Мэри Дэвидсон - Бессмертная и недооцененная
С еще другой стороны, он пришел в «Скрежет» специально для … чего? Так или иначе, он опять спас мой зад. Может, это глупо так выражаться, но «у тебя есть время, босс».
Вот блин, неужто я выдохлась. Ладно. Подумаю об этом завтра ночью.
Я развернулась и потащилась по коридору в свою комнату. Одно только, ну хорошо, второе, о чем беспокоилась, — у меня королевская спальня, что в подобном случае кой о чем говорило. После того, как мы поженимся, Синклер, возможно, захочет ее со мной разделить. Это могло быть проблемой — он был так же разборчив в костюмах, как и я в обуви. В моем сердце было место для Синклера, но найдется ли место ему в моей гардеробной?
Когда я открыла свою дверь, у меня отвисла челюсть. Синклер лежал на кровати без рубашки (вообще!), прикрытый одеялом по талию, обложившись кучей пыльных книг. Он поднял глаза:
— А, вот и ты. Готова ложиться?
Я ухватилась за ручку. Э, дверную ручку (игра слов: knob — ручка, вулг. член; поэтому она и уточняет, за что ухватилась).
— Тебе не кажется, что это немного бесцеремонно?
— Нет.
— Я размышляла у твоей двери и решила дать тебе время.
— Как мило. А сейчас, пожалуйста, разденься.
Я фыркнула, разрываясь между злостью, желанием и очевидным счастьем. Кое что по поводу Синклера — смущение ему было не свойственно.
— Хорошо, — сказала я, закрывая дверь, — Но не думай, что так же просто будет каждую ночь.
— Вообще-то, я на это рассчитываю. Ты знаешь, что ты единственная, кто мне когда-либо отказывал?
— Неудивительно, ты такой зануда.
— У Тины было такое же мнение, — произнес он задумчиво. — Но я проигнорировал его.
Я стянула футболку через голову, с трудом вылезла из джинсов, сняла лифчик и трусики. Я отпихнула парочку вонючих книг, не обращая внимания на его недовольную мину, и юркнула под одеяло.
— Носочки Суши (прим. носки с рисунком различных суши)? — спросил он.
— Что у тебя за отношение к японской кухне? Тебе не нравиться моя пижама с суши, не нравятся мои носки с суши…
Он ухмыльнулся:
— Возможно, они портят мне настроение.
— Эй, здесь прохладно.
— Если я тебя согрею, — спросил он, притягивая меня к груди, — ты их снимешь?
— По рукам, — согласилась я, подставляя губы для поцелуя. Его руки обняли меня, двигаясь вверх к груди, и это было очень приятно. Чтобы там ни случилось между нами, это казалось абсолютно правильным.
Я опустила руку вниз и нащупала его член, уже твердый, и удивилась во второй раз — каким образом он стоял у вампиров? А потом я забыла об этих мыслях, когда он сжал мои ягодицы и притянул ближе, настолько близко, что невозможно было бы и тончайшую пленку протиснуть между нами. Он прервал поцелуй и прижался губами к впадинке на моей шее.
О, Элизабет. Элизабет, наконец-то, наконец-то.
Я вздохнула с облегчением. Я снова могу слышать его мысли! Я, несомненно, больше не одержима. Не то чтобы я сильно переживала из-за этого, но я так скучала по близости.
— Я люблю тебя, — прошептала я.
Элизабет, о, моя Элизабет. Его объятия стали крепче, и после долгой паузы он пробормотал, уткнувшись мне в шею:
— И я тебя люблю. Я всегда тебя любил. — Всегда. Всегда.
— Можешь укусить меня, если хо… — И он вонзил свои клыки в меня, настойчиво работая языком у моего горла, а нас обоих бросило в дрожь. Только когда Эрик меня кусает, разве у меня не создается впечатления, что все прекрасно. Только когда Эрик это делает, разве мне не плевать, что я мертвая. На самом-то деле, находиться с Эриком и быть мертвой — абсолютно противоположные вещи.
— О, Бо… о, эт… божественно.
Он перестал пить кровь, чтобы рассмеяться, а я опустилась ниже и начала ласкать его мошонку.
— Даже и не шмей, иначе я жапою гимн.
— Все, что угодно, только не это, милая. Тебе стоит этим заниматься чаще, привыкнуть к запаху.
— Я люблю делать это только с тобой, — сказала я, и он снова укусил меня с другой стороны.
И я с тобой, ты такая сладкая, ты как вино, ты… все.
— Мммм, — я дрожала, словно у меня был жар. Боже, я так его хотела. — Войди в меня сейчас же. Я достаточно долго ждала. Только не начинай про то, что это моя вина.
Он опять засмеялся и проникнул в меня, я обвила его торс ногами, ощущая его движения глубоко во мне. И, о да, это так сладко, это как вино, это все. Я лизнула его шею и укусила — да, как вино.
— Элизабет, — застонал он и задвигался сильнее. Он обхватил мои бедра, то отстраняя, то притягивая меня ближе. Овладевал мною жесткими толчками. И да, это было прекрасно, так прекрасно. Элизабет, я люблю тебя, больше никого. Никого.
— О, да, — прошептала я. Вот оно. Свершилось. Я думала, что мой оргазм недостижим, но я готова была вот-вот кончить, а когда он произнес мое имя, а потом подумал о нем, мое тело отозвалось на его ласки, движения внутри меня, поцелуи, я достигла пика наслаждения, и это было более, чем хорошо, словно я опять обрела утраченное.
— Послушай, — проговорил он дрожащим голосом. Я опешила, даже будучи на вершине блаженства… Я никогда не слышала его голос таким. — Элизабет. Послушай меня. Не делай этого больше. Не убегай так. Не пугай меня снова. Обещаешь?
Ну, я не совсем убегала, я просто пыталась решить проблемы и, конечно же, не планировала пугать его, но…
— Обещаешь?
— Да, да, я обещаю. Я не хотела напугать тебя.
Ты единственная, кто может заставить меня бояться.
— Отлично, — сказал он уже обычным голосом, слава Богу. Он опустился вниз, и начал ласкать мой клитор — в этот раз мы кончили одновременно.
Понадобилось много времени, прежде чем я смогла двигаться; я отчасти вылезла из-под него и плюхнулась на кровать как рыба. Он заворчал, когда я пихнула его в плечо, чтобы отодвинуть и освободить себе больше пространства.
— В общем, это было… — Божественно? Слишком очевидно. Неподражаемо? Слишком заезжено. Фантастически невероятно прекрасно? Слишком мягко сказано.
Он взял мою руку и поцеловал:
— Безукоризненно.
— А! Точно.
Он засмеялся:
— Достаточно точно.
Я колебалась. Для меня было абсолютно ясно — с самого начала, он даже не догадывался, что я могу читать его мысли во время секса (когда я не была одержима). И я никогда не могла подобрать момент и признаться в этом. Он был настолько спокойным, уравновешенным и отчужденным, что я не знала, как сказать ему и не встревожить, не взбесить. Черт, я с трудом могла объяснить это самой себе; никогда до этого не могла влезать в чью-то голову, да и сейчас мысли других мне недоступны.
Но удобный случай настал. Между нами никогда не было более хороших взаимоотношений, более спокойных и естественных, чем теперь. На самом деле, я никогда не чувствовала себя счастливой, любимой, окруженной заботой. Я скажу ему, а он не разозлиться, и все между нами будет по-прежнему прекрасно.
