Элизабет Нокс - Искушение винодела
— Архангелом Михаилом?
— Вот ты опять спрашиваешь о незначительном. Я стою на пороге открытия, готов найти способ бороться с жестокостью и страстью, ибо они могут быть опасно близки, а ты… тебя лишь интересует имя моего обидчика.
— Я голоден.
— Пойди найди себе поесть.
— Не уходи, Зас.
— Не уйду.
— А ты сам голоден?
— Шутишь?
— Когда я в первый раз навестил Аврору после ее болезни, я понял, что она ко мне испытывает. Мы обнялись, и оба ощутили большую нежность, какая бывает между супругами.
— И ты думаешь, будто тогда в винограднике пряталась Аврора. Она была той беременной женщиной, не Селеста?
— У нее в некотором роде сейчас кризис. Аврора атеист. Не похоже на нее, наверное, подумаешь ты. Что ей теперь думать о своих убеждениях? Атеизм — это действительно убеждение, не просто леность или небрежение. Аврора думала, будто знает меня. Что значит «гммм», Зас? Мои руки чувствуют, как глубоко у тебя в груди зародилось сомнение.
— Что будешь делать, если она и дальше не пожелает тебя видеть?
— Скоро нам доведется поговорить. Поль ухаживает за Аньес, а такое без родительского внимания остаться не должно. Хотя я буду против этой связи — не желаю осквернять графскую кровь непорядками нашей семьи.
— Так ты скажешь Аньес «нет», как когда-то сказал тебе «нет» твой отец? К тому же непорядок в семье Жодо — это ее же удача. Или ты больше не веришь в свою удачу?
— Ты не моя удача, падший ангел, и не мой ближайший друг. Ты моя любовь. Настоящая любовь.
— Ты уснул.
— Кажется, ты мне это уже говорил. Я засыпаю, проваливаюсь в сон, стоит моему разуму перестать властвовать над телом, как властвует король на троне. Уже сколько лет я просыпаюсь и думаю об одном — о тебе, когда ты вот так молча глядишь на меня. Я представляю целую жизнь, которая начнется в момент, когда я умру, а ты все так же будешь сидеть подле меня.
— Думаешь, я буду сидеть у твоего смертного одра?
— Да.
— А если не буду, станешь жить вечно?
Зас поведал Собрану, что падшие ангелы начитанны. Ад полнится копиями всего, что когда-либо было написано. В раю же копий не терпят, кроме ангелов — единственное, что Бог позволил Себе воспроизвести.
— Он терпит лишь копии, созданные Им Самим. В адской цитадели нас живет постоянное число, но крепость постоянно растет, дабы вместить книги, которые постепенно заполняют комнату за комнатой. Но ангелы, хоть и начитанны, абсолютно не воспринимают опыт — они просто созданы такими: вечными, не изменяющимися, безмятежными.
— Только не ты.
— Это, наверное, из-за моего сада. И я слишком много общаюсь со смертными.
Богатеи выложили бы целые состояния даже за одну унцию слюны ангела. Она — любовное зелье, сладкое, чистое, будто свежий снег, и освежающее после дней солнцепека. Испытанная закваска для потных простыней.
— Я понял, что оказался в опасности, едва предложив прийти к Тебе во второй раз. Понял, когда Бог ниспослал вихрь, который унес меня, вырвав несколько перьев.
— Но ты все равно приходил каждый год.
— Бог — мой создатель, не хозяин. Не думаю, будто Он говорит мне: «Не смей делать этого!» Скорее: «Ты об этом пожалеешь».
— Значит, ты можешь быть свободен с небольшими оговорками. Если бы Бог сделал мне предложение, думаю, я бы его принял. То есть, думаю, Он уже мне его сделал, просто я этого не понял.
Собран очнулся на каменном полу у камина. Винодел никак не мог открыть глаза: ему казалось, что он муха, которая попала в лужицу меда и пытается взлететь. Затем он почувствовал прикосновение теплой воды и грубой ткани. Зас омыл и уложил его на кровать, застеленную свежим бельем. Сам лег поверх одеяла и погладил лицо Собрана.
— Мне надо лететь и полить цветы в саду. Эта буря — единственная причина, по которой мы так долго смогли оставаться наедине.
Собран высвободил руки из-под одеяла и ухватил ангела за уши.
— Возвращайся скорее, — попросил он.
— Вернусь. А ты спи. Неделю, не меньше. Ешь мясо во время каждой трапезы. Напиши письмо Авроре.
Отняв от ушей руки Собрана, Зас выпрямился, скрестив крылья за спиной. Еще раз посетовал на низкие потолки и ушел.
Рю-дю-Бак,
Париж,
20 января 1835 г.
Собран!
Я не знаю, как начать или в каком тоне писать Вам это письмо. Да, Поль говорил мне об Аньес. Единственное, что меня удерживает от благословения, — их молодость. Они не должны жениться в столь нежном возрасте. Оба терпеливы и открыты к советам, поэтому смогут вынести долгую помолвку. Их жизни проходят не слишком активно, но и не слишком скучно, и все же, думаю, детям лучше поднабраться опыта в жизни. Поль решил предпринять поездку в Альпы и Пьедмон со своим гувернером. Я же хочу просить Аньес составить мне компанию во время паломничества в Сантьяго-де-Компостела. Разумеется, я отпишу мадам Жодо, дабы она отпустила Аньес со мной.
Ваши возражения о мезальянсе я принимаю лишь как напоминание о том, какая родословная у самого Поля. Вы спрашиваете, захотят ли Вюйи союза с семейством, «известным сомнительной рассудочностью и запятнавшим себя самоубийством». Тем не менее Вы в курсе, что я склонна считать так: самоубийство не есть грех, но поступок, на который нас толкают события и непереносимые обстоятельства, постигающие порой людей. Насчет мадам Жодо: в ее неустойчивости кроется рассудочности куда больше, чем Вы готовы увидеть. Думаю — смею думать и смею высказывать свои мысли, — Вам удобно сомневаться в здравости рассудка Вашей супруги, так чтобы она — та, с которой Вы должны быть наиболее близки, — могла бы оставаться за прозрачной стеной Вашего разочарования или недоверия, а после забыта, как, впрочем, и случилось.
Итак, Вы видите: я не приемлю Ваших сомнений. И — да, Ваши сомнения заставляют меня напомнить Вам о болезни, от которой умер отец Поля, а также о моих страхах относительно здоровья сына. Вот, все признано. Что касается разницы в положениях, то благодаря Вашим прозорливости, амбициям и удаче Аньес получила воспитание настоящей светской дамы, и, надеюсь, вхождение в высшее общество не представит для нее никаких проблем, с которыми бы не справился ее характер.
Анри, узнав о намерениях Поля, удивился, однако мой муж, в конце концов, барон, тогда как сын граф. Кроме того, даже если Аньес не страдает от отсутствия общества, она пострадает в любом случае. Как можно защитить ее от страданий? Вам следует подумать о своей сохранности и узреть, как Вы не правы, позволяя себе говорить о жизни родной дочери в тоне набожного фатализма. Как вообще может быть фаталистом кто-то в Вашем положении?
