Еще более дикий Запад (СИ) - Лесина Екатерина

И этот фрак.

И…

— Теперь ты и вправду на графа похож, — сказала я первое, что пришло в голову. И почему-то покраснела. Прямо чувствую, как всю в жар бросило.

— А ты на графиню.

— Смеешься?

— Нисколько. Ты красивая.

— Это ты просто одичал здесь, на западе, вот и отвык от нормальных женщин, — я протянула руку и коснулась человека, который… который стал близок?

А он поймал мои пальцы. И странно чувствовать его тепло даже сквозь тонкий шелк перчаток.

— Тогда хорошо.

— Что хорошо? — спросила я почему-то шепотом. А он… это на балконе места мало.

— Что отвык. Привыкший, я бы тебя, возможно, и не увидел бы. И жил бы дальше дурак дураком.

Мы близко друг к другу.

Это балкончик тесный. Именно. И… и я просто беспокоилась.

— Я испугался.

— Я тоже.

— Молли?

— Она… в общем, там сложно все. И тут тоже. Мне приказали тебя искать.

— Тогда ты нашла.

— Он думает, что я — как они. Он привык, что любую может заморочить. Вот и… даже сомнений не возникло. Повезло, да?

— Повезло.

Он осторожно касается моего лица. И тепло вновь же будоражит. Это уже бабочки в животе или еще пока гусеницы? Главное, неспокойно так.

И стыдно.

Страшно самую малость. Хотя что может быть плохого в том, чтобы целоваться со своим мужем? Особенно, когда никто не видит.

А заговоры… заговоры обождут.

Никуда они не денутся.

И потом мы просто стоим, я опираюсь на него, он… он обнимает меня. Молчим. Наверное, надо что-то сделать, сказать и рассказать… скоро здесь воцарится хаос или, наоборот, ничего не произойдет. И тогда как? Мыслей в голове слишком много, а я просто стою и стараюсь запомнить это мгновенье.

То, чем пахнет от его костюма.

И от него самого.

Его тепло. И дыхание. И то, как бьется сердце. Силу, которая такая родная, близкая. А время тянется, тянется, словно сочувствуя.

И я вздыхаю.

— Все будет хорошо. Мы… что-нибудь придумаем.

— С чем?

— Со всем.

Тогда ладно, если что-нибудь. Что-нибудь — это веский аргумент. И я киваю. Верю. Придумаем. Обязательно. Пальцы касаются треклятой незабудки.

— Твоя сестра… она велела отдать тебе вот это. И еще сказать, что будто она ждет. Что… выведет нас, но это неправда.

Мне вдруг становится страшно. Вдруг он решит, что я вру?

Или что ей можно поверить.

— Это от броши. Я заказал её на шестнадцатилетие. Взял её акварель и отнес ювелиру, а тот сделал брошь. Только она сломана, — Чарльз нежно погладил цветы. — Куда мне нужно уйти?

— Никуда.

— Не бойся, я ведь все-таки маг.

А я дракон, ну хотя бы там, во снах. И моя кровь способна помочь, только судя по всему ничего не происходит.

— Извините, — Орвуд откашлялся, и я дернулась было, но Чарльз лишь крепче обнял.

— Знаешь, — сказал он презадумчиво. — Мне очень хотелось сломать тебе руку. Или сразу обе.

Орвуд почему-то рассмеялся.

Все-таки странные они люди, некроманты.

— Ты ведь понимаешь, что идет игра?

— Мне она не нравится.

— Она никому не нравится, но игра началась. Знаешь, кого я встретил? Правда, он сделал вид, что меня не узнал.

— Кого?

— Блайдена. Старшего. И вряд ли он явился сюда за женой. Помнится, он счастливо женат. И детьми его боги не обидели. А вот старшенькому как раз время подошло.

— Это тот, который…

— Седьмой в очереди на престол. А еще его род славится верностью, что навевает вовсе уж нехорошие мысли.

Чарльз выругался.

А я ничего не поняла, только почувствовала, как крепнет желание все тут разнести. Стояли себе тихонько, никому не мешали, но надо же ж…

— А еще ходили слухи, что дочь Блайдена вынуждена была покинуть город. То ли в пансионат отбыла, то ли здоровье поправлять.

Чарли опять выругался.

— И что делать станем?

— Хороший вопрос. Я думал, что мог бы уйти, но…

— Не уйдешь.

— Девочка не сама уехала, как и помолвку расторгла отнюдь не по своей воле. Так что я по-прежнему несу за нее ответственность.

Чарльз склонил голову.

— Я её не видела, — сказала я. — Но я видела не всех. А Салли говорила, что некоторые девушки исчезали. Кто-то умирал.

Я осеклась.

Смолчать?

Это неправильно. В корне неправильно.

— Что-то с беременностью не так было.

— Я знаю, — Чарльз ответил тихо. — И знаю, как помочь. Теперь знаю.

Хорошо. Аж дышать легче стало. Августа мне все еще не нравится, уж не знаю, почему, потому как она-то не виновата, она вообще не соображает сейчас, как не соображала Салли и сиу тоже. Но не нравится и все тут.

Ревную?

Наверное. Может, невесте Эдди, если такая все же случится, я тоже не понравлюсь. Пускай. Главное, чтобы ей Эдди нравился. Ну и она ему. А что до Августы, то смерти ей я точно не желаю.

— Хорошо. Значит, надо дождаться, когда она уйдет. И… пунш уже пьют?

Ответом на мои слова стал протяжный женский крик.

Кажется, началось.

Глава 29. О ревности, тайных комнатах и неожиданных встречах

Кричала девушка.

В белом платье. С белыми тряпичными цветами в волосах. Еще недавно хрупкая и восторженная, она стояла в центре зала, сжав подол платья в кулачках, запрокинув голову так, что видна стала шея с тонкими прожилками сосудов.

Голос ее звенел.

И перекрывал, что музыку, что шепот. Мужчина, стоявший рядом, державший девушку за руку, растерянно смотрел на неё.

Кто-то подошел и выплеснул в лицо девушке стакан воды.

Крик оборвался.

Она поднесла ладони к лицу. Коснулась его, будто не веря, что это собственное её лицо. А потом мешком осела на пол.

Вот тебе и чудо возвращения.

Раздался еще один вскрик. И снова обморок.

Змееныш привстал, пытаясь разглядеть, что там происходит.

— Это… это… убери свои руки! — резкий окрик разрушил воцарившуюся тишину. — Твою ж…

А милые девы в белых платьях и выражаться способны, так, с душой, наглядно демонстрируя всю глубину постигшего их разочарования. Еще мамаша Мо говаривала, что опасно разочаровывать девиц.

Я почесала кончик носа.

А дальше-то что?

— Ты! — визг резанул по ушам. — Это… это он все!

Ропот.

И ропот нарастает. Взвизгивает скрипка, чтобы замолчать на полуноте.

— Прошу прощения, — сказал Змееныш. — Произошло что-то… непредвиденное.

А то, предвиденное не произошло бы.

— Я прошу прощения…

— Он! — визг заставил типа в черном фраке подпрыгнуть. — Это… это он виноват!

И через зал полетела туфля. Женская.

— Идем, — я схватила Чарльза за руку. — Сейчас самое время…

— Боюсь вынужден просить всех гостей покинуть дом, — туфля упала, не долетев до трона. Но этого засранца туфлей не зашибешь, тут что-то посерьезней надо бы. — Мы продолжим в другой раз и уверяю.

— Сволочь!

Вторая туфля почти долетела.

— Скотина…

— Идем же, — я дернула Чарльза, который крутил головой, пытаясь разглядеть, а сама подумала, что пунш в этот раз получился отменным.

* * *

В белоснежном платье и с венком в волосах Милисента выглядела на удивление красивой. Настолько красивой, что сердце заныло, а в душе колыхнулась черная пелена ревности.

Вот она идет.

Улыбается кому-то. Не ему. Вот ищет взглядом. Его ли?

Останавливается.

И принимает руку Орвуда, шагнувшего навстречу. Позволяет вывести себя в танец. Танцует она не слишком хорошо, сказывается явный недостаток практики, который не заменить природной грацией. А движения у Милисенты плавные, текучие.

На них хочется смотреть.

На неё.

А Орвуду руки оторвать. Но танец останавливается, и он, согласно договоренности, выводит Милисенту на балкон.

Там, над городом, кажется, что ничего-то нет. Ни прошлого, ни будущего, ни забот, ни тревог, но лишь Чарльз и Милисента.

Губы её пахнут прериями.

И Чарльз теряется. Он совершенно не представляет, что говорить или делать, и потому молчит. Молчание длится, длится, но его не хватает, потому что мир возвращает их обратно.