Марина Суржевская - Отражение не меня. Сердце Оххарона
— Убью!!! — рык вырвался из сухой глотки, а мышцы напряглись от желания ощутить под пальцами шею светлого мага.
Шариссар подобрал бурдюк и потряс его, надеясь услышать внутри желанное бульканье. Ему надо выпить. Нет. Ему надо напиться до беспамятства, до темноты, до хмельного омута, в котором не будет ничего, кроме белесого тумана. Он больше не мог так. Не мог жить, ощущая эти чувства, раздирающие его, сводящие с ума, лишающие сил. Ему было плохо от бесконечного сопротивления, от желания, от тоски.
Он не хотел это чувствовать. Не хотел!
— Лея, — губы прошептали сами, не подчиняясь воле паладина. — Кошечка. Прошу тебя. Ты нужна мне… Ты нужна мне!
Рык взорвался в тишине комнаты и затих, не оставив даже эхо. Шариссар сжал ладони в кулаки. И замер. Втянул воздух. Медленно обернулся.
Лея спала на спине, в том самом сером платье, и даже в обуви. Словно прилегла на несколько минут, и провалилась в сон, незаметно для себя. Шариссар бесшумно поставил бурдюк и скользнул к кровати. Остановился, всматриваясь в лицо девушки. Она выглядела такой хрупкой, в темных волосах появились белоснежные пряди. Ее косы растрепались, и один завиток лежал на щеке. Паладин протянул руку, ощущая непреодолимое желание коснуться его, намотать на палец, ощутить мягкость ее волос. И снова замер.
Как только ее сознание выскользнет из объятий Бога Сновидений, Лея вновь вернется в свой мир. Снова исчезнет. Опять оставит его!
«Не отпущу… Моя. Моя!!!» — слова пришли в голову раньше, чем он понял их смысл. Шариссар переместил ладонь, расположил ее надо лбом девушки. И потянул на себя черную силу Оххарона. Паладин не был магом, он был воином, но связь с сердцем и темнотой позволяла использовать некоторые заклинания. И сейчас он оплетал Лею паутиной сна, глубокого, крепкого, приказывал спать… и видеть сны.
— Лишь сны, кошечка, — медленно он опустился на кровать рядом с ней. Постель прогнулась под его весом, но девушка не проснулась. И тогда Шариссар, наконец, дотронулся до выбившийся прядки. Потом передвинул руку, коснулся щеки. Лея слегка вздохнула, и паладин наклонился, желая ощутить на губах ее вдох. Он не понимал себя и своих поступков, но думать об этом не хотел. Он желал быть с ней. Хотя бы так…
Пальцы паладина невесомо прошлись по щеке девушке, обрисовали скулу и остановились у губ. Теплое дыхание согрело его ладонь. Он коснулся нижней губы Леи, провел. Девушка во сне повернула голову и облизала губы, задев кончиком языка его пальцы. И Шариссар почти застонал от этого невинного прикосновения.
Он опустил руку и расстегнул маленькую пуговичку на ее платье. Продолжая смотреть ей в лицо. Не отрываясь. Потом еще одну. И еще. Его дыхание уже обжигало горло и клыки царапали губу. Шариссар опустил голову и лизнул ей шею. Провел языком до яремной впадинки. И ниже. В вырез ее серого платья. Еще ниже, отодвигая зубами край простой сорочки, и приказывая себе не раздирать ее в клочья. Лишь отодвинуть, обнажая полную грудь. Стянуть до розовых сосков, коротко втянуть воздух и накрыть ртом эту желанную горошину.
У Леи вырвался из губ стон, и Шариссар глухо зарычал, изо всех сил сдерживая себя. Его губы и язык ласкали грудь Леи, а руки скользили по ее бедру, приподнимая платье. Чулок не было, и паладин провел ладонью от колена до бедра, чувствуя, что долго так не выдержит. Он оторвался от ее груди и посмотрел в лицо Леи. Щеки девушки покраснели, а губы чуть приоткрылись.
— Лишь сон… — прошептал Шариссар, поднимаясь ладонью до местечка между сомкнутых ножек. — Очень… сладкий… сон… Не просыпайся… Не уходи от меня… Не уходи.
Ее ресницы дрожали, сознание пыталось сбросить оковы наложенных чар, но Шариссар не позволял.
— Не отпущу… — Он коротко вздохнул и накрыл ее губы, продолжая ласкать девушку, нежно прикасаться к ее телу, заставляя себя не торопиться, не сжимать изо всех сил, не будить, хотя его тело превратилось в один пульсирующий нерв, а кровь сменилась на жидкое и необузданное желание.
Его бедра уже двигались, неосознанно пытаясь прижаться еще теснее! Он желал вновь ощутить то, что он почувствовал в Обители Искры. И сдерживаться становилось все сложнее, все мучительнее, почти невозможно… Шариссар целовал, проводил языком по бархату ее кожи, впитывал ее вкус и запах, и рычал, потому что хотел большего. Он скользнул ладонью по внутренней стороне бедра Леи, тронул кончиком пальцев средоточие ее женственности. Девушка прерывисто вздохнула, а сам паладин застонал, ощутив влагу на своих пальцах. Это доводило его до помешательства, и он жадно облизал ладонь, хмелея от вкуса и понимая, что сейчас сорвется.
Ему хотелось разбудить ее. Увидеть ее разноцветные глаза. И то выражение, которое появится в них, когда он до конца войдет в ее тело. Ему нужно было увидеть это — настолько, словно от этого зависела его жизнь! Многоликий Мрак! Да, это все, что ему было нужно — видеть ее глаза во время их близости, видеть то выражение любви и наслаждения, что было на лице Леи в Обители Искры.
— Лея…
Клыки случайно царапнули ей губу, и паладин ощутил каплю ее крови во рту. Внутри взорвалось невыносимо яркое желание, он задышал, пытаясь хоть немного усмирить то, что происходило с ним. Но это было почти то же самое, что сдержать извержение проснувшегося вулкана.
Все его существо, все инстинкты и все чувства требовали обладания. Требовали и молили, рыча и воя от нетерпения. Присвоить, вбиться, взять. Сделать своей. Навсегда. Его метка на спине обжигала огнем, усиливая связь с каждым новым прикосновением, с каждым вдохом, каждой лаской. Он целовал ее губы, почти не понимая, что уже трется об нее, словно зверь, предвкушая этот момент блаженства. Момент погружения…
«Моя, моя, моя!» — внутри билось лишь это, заглушая голос разума.
Шариссар дернулся в сторону и завис над Леей, с хрипами втягивая воздух. Злость понимания отрезвила, обожгла, словно раскаленный хлыст Карающих.
Что он творит?!
Он готов залезть на нее, пока Лея спит?!
Он?
В армии случается всякое. Насилие — не редкость, звери доказывают свою силу, и спорить с этим трудно. Но то, что неприемлемо ни в каком виде — это насилие над Бездушными. Теми, кого возвращают к жизни Поднимающие, и порой эти тела вполне красивы, и служат достаточно долго. К тому же — покорны и беззащитны.
А ведь он делает почти то же самое.
Конечно, Лея жива и просто спит, но она не здесь. Не с ним. Он лишь берет ее тело, в то время как сознание… его ненавидит.
Неужели он согласен уже даже на это?
Шариссар скатился с кровати, сжал голову руками.
Если кто–то из солдат совершил бы подобное, он отправил бы того в загоны на растерзание. И одичавшие звери сделали бы провинившегося кормом. В лучшем случае. А в худшем… Вот худшего стражи боялись так, что предпочитали не злить командующего.
