Не бойся, тебе понравится! (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна

Шевельнулась мысль просто уйти. Развернуться и тихо отступить. Всё же её отношения с этим мужчиной…

Мысль на середине смыло злостью. О нет, почему она должна мучиться ревностью? Пусть кое-кто сгорает от стыда и страха в ожидании мести!

Шаиста рывком распахнула дверь.

— Что здесь происходит? — спросила резко.

Уже к концу фразы яростный запал поутих, сменившись недоумением, растерянностью и — стыдом. В директорской приёмной с молодой помощницей миловался вовсе не Халик. Судя по форме, это был один из охранников.

— Эм… Ак-дара, какая неожиданность! — промямлила Гути, совершенно фиолетовая от стыда, судорожно оправляя сцар.

— Ак-дара, приношу свои извинения, — не менее смущённый молодой шайтар не знал, куда деть взгляд При его немалом росте и внушительной комплекции выглядело смешно. — Я виноват, не думал, что кто-то придёт.

Шаиста украдкой снова глубоко вздохнула, успокаиваясь.

— Директор уже ушёл?

— Не совсем. — Гути неловко и неуместно хихикнула и поспешила пояснить: — То есть он уже не у себя, но ещё здесь, ушёл к реставраторам. С последних раскопок, ну, пещерного стойбища того, которое у поворота на Мангуру, много интересного нашли, и они… Простите, вы наверняка и без меня знаете, — осеклась она и опустила взгляд.

— Спасибо. Не забудьте запереть кабинет, — напомнила Великая Мать и вышла, сделав вид, что не заметила слаженного облегчённого вздоха за спиной.

Мастерская находилась недалеко от кабинета директора, если знать короткую дорогу, но Шаиста не отправилась туда напрямик. Хотелось подумать.

Она поднялась по лестнице, пропустила нужный этаж и остановилась на запущенном, занесённом прелой листвой и пылью неприметном балконе, дыша насыщенным дождём холодным воздухом и любуясь ночью.

Агифа выглядела чёрной, и, если не знать, что она расстилается внизу, сложно поверить, что там — большой город. Редкие островки освещённых улиц, отдельные искры домов: даже если кто-то жёг свет, делал это на нижних этажах, пряча домашнее тепло под землю. Шайтары всё так же любили пещеры, как их древние предки — тролли. Только на крыше одного из домов Верхнего города ярко горели огни — кажется, обитатели отмечали какой-то праздник.

Её покойный муж Алим любил возиться с огнём. Смеялся, что приготовление мяса на углях успокаивает и позволяет прикоснуться к памяти предков. Они часто так сидели — на крыше дома, в небольшом садике. Шад пытался нагнать что-то по учёбе — или делал вид, Шарифа сидела рядом с матерью на скамейке или играла во что-то в траве, а Шахаб постоянно крутился у отца под ногами и засыпал его вопросами.

Алим умер давно, настолько, что к этому времени успело отболеть. Спокойный, умный, ироничный мужчина. Совсем не воин, несмотря на огромный рост, но всё равно очень сильный этой невозмутимостью и основательностью.

Несчастный случай, закономерный в той небольшой кустарной лаборатории, где он работал. Пытался спасти материалы во время пожара. Случается.

Кажется, именно тогда Шаиста научилась ненавидеть. Хотелось кого-то винить и очень просто оказалось поставить на это место эльфов. Ведь именно из-за них в Кулаб-тане царила такая нищета, не было возможности нормально оборудовать лабораторию, соответствующую всем требованиям, не было нормальной службы спасения.

Она до сих пор не могла ответить на вопрос, справедлива ли эта претензия.

Пять… нет, семь лет назад — оказывается, это было так невероятно давно! — она сошлась с Халиком, уже много времени спустя после вдовства. С ним было спокойно и хорошо во всём — начиная от совместной работы и заканчивая общей постелью.

Халик совсем не походил на Алима. Замкнутый, тихий, полностью посвятивший свою жизнь музею и сохранению культуры, он никогда и ни на чём не настаивал, не пытался взять больше, чем Шаиста предлагала, и никогда не заговаривал о чувствах. Потому что их не было?..

Шаиста тоже думала, что чувств у неё нет. Даже когда после возвращения сына пыталась собрать свою семью такой, какой её помнила, не сомневалась в этом, несмотря на все звоночки и противоречия. Наверное, и дальше пребывала бы в этой уверенности, если бы не случайность и ослепительная вспышка ревности, какой она и сама от себя не ожидала.

Делать вид, что ничего не случилось, и продолжать как раньше не хотелось. Ярость схлынула, но злость всё равно осталась. На себя, на окружающий мир, на Шахаба, который имел наглость вырасти таким, каким она хотела его видеть — самостоятельным и решительным мужчиной. Самое подходящее состояние для того, чтобы наводить порядок. В доме, которым служил дворец, этим занимались другие шайтары, в стране так быстро не управиться… Почему бы не разобраться с личной жизнью?

— О, какой камушек! А это зачем? Какой-то дикарский амулет?

Любопытная и неожиданно бодрая для столь раннего утра Халлела, впорхнув в наполненную соблазнительными запахами кухню, не удержалась и тут же схватила лежавший на столе кусок самородной бирюзы — небольшой, с плод инжира, но красивый, с узорчатыми золотистыми вкраплениями.

— Ты сначала схватила, а потом подумала про амулет? — насмешливо глянул на неё через плечо Шахаб.

— Так я же вижу, что он без магии, — невозмутимо отмахнулась эльфийка. — Потому и интересуюсь, неужели ты этого не почувствовал?

— Напомни рассказать тебе про алтарные камни троллей, — проворчал мужчина. — Их тоже, кроме шаманов, никто не ощущает.

— Да, расскажи! — оживилась Халлела. — А лучше покажи с участием шаманки. Твоя сестра же — как её, Шарифа? — одарённая, я правильно помню? А это — не он? Мне кажется, мелковат для троллей, да и по описанию мне казалось, что они использовали… Что? — сбилась она под умилённо-насмешливым взглядом Шахаба, который поставил на стол две тарелки с ароматной, ещё шкворчащей яичницей с помидорами.

— Утро, почему ты такая бодрая? — усмехнулся мужчина.

— А не знаю. Наверное, надоело на одном месте сидеть, а тут непуганых студентов обещали дать, — легкомысленно отмахнулась она и, положив камень обратно на стол, шумно вдохнула. — М-м, Шахаб, ты чистое золото, честное слово. Вот прям слиток по весу… Так что за камень-то?

— Это тебе. — Он коротко глянул исподлобья. — Подарок.

— Здорово! — искренне похвалила Халлела и потыкала камень пальцем. — А зачем?

— У нас так принято, — он неловко повёл плечом.

— А почему именно булыжник? То есть, прости, камень. Нет, он красивый, я ничего не имею против, но на артефакт не годится, да и не артефактор я. Или это вроде полезного подарка? То есть вот тебе камень, а какое украшение заказать — сама думай? Интересный вариант, — эльфийка сунула в рот внушительный кусок яичницы и аккуратно, двумя пальцами, пододвинула камень поближе, разглядывая.

— В нашей культуре каждый камень имеет своё значение, — ровно начал Шахаб. — Их не дарят просто так. Бирюза — знак любви и верности. Серьёзных намерений.

— О! — только и выдала Халлела, прожевав. Смерила мужчину задумчивым взглядом, опять потыкала пальцем камень, как будто он мог ожить и укусить за палец. — А что с ним после этого делать?

— Что угодно. Иногда оставляют так, на память, чтобы не разрушать красоту камня. Иногда заказывают украшения.

— А насколько серьёзные у тебя намерения? — подозрительно глянула на него эльфийка.

— Самые серьёзные, — на удивление спокойно ответил Шахаб.

Для себя — на удивление. Утром он волновался, и когда камень дарил — тоже, а сейчас отчего-то отпустило. Откуда-то появилась стойкая уверенность, что Холера и не подумает отказаться, а вместе с этим — еще более неожиданная в своей философской невозмутимости мысль, что даже самый резкий отказ или ничего не изменит, или — окажется к лучшему.

— Ты хорошо подумал? — насмешливо уточнила Халлела.

— А ты? — Шахаб взял короткую паузу, прожевал и пояснил в ответ на недоумение в глазах собеседницы: — Совместно проведённая ночь в постели женщины еще сотню лет назад заменяла свадебный обряд.