Рабыня Рива, или Жена генерала (СИ) - Устинова Мария

– Мне разрешили присоединиться к династии.

От неожиданности я растерялась.

– Чудесно… Когда?

– Пока совет просто дал согласие. Моя кандидатура будет в числе прочих. Но это уже огромная победа.

Я подошла и прижилась к нему, заглянув в глаза.

Не стала говорить – это слишком жестоко, но я знала, что он победит. Несмотря ни на что. Тот позорный суд, устроенный Лиамом, только сыграл ему на руку. Гибель сестры – тоже. А горячая речь после расправы над врагом у многих застряла в сердцах. Шаду многие сочувствовали, он обрел верных сторонников.

Так все и вышло. Я оказалась права.

И уже скоро настал день, когда Шад стал монархом.

На церемонии коронации в зале было полно народа.

Это напомнило день подписания мирного договора на «Стремительном». Великий день! Сегодня мы принесем клятвы верности – стране Шада. А подданные принесут клятвы верности нам. Генералитет, кабинет министров, высшие чины. Все, кроме меня, григорианцы. Но не думаю, что сегодня будет кто-то против. Это против традиций, но традиции берутся не на ровном месте. Они меняются под давлением обстоятельств и страниц новой истории.

Я была в новом платье, которое сшили на заказ.

Простое, длинное – оно совмещало традиции наших народов. Длина до пола – с моей родины, но никаких привычных нам украшений и рисунков, ткань была гладкой и одноцветной. Светло-розовый и серый смотрелись вместе скромно, но очень подходили. В каменном зале мы взошли на трибуну – чтобы нас видели подданные. Вышли вместе, бок о бок. Шад был в броне, исцарапанной и побитой после боев – и других наград не надо.

На голову мне надели золотой венец – символическую корону. Очень скромную – всего лишь полоски металла, скрещенные друг с другом. На Иларии их бы украсили резными листьями и цветами, переплели бы вьюнкой. Здесь значение имели только сами символы – и никаких украшений. Пожилой министр, надевший на меня венец, поклонился. Мы встретились взглядами. В янтарных, потемневших от возраста глазах, не было предубеждения. Припав передо мной на несколько секунд, он выпрямился и первым сказал клятву.

Я коротко взглянула на Шада. Здесь у нас не было времени друг на друга. Даже словом не обменялись: все наше внимание принадлежало народу.

Вслед за министром поклялись остальные. Народ Шада клялся мне в верности: поддерживать и защищать, если будет нужно. Я принесла ответную клятву: служить им, пока мой муж на посту. Всегда выбирать страну, а не себя. Эта страна много для меня сделала. Клятва меня не испугала… Хотя на несколько секунд я замешкалась, вспоминая, насколько жестокими могут быть требования григорианцев. Отречься от себя – не просто красивые слова. Это правда – от себя отречься. Но Шаду было важно это. Я сказала нужные слова.

После церемонии я вышла на балкон.

Закат, который я наблюдала из королевского дворца, был прекрасен.

Отсюда открывался вид на сад камней. Глыбы величественно возвышались среди смертоносных белых цветов. Вечерний воздух благоухал. Алые, оранжевые и желтые краски текли над горизонтом, все окрашивая в закатную палитру.

Я оперлась на перила и глубоко вздохнула.

Улыбка появилась на губах сама собой. Немного грустная, мечтательная, но внутри, кроме сентиментальных чувств и воспоминаний было еще кое-что. Торжество над жизненными обстоятельствами.

Все закончилось, начавшись на палубе «Стремительного».

Я получила все – и даже больше.

Венец давил на голову, напоминая, что теперь я не рабыня Рива – супруга монарха вопреки всему.

Хотя теперь, когда путь был пройден, я ценила все, что выпало на мою долю. И больше не хотела стать другой. Уверена, что бы ни случилось дальше, меня будут помнить, как рабыню Риву, которую взял в жены генерал… И не уверена, что хочу запомниться как-то иначе.

В конце концов, это всегда была я: и королевой, и рабыней.

– Рива.

Я обернулась, улыбаясь Шаду. Мой дорогой муж вышел на балкон.

– Шад, – ответила я на приветствие.

Какое-то время мы смотрели на сад камней. Я начала постигать тайны семейной жизни григорианцев, их молчаливость. Ведь говорить на самом деле не о чем. Было очень хорошо стоять друг с другом рядом и думать об одном. Нужно навестить маму. Она наверняка услышит о том, что мой муж стал монархом, а я скучала по полям маковника. Еще нужно позаботится о малыше Шантары. Дел много. Мы не обсуждали их, но мы их помним, и они витают между нами – картины нашего прекрасного будущего.

Несколько дней Шад занимался государственными делами.

У меня, как у супруги, их оказалось немного. Иногда присутствовать с ним на церемониях, посещать официальные встречи, сопровождать в поездках. В остальное время могла заниматься чем угодно.

Не скажу, что привыкала легко.

Большую службу мне сослужило знание ксено-этики.

Но и научиться пришлось многому. После того как вопреки всему Шад присоединился к династии, его семья стала лучше ко мне относиться. Мне помогали постигнуть как себя вести, о чем говорить, посвятили в тайны церемониальных действий. Я быстро училась.

Через несколько недель нас пригласили в госпиталь за малышом.

Ему пришлось там задержаться дольше. Из-за отсутствия матери ребенок медленней развивался, чем мы ожидали. Было раннее утро, я немного волновалась, но была в предвкушении. Настроение оставалось приподнятым еще с вечера. Накануне я готовила комнату для ребенка, перебирала крошечные треугольные отрезы ткани, которые заменяли здесь пеленки, и думала, как это будет выглядеть. Пока он маленький, я буду ему мамой, но как он воспримет меня, когда подрастет и увидит, что я отличаюсь от остальных? Я останусь для него женой дяди или чем-то большим?

Столько волнений…

Они исчезли, когда к нам вышла пожилая врач со свертком в руках. Формальности Шад уладил накануне, оставалось забрать домой ребенка. С нами были и родители Шада… Лиана, еще не убравшая следы траура с волос, выглядела очень воодушевленной. Малыш не сможет совсем убрать горькую печаль потери, но придаст ей сил. Едва справляясь с напряжением, она протянула к детенышу руки. Тонкие гибкие пальцы подрагивали от волнения.

Но врач не отдала ей малыша.

Протянула мне.

Он был совсем легким. От неожиданности и оказанной мне чести, я сама разволновалась пуще прежнего. Думала, бабушка возьмет первой, но поняла, что врач права. Маленький Миро будет воспитываться в нашей семье, значит, я должна стать первой, у кого он окажется на руках. Я боялась, Лиана рассердится, но нет. Меня приняли, как григорианку.

– Привет, – улыбнулась я, глядя в ворох пеленок, из которых выглядывала мордашка детеныша.

Совсем крохотный.

Даже странно, что такой малыш вырастет в высокого григорианца.

Меньше человеческого младенца раза в три. Тонкий, с цепкими пальчиками, на каждом красовался прозрачный коготок. Лупоглазый – огромные, желтые глаза были самой заметной частью на лице. В ответ детеныш фыркнул, и смежил веки.

– Держите крепче, Эми-Шад, – посоветовала григорианка, которая передала нам младенца. – Он сейчас мать в вас не признает, но все равно держите крепко, как мать. Ему спокойней будет.

– Держу, – я прижала комок к груди, рассматривая сероватую кожу существа.

Племянник Шада мирно спал.

– Идем? – мы с мужем побрели к выходу, я шла, баюкая малыша.

Пусть Шантара будет спокойная: мы вырастим его, как родного. И наш дом не опустеет со временем.

Дома мы отнесли его в комнату, которую выбрали детской. Нужно будет найти женщину с опытом, которая поможет его растить и всему меня научит. Я сидела над колыбелью, рассматривая малявку, пока Шад ушел по делам. И сама не заметила, как начала напевать иларианскую колыбельную песню, грустную и тихую. Не думаю, что она ему нужна – младенец и без нее прекрасно спал. Это скорее мне нужно. Как инициация материнства, чтобы привязаться к ребенку, если уж не я его родила.

– Твой отец был героем, – тихонько напевала я. – И твоя мама. И ты тоже им станешь, когда вырастишь.