Твоя на одну ночь (СИ) - Иконникова Ольга

Алан остановился совсем рядом. Он смотрел на Джереми, и, хотя день выдался жарким, мне стало холодно.

– Ваш сын, Джейн, может стать отличным магом, – сказал он, и я вдруг почувствовала в его словах странную грусть.

– Возможно, – я не хотела пускаться в обсуждение магических способностей Джереми – эта тема была слишком скользкой. И я предпочла перевести разговор на принца Эдмона. – Думаю, ваш сын тоже обладает множеством талантов.

Его лицо дернулось, словно я сказала что-то неприятное. После некоторого молчания его величество выдохнул:

– К сожалению, вы ошибаетесь, Джейн. Его высочество не унаследовал от меня ни капли магии. Он славный ребенок, и я обожаю его, но магом ему точно быть не суждено.

Я услышала боль в его словах и поспешила сказать:

– Разве это самое главное, ваше величество? Главное, чтобы он был счастлив.

Но Алан покачал головой:

– Вы не понимаете, Джейн. То, что не имеет значения для простого дворянина, может оказаться необычайно важным для принца королевской крови. Боюсь, Эдмон не сумеет стать не только магом, но и королем. Тот, кто носит корону, должен владеть магией – так повелось испокон веков. Дворяне не станут присягать тому, кто не сможет воспользоваться даже самым слабым заклинанием.

Я понимала, что никакие мои слова не смогут сейчас подбодрить его и потому промолчала.

– Я сам, Джейн, оказался слишком слаб как маг – раз не смог ничего передать Эдмону. Это означает лишь одно – вырождение династии Кайрингов. И если у меня не появится другого сына, которому перейдет хотя бы часть моего дара, я сам отрекусь от власти в пользу того, кто сможет обеспечить Камрию магией.

В его глазах блестели слёзы, и он, чтобы не дать мне заметить свою слабость, отвернулся.

Он полагал себя неспособным передать свои способности детям и при этом смотрел на сына, который мог с такой же легкостью, как и он сам, открывать любые запоры. Мое сердце рвалось на части. Одним своим признанием я могла бы показать Алану, как он ошибается. Но стал бы он от этого счастливее?

Что он станет делать, если узнает о Джереми? Признает незаконнорожденного сына? Я на мгновение представила, что почувствуют при этом королева Лилиан и принц Эдмон, и содрогнулась. Я не имела права разрушать их жизнь. Тем более, что от подобного признания пострадал бы и сам Джереми. Я не знала законов Камрии, но не сомневалась, что бастард не может иметь равные права с детьми, рожденными в законном браке. А если так, то как будет чувствовать себя мой сын в королевском дворце? Ему придется сносить усмешки и упреки.

Я мотнула головой, отгоняя дурные мысли. Мой сын – герцог де Трези, и никакого другого титула ему не нужно.

– Быть может, способности принца еще проявятся? – тихо сказала я, и почувствовала, как Алан благодарно сжал мою руку. – Я знаю, такое бывает иногда. Магия может спать долгие годы.

– Надеюсь на это, – так же – почти шепотом – ответил он. – Спасибо за поддержку. И спасибо за то, что вы помогли мадемуазель Лурье.

Я посмотрела на него с удивлением, и он продолжил:

– Тома рассказал мне о том, что случилось в беседке. Думаю, вы догадались, что эта недостойная во всех смыслах затея шла от меня. Я изначально осознавал, что то, что мы собирались сделать, недостойно дворянина, но не нашел в себе сил остановиться. Но сейчас я рад, что всё сорвалось, и репутация девушки не пострадала. Пусть всё идет своим чередом. Этот брак противоречит интересам Камрии, но, поверьте, Джейн, я осознал – у меня нет ни малейшего права вмешиваться в чужие чувства.

Беседовать и дальше, не привлекая чужого внимания, мы не могли, и его величество пошел к другим гостям. Но я заметила, как проходя рядом с Джереми, он потрепал его кудрявую голову. В этом жесте не было ничего особенного – обычная ласка взрослого к ребенку, но я не смогла сдержать ни слёз, ни счастливой улыбки.

– Вы любите его, да? – женский голос раздался совсем рядом со мной, и я вздрогнула.

Эдит Лурье стояла в шаге от меня, и во взгляде ее я увидела и жалость, и поддержку.

Я вздрогнула, намереваясь резко одернуть ее. Разве может взрослый человек позволять себе задавать подобные вопросы?

А потом подумала, что, быть может, она спросила вовсе не об Алане, а о Джереми? Хотя подобный вопрос, заданный матери, были лишен всякого смысла.

– О, простите, ваша светлость! – она сама испуганно охнула и закрыла ладошкой рот. – Я опять сказала что-то невпопад.

Значит, говорила она всё-таки о его величестве. Я мысленно отругала себя за то, что невольно выдала свои чувства. Если их смогла заметить девчонка, то тоже самое могли сделать и придворные, и королева.

Я выдавила из себя вежливую улыбку, предпочтя сделать вид, что не услышала никакого вопроса.

– Я хотела еще раз поблагодарить вас за помощь, ваша светлость.

Я пожала плечами:

– Не стоит благодарностей, мадемуазель. Рада была вам помочь. Надеюсь, вы не станете более вспоминать о том недоразумении.

Я всем своим видом постаралась показать, что тема исчерпана, но девушка не отходила.

– Если бы вы тогда не пришли, я уже была бы лишена права появляться во дворце когда бы то ни было. От меня бы отвернулись все – и знакомые, и родные. Позор и всеобщее осуждение – вот, что ждало бы меня.

Она говорила с такой горячностью, что я снова улыбнулась – на сей раз гораздо более искренне.

– Думаю, вы преувеличиваете, мадемуазель. Знакомые – возможно, но родные, уверена, были бы на вашей стороне.

На лужайку, между тем, принесли детские шпаги, и мальчики с нетерпением ожидали начала маленького турнира. Из тех, кто собирался принять в нём участие, мой Джереми был самым младшим.

Эдит горько усмехнулась:

– Вы не понимаете, ваша светлость, я всегда была изгоем в семье. Среди всех детей отец замечал только брата. Матушка же всю свою любовь направляла на мою сестру Элиану. Я, как вы заметили, не особо красива, Элиана же – само совершенство.

Она говорила о своей внешности совершенно спокойно, и я поняла, что этот вопрос в доме Лурье часто обсуждался в ее присутствии.

– Я же стала их любимой дочерью только тогда, когда приглашенный к нам на обед его высочество вдруг обратил внимание не на Элиану, а на меня. Только тогда у меня появились нарядные платья и украшения. Ох, ваша светлость, смотрите – ваш сын одержал победу! Он так ловко фехтует!

Я тоже любовалась Джереми. Он победил соперника, который был выше его на целую голову и куда шире в плечах. Он повернулся в мою сторону, убедился, что я смотрю на него и отсалютовал следующему противнику.

– Родители иногда просто не умеют показать свою любовь, – сказала я, желая хоть как-то подбодрить Эдит. – Но это не значит, что они вас не любят.

– О, да, ваша светлость! – воскликнула она, тоже пытаясь улыбнуться. – Но я не хочу более злоупотреблять вашим вниманием. Простите, что вовсе завела этот разговор.

Я заверила ее, что она ничуть меня не обременила.

– Ах, ваша светлость! – мадемуазель Лурье вдруг побледнела и подалась вперед. – Ваш сын дерется с куда более сильным противником, и тот, сдается мне, ведет бой не совсем честно. У другого мальчика длиннее и рука, и шпага. Разве это не взрослая шпага, сударыня?

Я посмотрела на Джереми как раз в тот момент, когда эта самая шпага проткнула ему плечо. Кто-то – кажется, королева, – громко закричал.

Мой сын пошатнулся, и я увидела, как на светло-зеленой ткани его бархатного камзола расплывалось кровавое пятно.

Я бежала, расталкивая всех, кто попадался мне на пути. Рассудком понимала, что шпага вряд ли могла причинить Джереми сильный вред, но сердце всё равно билось испуганной птицей.

Еще когда сын был совсем маленьким, я заметила, что оружие оставляло на его теле лишь царапины. Ему было лет пять, когда, играя во дворе мануфактуры с детьми наших работников, он случайно получил удар ножом в ногу. Мы перевязали рану, из которой хлестала кровь, и спешно повезли его к доктору. Всю дорогу я сходила с ума от страха, но, когда врач снял повязку, оказалось, что рана уже затянулась, и вмешательство лекаря не требовалось вовсе.