Саша Суздаль - Замкнутые на себя
Элайни, вздрогнувшая сердцем, беспокоилась не за себя, а за Хамми и Сергея, ушедших навстречу страшному зверю, издающему столь убийственный крик. Но они ещё не подошли к месту сражения, хотя и слышали дикий вой уязвлённого хищника. Бросив свои симпоты, Хамми, не теряя времени, открылся навстречу Харому, чтобы сразу получить приказ: накинуть свои сети и держать сущности Джи вместе, чтобы они не разбежались.
Хамми и Сергей одновременно прыгнули, и, погрузившись в разжиженную почву, вместе с Харомом стали по углам равнобедренного треугольника, сразу раскинув сети и объединив их в одну. Отдав управление Харому, Хамми и Сергей открылись и стали его частичками, беспрекословно выполняющие его команды.
Разъярившийся Джи попытался прорваться, бросив на вновь прибывших часть своих послушных сущностей, но сети плотью не порвать, и Джи, внезапно остановившись, сиганул вверх бывшим Парабасом, пытаясь улизнуть. Плазмоидный драх, висевший на лапе Харома, внезапно вытянувшись, слизнул Парабаса и засосал внутрь, издавая булькающие звуки.
Харом, преображаясь, раскрыл возникшую зубастую пасть и проглотил ближнего Джи, который бился в его утробе, выпячивая тело Харома в разных местах. Хамми и Сергей начали сдвигаться, уменьшая сеть, в которой трепыхались, как громадные зубастые морские твари, воплощения Джи, давно потерявшие человеческий лик, вылезая из пустых оболочек. Кожистые остатки, как ненужные костюмы, валялись у ног тварей, глядя на небо дырами от глазниц. Вскоре утроба Харома бурлила так, точно в ней кипели внутренности звезды, а его форма, приобретала такие невообразимые очертания, которые смотреть на ночь не рекомендуется даже Хранителям.
— Дальше я сам, — сказал Харом, отпуская Сергея и Хамми, облегчённо вздохнувших.
«Главное, ничто не угрожает Элайни», — подумал Сергей, и Хамми согласился с ним. Но они ошибались. Как раз в это время Элайни грозила опасность, как никогда. Харом, отпустив Хамми и Сергея, пополз к озеру, выгибаясь, как змей, удлинившимся телом, которое бугрилось ударами изнутри.
Если бы кто-то ушёл вслед за ним, он бы увидел, как Харом соскользнул в воду, забурлившую, как кипяток, а если бы кто раскинул симпоты, то обнаружил, что Харом на дне не остановился, а двинулся дальше к бурлящему огнём центру Глаурии, чтобы навсегда похоронить себя, Джи и плазменного драха.
***Альмавер с ужасом думала, что она всё глубже и глубже погружается в трясину, которая началась для неё с того самого дня, когда они с матерью подобрали на дороге обгоревшего чародея. Монсдорф, так звали его, после выздоровления научил её волшебству и сообщил, что он её отец.
Правду сказать, сейчас, по прошествии многого времени, Альмавер понимала, что её обманули и использовали, но тогда она поверила чародею и по его указке попыталась наказать его врагов. Так получилось, что врагов его не наказала, а сама получила по полной: оказалась здесь, неизвестно в какой стороне, но, явно, не дома. А ещё больней то, что мать, пусть и не родную, от себя оттолкнула по недомыслию и за добро ответила злом. За это себя терзала мыслью, но вернуть время вспять не могла.
Анапис был частью прошлой, погруженной в злобу, жизни и, видимо, тоже перегорел, что и было объединяющим в их отношениях. Назвать их любовью Альмавер не могла, да и не испытала она в жизни такого чувства, но за что-то нужно держаться, чтобы не потерять себя.
Встреченное ими чудовище, а иначе его назвать Альмавер не могла, было не первым в ряду, виденных Альмавер, но оно к ним равнодушно, и она поверила сказанному им. Чудовище сказало уходить и они шли быстрым шагом, чтобы как можно дальше убраться из опасного места.
Возле самого озера они вышли к поляне, на которой стояла хижина едва ли лучше той, в которой они жили раньше. Вокруг никого не видно, а из сарая вился живым духом лёгкий пар. Заглянув туда, они увидели корову и телка, лежащего рядом, на соломе.
— Найди что-нибудь, — сказала Альмавер, поглаживая корову, и Анапис зашёл в хижину, откуда вышел с деревянным ведром. Альмавер уселась на какой-то чурбак и принялась неумело доить. Они только попробовали молока, которое казалось им божественной пищей, как во дворе захлопали крылья, и от дверей полетела солома.
Выглянув во двор, они с ужасом увидели тех странных белых зверей с крыльями, тройка которых приземлилась перед хижиной. С одного зверя сползла горбатая женщина, направляясь в сарай.
— Вы что здесь делаете? — спросила она у Альмавер, ничуть не боясь.
— Молоко пьём? — честно ответила Альмавер.
— Вы голодные? — всплеснула руками Алида. — Пойдём в дом, я вас накормлю.
Она потащила их в хижину, где настругала им сушёного мяса, на которое они накинулись, забыв о приличиях. Алида принялась складывать нехитрое имущество в узлы, причитая на ходу.
— Вам помочь? — спросила Альмавер и Алида махнула рукой: «Всё имущество выносить на улицу». Втроём они собрали пожитки и выволокли во двор. Потом Алида вывела из сарая корову и телёнка.
— Вот что, останетесь здесь, покараулите узлы от зверья, пока я корову переправлю, — сказала она Альмавер, — а потом вернётся Флорелла с Бартиком и вас заберёт.
Альмавер кивнула головой, наблюдая с Анаписом, как Алида забралась на спину зверя, держа в руках огромный узел, а два других зверя обхватили лапами корову и телёнка и, взмахнув крыльями, тяжело поднялись в воздух.
Альмавер посмотрела на Анаписа, ожидая, что он скажет, но Анапис молчал, ожидая, что скажет она. Так они и просидели на узле, греясь на солнышке, пока не вернулись летающие звери, глеи, как их называла Алида. Вцепившись им за шею, Анапис и Альмавер, замирая от страха и восторга, летели над озером, потом вдоль реки, впадающей в него, пока не увидели удивительный, сказочный дворец, расположенный прямо в лесу, на берегу небольшой речки. Глеи опустились возле широкого крыльца, опускающегося ступенями к дорожке, обсаженной деревьями. Не успели Анапис и Альмавер соскользнуть с глеев, как те улетели, не дожидаясь.
— Несите узлы сюда, — выглянула через дверь Алида, приглашая их с собой. Они выгрузили узлы в какую-то комнату, и Алида потянула их знакомиться с хозяйкой. В светлой комнате, выходящей на речку, они увидели белокурую девушку в положении, которая встала со стула и приветливо им улыбнулась:
— Здравствуйте, я Элайни, проходите.
Альмавер назвала себя и посмотрела на мольберт, возле которого стояла девушка. На нем лежал лист бумаги с рисунком женщины, нарисованный углём. «Тут даже бумага есть», — удовлетворённо подумала Альмавер, вглядываясь в нарисованное лицо.
— Кто это? — настороженно спросила она.
