Мой бесполезный жених оказался притворщиком (СИ) - Павлова Нита

Ах, вот оно что.

Решение было странным, но объяснимым.

Пусть для вида и звучали красивые слова о демонстрации способностей, а в итоге дети маршала Флорианского отправились на боевую кафедру, причем оба. Сын верховного судьи жандармерии — туда же. Надя без связей и могущественных родственников оказалась на кафедре артефакторики, выпускники которой, как правило, не занимали политически значимых должностей, хотя в оригинальном романе ее также отправили на боевую кафедру. Евжену отправили к кому-то из родственников, Илариона — в политику, и только с Лукьяном все оказалось сложно и, возможно, никакой драки не было или наоборот была, но немного иная. Никто не хотел брать к себе такого непредсказуемого студента и в итоге только наставник Громов не струсил.

Прозрачный отбор, ага, конечно.

Одно можно было сказать наверняка.

Церемония этого года запомнится всем надолго.

Академия получила несовместимые с дальнейшим обучением повреждения.

Ректор — фингал.

Что касается меня — я получила вызов в императорский дворец с убедительной просьбой немедленно явиться к вечернему чаепитию.

Императрица Лисафья Андреевна очень хотела посмотреть на барышню, которая так самоотверженно бросилась на защиту драгоценного сына императрицы, что не побоялась сцепиться с самим Чеславом Змеевым.

И что-то подсказывало мне, что это — не к добру.

Глава 26

Времени почти не оставалось, я успевала только прыгнуть в любезно присланную за мной карету и надеяться на то, что императрица извинит мой слегка потрепанный вид, так что собирали меня всей комнатой.

У Евжены нашлось уцелевшее кремовое платье (спасибо ее лени и противоударным чарам, наложенным на чемодан), в котором, наверное, не стыдно было показаться во дворце, а Надя проявила чудеса парикмахерского искусства, накрутив мои обгоревшие волосы на сахарную воду и порезанную на ленточки простыню.

Резать к слову пришлось не так уж и много, за нас уже постарались умертвия.

Надя попыталась украсить получившуюся прическу высушенными цветами, но Евжена решительно отмела эту идею, заявив, что высушенными цветами прически украшают только покойникам.

А меня хоронить было пока рано.

— Как красиво! — хлопнула в ладоши Надя, прыгая вокруг и рассматривая меня со всех сторон.

Ах, Надя, ты мне льстишь.

Кудри топорщились в стороны, с лица так и не сошли красные пятна, и пудра нисколько не спасала ситуацию. Платье было великовато мне в груди. Хорошо хоть, что это не сильно бросалось в глаза благодаря фасону.

К тому же императрица-то при разговоре наверняка будет смотреть чуть повыше, так что не страшно.

— Как-то кисло, — нахмурилась Евжена. — Надо что-то на шею повесить.

— Ага, петлю, — согласилась я.

Тогда в общем-то и высушенные цветы окажутся к месту.

— Дафна!

— У Гордея наверняка что-нибудь есть, — предположила Надя.

О, да.

У Гордея всегда что-то да есть. Если взять его и сильно потрясти, из него наверняка выпадет несколько перстней, пара браслетов, кулоны разной степени алмазности и даже — серьга.

Более того, в оригинальном романе императрица после церемонии пожелала видеть как раз Надю Змееву, и Гордей любезно помог ей с украшениями. Но мне этот вариант совсем не подходил. Змеевы на все лепили свой фамильный герб. Змею с рубиновыми глазами в окружении пламени. И я с подобными украшениями буду выглядеть мягко говоря странно, я же не потерянная княжна.

— Сойдет, — я отмахнулась от очередной попытки Нади найти альтернативное применение стяжкам от штор и поглядела на свое отражение в разбитом зеркале.

Не все так плохо. По итогу вышло вполне прилично, во всяком случае приличнее того, как выглядел вызвавшийся сопровождать меня Иларион.

Что-то подсказывало мне, что он просто хотел поскорее добраться до дома.

Возле кареты ожидаемо обнаружился не только Иларион.

Нервируя кучера там собрались и все его соседи по комнате. Может, они надеялись, что их тоже подбросят кого куда, но, к сожалению, столько народу бы попросту не влезло в карету.

И поэтому стенания Платона ни к чему не привели.

Комнаты в мужском общежитии подверглись еще большему урону, чем в женском, от них и вовсе почти ничего не осталось, но Гордей Змеев, у которого не только должно было поубавиться вещей, но и которому прилетело проклятием, выглядел так, словно готовился давать интервью на телевидении. Он успел переодеться, причесаться, умыться, обвешаться амулетами и надушиться каким-то одеколоном, от запаха которого, сильно отдающего ладаном и табаком, темнело в глазах.

Его соседи по сравнению с ним выглядели нищими, по ошибке заглянувшими на огонек. На огонек пожара, который все еще не до конца удалось потушить.

Рубашка Илариона превратилась в лохмотья, волосы спутались и свисали вниз сосульками, а на щеках виднелись поджившие глубокие царапины. Раненых было много, так что медикам не хватало сил и времени привести его в более приличный вид.

Платон выглядел так, словно ограбил ночлежку. Впрочем, он выглядел так каждый раз, когда я ненадолго отворачивалась.

Если на улице был ветер, то он непременно дул так, чтобы поставить волосы Платона дыбом, перекрутить галстук и швырнуть в его только что выстиранную рубашку какой-нибудь грязный лист. Если на дороге была лужа, единственная лужа на много метров вокруг, то Платон обязательно наступал в нее, из-за чего на его ботинках оставались пятна и грязные разводы.

Я искренне надеялась, что с годами у него это пройдет, но — зря.

Что касается Лукьяна — он единственный мог бы дать Гордею Змееву сто очков форы, потому что в ходе бесконечной беготни, драк и летающих туда-сюда боевых заклятий он умудрился избежать даже крошечной зацепки.

Наверняка это были какие-то фокусы со временем. Обычный человек просто не способен был не извозиться в грязи по уши в подобной ситуации.

Все взгляды устремились ко мне, неловко ковыляющей к карете в жмущих мне туфлях, и я как раз собиралась спросить, что они все тут забыли, но подпрыгивающая от какого-то только ей одной известного восторга Надя опередила меня.

— Правда Дафна отлично выглядит? — радостно спросила она.

Ну, ты это зачем сказала-то, а?

Может, там были исключительно благие порывы, и Надя очень хотела поддержать меня, вынудив мальчиков отсыпать мне комплиментов, вот только надо было понимать, что она выбрала для этого не тех мальчиков.

Я услышала как Евжена позади меня хлопнула ладонью по лицу.

Гордея Змеева очень показательно перекосило. Он наверняка хотел высказать свои соображения по поводу моего внешнего вида, но, бросив быстрый взгляд в сторону лениво покачивающегося на пятках Платона, чье выражение лица не обещало ничего хорошего тому, кто скажет, как я в действительности выгляжу, передумал. У него на глазах навернулись слезы от едва сдерживаемого возмущения. Должно быть, он прикладывал последние силы к тому, чтобы промолчать.

Эх, скажи спасибо, что меня не украсили высушенными желтыми гвоздиками из тех, что ты на днях подкинул нам под дверь. Не то я бы сказала, что ты мой личный стилист, и от этого позора было бы не отмыться до конца жизни.

Платон мрачно оглядел меня от земли до макушки.

Лукьян уставился немигающим взглядом в область декольте, сразу определив главный недостаток моего внешнего вида.

Иларион неловко закашлялся.

— Платье почти что белое, волосы на парик смахивают и пудры в пять слоев. Петли на шее только не хватает для полного комплекта, — наконец фыркнул Платон.

— Вот и я тоже самое сказала, — подхватила я.

— Сразу видно, что вы родственники, — пробурчал Иларион.

— Это мое платье! — возмутилась Евжена.

— И зачем тебе такое платье? — прищурился Платон. — На случай, если тебя хоронить придется?

— Оно кремовое, а не белое! — возмутилась Надя.

— Да какая разница, какого оно цвета, если это прошлогодний фасон, — наконец не выдержал Гордей Змеев. — Моя тетя прошлым летом еще как раз такое выкинула, потому что их больше никто не носит. Прислуга если только.