Ольга Шерстобитова - Слезы Моря
Но главный урок даже не этот. Умение противостоять страху, что пускает щупальца в вены, заставляя терять рассудок. Этому нужно научиться сразу же.
Я смотрел на отчаянную храбрость Трин, понимая только сейчас, что совсем ее не знаю. Цеплялся за каждое движение, взмах и удар. Так действуют люди, которые привыкли отвечать за свои поступки. Нарис упоминал, что при поступлении Трин в документах написала, будто родители умерли, а других родственников у нее нет. Но это ли истинная причина, по которой она оказалась в Кардосе?
Она упоминала о своем прошлом, цеплялась как за соломинку, в надежде им от меня оградиться. Упрямая девчонка! Все равно ведь выясню!
Я увидел, как Трин увернулась от удара, создавая копье. У нее это выходило так легко, словно всю жизнь так прожила. Или все же в Академии научилась? А действует‑то в одиночку… Смелая моя или безрассудная?
Хм… Похоже, привыкла решать. Не это ли стержень, за который она держится, и истинная сила? Трин сама решила свою судьбу. Насколько непросто было для нее покинуть родные места, добраться до Кардоса, учиться? Что она представляет, когда медитирует? Где находится то единственное место, в котором Трин чувствует себя спокойно? И для чего, морская бездна, она брала Слезу Моря? Нарис так и не выяснил, но то, что Трин произносила клятву, я знаю. Ее имя стоит в длинном списке других имен. Недоверие же девчонки невыносимо, сродни пытке.
Дождаться бы вечера и… смогу ей любоваться, сколько хочу, не таясь.
Мертвая гидра упала на песок. Трин сделала глубокий вдох, смотря на пенящееся море. Ветер разметал прядки волос, выбравшиеся из узла на затылке. Ее глаза сверкали, напоминая жемчуг. Воительница! И никогда она еще не была так прекрасна, как в этот момент.
Глава 13
Тринлейн.
— Ты куда?
Лотта, сидящая на постели под одеялом с книгой, увидела, как я достаю форму студентки Военно — морской Академии, и недоуменно уставилась на меня.
Я вздохнула, прикусила губы, посмотрела на отражение в зеркале. Под глазами круги, скулы стали острее, волосы растрепались. Я выглядела настолько жалко и беспомощно, что хотелось расплакаться.
— Трин, что происходит?
Подруга соскочила с кровати, подошла, развернула меня к себе.
— Садись и рассказывай, будем решать, что делать.
В этих словах вся Лотта. Понимающая, любящая, никогда не бросающая в беде. И к горлу снова подкатил ком горечи.
— После того как на меня напала гидра, я оказалась у Алэрина.
— Так… И что он с тобой сделал?
Глаза подруги гневно сверкнули.
— У него на спине рисунок моего артефакта.
— Что?
Лотта пораженно охнула, а потом села на стул и потрясла головой.
— Это как? Не понимаю.
— Я сама не понимаю. Рэм сказал, так решила стихия. Она нас связала, считая, будто Ал станет для меня лучшей защитой.
— Погоди‑ка… А почему об этом его друг рассказывал, а не Алэрин? И зачем тебе к Алу идти? Он что, хочет воспользоваться своим положением?
Я жалобно всхлипнула, села на кровать и выложила подруге все, как на духу.
— Бездна моря! Зубы сирены! — Лотта заметалась по комнате, ошеломленная услышанным.
Потом подбежала, обняла.
— Не расстраивайся, Трин! Выкрутимся и справимся!
— Как?
— Звать на помощь Ала, если попадешь в беду, придется, — сразу сказала она. — Иначе, если он станет за это расплачиваться, ты ему будешь должна.
— Я ему и так должна. Забыла?
— Выбрось из головы. Слышишь? В том, что он обязан тебя защищать — нет твоей вины.
— Это гадко!
— И подло?
Иногда мы понимали друг друга без слов.
— Ты бы его видела в том подвале!
— Полагаю, целовалась ты с ним не из жалости. Мне‑то о своем прошлом не расскажешь?
— Лотта…
— Ладно — ладно, не буду настаивать.
— И обижаться?
— И обижаться, — согласилась она.
Я улыбнулась.
— Так, что мы решаем… Если какая напасть — Ала зови. Насчет его чувств — не заморачивайся. Любит — значит, тебя добьется, найдет способ. И в этом случае твое прошлое для него не сыграет никакой роли. Но рассказать ему придется, если все сложится. И чем раньше — тем лучше. Вспомни, как непросто мне далось признание, что я — русалка.
Лотта вздохнула, заправила белокурый локон за ухо.
— Да я для него могу стать игрушкой! Сама же слышала, сколько у него было девушек!
— И что? Кто меня убеждал, будто существует настоящая любовь?
Я вздохнула.
— Только Трин, голову держи трезвой! Говорить о чувствах они все могут, а на самом деле в первую очередь каждый о себе думает.
— И?
— И ты тоже о себе думай.
— Легко сказать.
— Извлекай из этого выгоду, Трин. Ал тебя защищает? Хорошо, может, и граф Ритэ до тебя не доберется. А то его маслянистые взгляды даже меня раздражают. Так бы и придушила гада.
— Лотта! Он и так ко мне не подойдет и близко. Я же теперь маг!
— И что? Маги тоже могут приносить клятву верности. Думаешь, не найдет, чем тебя шантажировать? Он изобретательный, если что.
— Подлый, мерзкий…
— Хитрый и изворотливый, — завершила она. — И да, Трин, учись. Знания лишними не будут. Ал, как наставник, опытен и хорош. Не думаю, что откажется тебе помогать.
Я посмотрела на Лотту, поморщилась.
— Знаю, ты привыкла все делать сама, чего‑то добиваться своими силами. Но это не тот случай, Трин. Подумай об этом.
— Может, в чем‑то ты и права, — согласилась я.
— Еще как! Я прожила больше тебя, Трин!
— Правда? А сколько тебе лет?
— Сто сорок три.
— Сколько? — удивленно переспросила я.
— По людским меркам примерно двадцать, как и тебе. Так что…
Мы рассмеялись.
— Иди умывайся, одевайся и отправляйся к Алу.
Я вспомнила про обещанные наказания и вздрогнула.
— Не думаю, что все будет так плохо, — подмигнула Лотта, угадывая мои мысли.
— Почему?
— Забыла, что твоя боль — это и его боль.
— С чего ты так решила? Роза выпускает шипы, когда я в опасности…
— Мой кулон нагревается, если мне плохо, Трин. И если я лгу, — созналась она.
Теперь понятно, откуда Ал знает, когда я говорю правду, а когда — нет. А я‑то уж себе напридумывала!
— А насчет Рэма… И правда, интересно, почему он влез в ваши отношения и столько тебе рассказал. Сдается, все не так просто.
— И Ал не выглядел сердитым, — заметила я.
— Я про то же. Ну да ладно, выведем их обоих на чистую воду. Иди лучше собирайся, а то опоздаешь.
После разговора с Лоттой я чувствовала себя легче, потому что выговорилась. Но до спокойствия было далеко. Я поправила ворот белоснежной рубашки, откинула косу за спину, прикрыла глаза.
