаворит короля» в мыслях, в тихих разговорах приглашённых. Фаворит – это отлично. Это прекрасно, что Ланс влюблён в меня. Богиня, как же он мне удобен!
Когда позже мы ехали домой и Ланс так по-детски сокрушался, что ему не удалось потанцевать со мной, я, в свою очередь, посетовала, что никогда не видела королевский дворец – а он, говорят, так красив. И Ланс, и сэр Джереми в один голос заявили, что моё желание легко исполнить, ведь скоро сам король даёт приём. Мне, правда, пришлось пообещать Лансу танец. Но это была слишком маленькая плата, чтобы быть привезённой к Валентину его, ха, «фаворитом».
* * *(Из личного архива герцога Ланса де Креси)
Мне становилось страшно всякий раз, когда она исчезала и я не мог её найти. Я боялся, что она уйдёт – улетит на свои Небеса, например, навсегда. И будет светить звездой, наблюдая за мной, прекрасная и недоступная богиня с очаровательно-грустной улыбкой.