Хозяйка заброшенного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Мужиков оказалось пятеро, все в тулупах, в сапогах, а не в лаптях. Прилично, видать, за зиму заработали в городе, или откуда там они возвращались. Рановато, правда обратно пошли. Марья говорила: к концу первой недели снегогона все дома бывают, тогда их и ждут. Но мало ли какие могут быть причины, может, идти далеко.

Я показала теплицу. Три сажени, аршин и десять вершков по местным меркам, метров десять — по нашим, если считать один шаг за полметра. Чуть больше метра шириной. Выкопать яму под будущий парник и заполнить ее навозом.

— На полдня работы, — сказал мужик, который был у остальных за главного. — Отруб на всех.

Спорить я не стала, только отметила себе, что, если Дуня попросит повысить зарплату, придется согласиться. Похоже, она запросила безбожно мало, даже с учетом того, что живет на всем готовом. Хотя Марья наверняка сказала бы, что новая одежа, валенки и заячий тулупчик для младшей сестренки тоже денег стоят.

Я выдала мужикам лопаты.

Все время, пока я договаривалась с работниками, Мотя терся у моих ног, будто желая что-то сказать, а когда я задумалась, приглядывать ли за ними, побежал к дому. Остановился, поняв, что я за ним не иду. Вернулся, снова развернулся к дому. Я заколебалась. Оставлять чужих людей без присмотра не хотелось. Правда, и стоять у них над душой — тоже. Мотя прыгнул мне на подол и снова устремился к крыльцу. Пришлось идти за ним. Не останавливаясь, кот пробежал к моей спальне, вспрыгнул на заправленную постель и начал точить когти о покрывало. Я кышнула его — без толку. Ссадила на пол, но Мотя снова сиганул на кровать.

— Что там, касаточка? — окликнула меня из коридора Марья. — Что за чужие по двору ходят?

Я объяснила ей, что к чему. Она покачала головой.

— Зря ты со мной не посоветовалась, Настенька, прежде чем их нанимать. Чужие они отходники, не из местных. Никто их тут не знает, и они тут никого не знают. Между собой-то у них все строго и по-честному, а попадется кто чужой — обдерут как липку.

— Хочешь сказать, отруб за яму в четырнадцать вершков в глубину — дорого? — нахмурилась я.

— Недешево, но и не грабеж, — неохотно признала Марья. — Однако все равно, приглядывай за ними. Как бы не стащили курицу али еще чего.

Значит, придется приглядывать. Я шагнула к двери, но кот опять принялся когтить покрывало.

Я наконец сообразила: под периной лежал ящик с пистолетами. Все это время я прилежно заряжала их на ночь, оставляя на полу у изголовья кровати, и разряжала поутру. В последнее время, поступая так, я чувствовала себя дура-дурой: домовой не давал о себе знать, и я уже не была уверена, что тот, первый, визит мне не приснился на новом месте.

— Думаешь? — засомневалась я.

Кот мявкнул и с удвоенной силой продолжил драть ни в чем не повинное покрывало. Шуганув Мотю, я зарядила пистолет. Жаль, кобура к нему предусмотрена не была. Подумав, я свернула из платка широкий кушак и, обмотав им талию, засунула за него оружие. Снова почувствовала себя дурой, но Мотя меня пока ни разу не подводил, и, прикрыв это безобразие тулупом, я отправилась следить за работниками.

29.1

В теплице воровать было нечего, разве что печь разобрать по камушку и унести, так что я устроилась на лавке во дворе, старательно притворяясь, будто за вязанием наслаждаюсь свежим воздухом.

Ни с воздухом — я бы с гораздо большим удовольствием наслаждалась им, работая в саду, — ни с вязанием дело не ладилось. Сама виновата: поленилась возиться с образцом, решив, что нитки плюс-минус такие же, как предыдущие. Не учла, что прядение-то ручное, значит и нитки не стандартизированы. Теперь тапочек получался размера этак сорок второго.

Ладно, мысленно махнула я рукой. Не все же делом заниматься, иногда можно и в свое удовольствие повязать. Будут тапочки арт-объектом — стоять в коридоре и поднимать настроение ярким розовым цветом.

И все же чувствовала я себя дура дурой. Мужики прилежно работали, не изображая перекуры. Несколько раз выбегали туда-сюда, заглядывали за теплицу. Я их не провожала: и так понятно зачем. Пока они копали, я успела пообедать: Марья позвала меня, обещав выйти и приглядеть за чужими. На мой вопрос, не полагается ли кормить работников, заверила, что незачем, если сразу не договорились — да у них наверняка и свое есть. Дуня, закончив с хлевом, отправилась в сад раскидывать снег, а я продолжала вязать розовые тапочки.

— Готово, хозяйка, — окликнул меня наконец тот, что был у них за старшего, крепкий мужик лет тридцати пяти. — Принимай работу.

Я зашла вслед за ним в теплицу. Все было сделано, как и договаривались. Яма, вдоль одной из стен небольшая тропинка, чтобы можно было подобраться к грядке с обеих сторон, отвал земли по другую сторону и перекопанный на глубину лопаты остальной участок теплицы.

Все, да не все.

— Яма — как просила, спасибо. Только мы еще договаривались навоз из навозника в яму переложить.

Главный не ответил сразу. Оглядел меня сверху вниз, будто к добыче примеривался. Я не стала отводить глаз, хотя внутри что-то противно задрожало. Пауза затягивалась.

— Грязная работа-то, — сказал он наконец. — И тяжелая. Добавить бы надо.

— Мы с самого начала оговорили объем работы. И вы сами назначили цену. Отруб на всех. Заканчивайте, и я расплачусь.

— Неправда твоя, хозяюшка, мы договаривались только яму вырыть, а про навоз ни слова сказано не было, — ухмыльнулся мужик. — Нас тут пятеро, все слышали.

Я мысленно выругалась. Пятеро, да. И все будут твердить, будто это я, перед тем как расплатиться, решила добавить мужикам лишней работы.

— Да и за то, что уже сработали, накинуть бы надо, барыня, — продолжал улыбаться он. — Поначалу-то казалось, что делать вроде нечего, а земля, гляди, какая тяжелая — глина сплошная.

Я снова посмотрела на отвал земли вдоль грядки. На глинистую она и близко не походила. Вполне приличный чернозем. Видно было, что за теплицей многие годы старательно ухаживали, облагораживая и удобряя почву.

— Да и промерзла она, долбить пришлось, а с виду-то и не скажешь, — не унимался мужик.

И это точно вранье. Я сама в сарае, тоже неотапливаемом, землю копала, когда доставала известь. А в теплице большие окна пропускали свет исправно. Да, она прогревалась не до такой степени, чтобы можно было высаживать рассаду уже сейчас, но и промерзнуть не могла.

Я вдохнула. Медленно выдохнула.

— Мы договаривались вырыть яму и заполнить навозом из навозника, и за это отруб на всех, — повторила я ровным голосом.

Глупо, наверное, было пытаться взывать к здравому смыслу. Разве мало мне попадалось подобных в нашем мире? Банковских работников, продавцов, менеджеров, живущих по принципу «не обманешь клиента — не проживешь». Но если в своем мире я могла фыркнуть и предложить обращаться в суд, то как поступить здесь?

— Я заплачу, как договаривались, за ту работу, которую мы обговаривали.

— Ой, неласкова ты, хозяюшка, — с приторной улыбкой протянул главный. Глянул поверх моего плеча.

Не оборачиваясь, каким-то шестым чувством я поняла, что двое придвинулись мне за спину, а третий встал у двери, перекрывая ее. Пожалуй, права была Марья, когда предупреждала не связываться с чужими. Между собой-то они честные, и в своей деревне всем миром укорот дадут, если что. А вот незнакомую юную барыньку можно и припугнуть, чтобы побольше денег вытрясти. Ищи потом ветра в поле.

— Разве можно над простыми людьми глумиться?

Я приподняла бровь, внимательно на него глядя. Не подействовало.

— Оно, конечно, понятно: тяжело, когда из всей дворни только девка да бабка, — продолжал главарь. — Да только не повод это обманывать. Боженька-то все видит. Не ровен час, уголек из печки выскочит. Дело-то такое, чуть не догляди — и полыхнет, поминай как звали.

Так… Это уже не припугнуть, а настоящий шантаж.

— За такую работу по десяток отрубов на каждого по справедливости будет.

Десять отрубов на каждого — это почти все деньги, что у меня есть. Но даже если я об этом скажу — не поможет. Поняли, значит, что мужчин в усадьбе нет, и решили, что можно не стесняться. Зря я с Марьей не посоветовалась прежде чем соглашаться!