Я сделаю это для тебя (СИ) - Кальк Салма

— Почему она, всё она? Я моложе и красивее, почему все комплименты ей? Почему всё внимание ей? Всю жизнь — ей! Даже молодёжь и то — слушает её! У неё тоже одно платье, как у всех нас, но почему она всегда в центре внимания? Да кто она такая вообще? Она же… она старая, вот! Ей же под пятьдесят, я узнавала!

Эти замечательные слова выговорила с изрядным пылом наша сегодняшняя чтица — Амандина. Я уже было хотела выйти и посмотреть юному созданию в глаза, и спросить, что ей не так, но услышала ответ.

— Не смей так говорить о госпоже Женевьев, ясно тебе? Она столь добра, что заботится обо всех, и о нас, и о прочих, и она всегда была такой! Что же ты осталась тут и не вернулась домой, если тебе здесь так не нравится? — с ехидцей поинтересовалась Меланья, делавшая изрядные успехи в освоении местного языка.

Я подозревала, что там дело в каких-то магических процессах, и запускает их наш господин Асканио. После каждого индивидуального занятия с ним Меланья говорила всё лучше и всё смелее, а словарный запас пополняла, завязывая знакомства в замке. Некоторый акцент, на мой взгляд, только добавлял девице общего очарования.

— Да пусть себе будет доброй, но зачем ей мужское внимание? Она же отхватила себе его высочество!

— Или его высочество решил, что так будет лучше, — произнесла я, выходя. — Амандина, ещё раз услышу сплетни — отправитесь домой. Мы здесь живём слишком тесно, чтобы ещё и сплетничать друг о друге.

— Простите меня, ваше высочество, — прошептала она.

Если я что-то понимала — девице было стыдно.

А ещё я вспомнила чудесный стих из дома — в точности на этот сюжет. И сказала, проходя мимо, скуксившейся Амандине:

— Мне светит будущего луч, я рассуждаю просто — скорей бы мне под пятьдесят, чтоб ей под девяносто, — и подмигнула ей.

Потому что хорошо бы сплетни были самой серьёзной нашей бедой! К сожалению, это не так.

25. Шаг вперед, два шага назад

Анри давно уже не испытывал такого паршивого ощущения, когда не знаешь, что делать, и не представляешь, как правильно.

С юности, наверное, с далёкой юности. Когда он был весьма мал и безбожно зелен, и задирал нос от того, что принц, и не понимал, что его задранный нос не подкреплён практически ничем — кроме имени Роганов.

Теперь же он ощущал, что снова кроме того имени, у него ничего более и нет. Имя и призрак прошлого, колеблющийся за плечами — так он всё это ощущал.

На него по-прежнему смотрели восторженно и считали, что он сейчас взмахнёт рукой и всё станет, как было, но — уже далеко не все. Взятие Руанвилля стоило недёшево, и его уже не раз спросили — оправданы ли потери. Правда, спрашивали всё больше те, кто сам в операции не участвовал. Но спрашивали же, собаки!

И сразу же после взятия города начались диверсии, покушение на Эжени во время шествия оказалось только одной из них. Убивали верных Роганам солдат, мучили местных жителей, дававших приют и поставлявших продовольствие. Врагов находили и наказывали, но они всё равно не переводились. И взять ещё один город, ну хоть какой, пока не удавалось.

Более того, разведка доносила, что войска мятежников встрепенулись и готовятся в поход на Лимей. Мол, стереть с лица земли гнездо проклятых Роганов, чтобы даже памяти о них не осталось. Анри никак не мог этого допустить.

Конечно, один раз уже попытались, но — меньшим количеством. Максимилиан справился, по его словам — без особых затруднений, главным образом магией, без применения артиллерии и без рукопашной. Но, к сожалению, с тех пор на сторону новой власти подались некоторые вполне приличные военные — например, генерал Лазар. Не дворянин и не маг, но разумный и очень опытный командир, ныне — маршал мятежников. Анри бы даже взялся поговорить и спросить — какого дьявола, и чего Лазару не хватило, но пока не собрался. Нужно ли отправить к нему своего представителя, догоориться о встрече? Согласится ли? Вроде бы, раньше он понимал про закон и порядок, что изменилось?

Наверное, найдутся и ещё какие-нибудь знакомцы, может быть, уже нужно искать с ними встреч и беседовать? Анри всегда был плохим политиком, он не представлял, как и о чём говорить с людьми, изменившими присяге. Максимилиан говорил — давайте попробуем убедить. Асканио говорил — убеждать нужно, это может оказаться даже более полезно, чем бить. Правда, с другой стороны стояли нерушимой стеной Бенедикт де Вьевилль и Жак Трюшон, и ещё некоторые, им подобные, они говорили — никакого убеждения, повесить мятежников, и дело с концом.

И вот тут Анри уже не раз вспомнил слова Эжени — что мятежников может оказаться слишком много. Что должно было случиться, чтобы полстраны подались в мятежники? Он не верил её словам о естественном ходе истории и о том, что всему своё время, и что подобных периодов не избежать. Или очень сложно избежать.

И ещё она сказала, что возврат к прошлому невозможен. Просто потому, что получившие права и возможности уже от них не откажутся. И кто бы не правил потом, когда завершится хаос, ему придётся это учитывать. И договариваться.

Это Эжени большая мастерица договариваться. Она говорит — попробую, покажи только, с кем. Но кто же станет слушать бывшую маркизу дю Трамбле, даже если это вовсе и не она? Никто не станет.

Она и так сняла с плеч Анри и Максимилиана все заботы о жизни Лимея и о тех, кто не воюет. После первой победы притекли те, кто раньше выжидал и прятался — вроде графа де Рьена и ещё некоторых таких же. Они не желали воевать, но желали находиться поближе к источнику милостей, правда, никаких особых милостей сейчас не раздавали, ни денег, ни доходных должностей, ничего. Скорее наоборот, нужен был порох, нужны были ружья, и пушки тоже были нужны. Можно было приобрести всё это за границей и даже доставить порталом, но — только за настоящие деньги, не за обещания. А деньги таяли.

Сначала истаяли запасы Анри, затем тряхнули мошной и другие — ради общей победы, конечно же. Но всё равно на большую закупку не хватало. И это ещё хорошо, что хотя бы кормят по старой памяти. Те, кто живет в Лиме и по соседству, и они ведь тоже поддерживают Анри только потому, что ждут: он наведёт порядок, и всё станет по-прежнему.

И поднимали головы ещё и те, кто говорил — давайте просто договоримся с мятежниками. По-нашему не выходит, но ведь так, как им нужно, не выходит тоже. Давайте делить территорию, или что там ещё можно сделать.

Ничего нельзя. В оппозиции новой власти сейчас главным образом высокопоставленные маги, их немного. Их владения хорошо защищены, но — если вдуматься, то это капля в море. Островки. И если не держать ухо востро ежечасно, то бунтующее море с лёгкостью эти островки захлестнёт и поглотит.

Их пробуют на прочность каждодневно — то и дело по магической связи прилетают просьбы о помощи. Экс. Окрестности Массилии и Льена. Антуансвилль на западном побережье. Где-то приходилось сталкиваться просто с отрядами мародёров и отребья, желающих поживиться, раз разрешили убивать магов, и научили, как это делать. Таких расстреливали и вешали без жалости. А где-то — с перешедшими на сторону бунтовщиков отрядами регулярной армии. С командирами тоже разговор был короткий, ибо нечего нарушать присягу. А с прочими офицерами и солдатами пытались разговаривать и убеждать. Им предлагали либо проследовать в Лимей, и служить дальше, как служили, либо сложить оружие и поклясться не выступать против сторонников Роганов. Иногда получалось — знакомая форма, знакомое обращение и командный голос делали своё дело. Таким путём немного пополнили свои ряды — за счёт раскаявшихся. Иногда не выходило, и в лицо летели бранные слова, и тогда тоже приходилось и отбирать оружие, и расстреливать, и вешать. Нет, это было нелегко, совсем нелегко.

Анри возвращался в Лимей, сидел во главе стола за торжественными обедами, говорил с теми, кто не удовлетворялся ответами Эжени и непременно желал беседовать и с ним тоже. Но ловил себя на мысли, что у него остаётся всё меньше доводов.