Дж. Уорд - Пробужденный любовник
— Шш. Позволь мне… только…
Не сводя с него глаз, словно он собирался… Боже, она даже не представляла себе, что он мог сделать в таком состоянии… она нащупала другое полотенце и взяла его. Накинув его ему на плечи, она укутала Зеда. Но, когда она попыталась поднять его, он отшатнулся.
— Не прикасайся ко мне, — прохрипел он. — Ты испачкаешься.
Она встала на колени перед ним, полы атласного халата опустились в воду, намокая. Холода она даже не заметила.
Господи… Он выглядел как жертва кораблекрушения: слепые безумные глаза широко распахнуты, намокшие тренировочные штаны прилипли к мускулам на ногах, кожа на груди покрыта мурашками. Губы посинели, зубы стучали.
— Мне очень жаль, — прошептала она. Ей хотелось уверить его в том, что на нем нет никакой грязи, но она понимала, что это лишь снова возбудит утихшую истерику.
Ритмичный звук капель, падающих с душевой головки, был громким, как стук военного барабана. Под раздававшиеся в тишине удары воды об плитку, она вдруг вспомнила ту ночь, когда пошла за ним в его спальню… ту ночь, когда он прикоснулся к ее возбужденному телу. Десятью минутами позже, она обнаружила его свернувшимся над унитазом только потому, что он потрогал ее.
Я выпачкан. Я так грязен. Я грязный, грязный…
Осознание пришло к ней словно ночной кошмар, врываясь в сознание ярким холодным светом, открывающим весь ужас правды. Естественно, его кусали, пока он был рабом крови, и она решила, что именно поэтому он не любит чужих прикосновений. Но укусы, какими бы болезненными и пугающими они не были, не заставляют тебя чувствовать себя грязным.
А сексуальное насилие приводит именно к этому.
Внезапно его черные глаза обратились к ее лицу. Словно он почувствовал, что открылось ей.
Ведомая состраданием, она, было, наклонилась к нему, но злость, полыхнувшая в его взгляде, остановила ее.
— Господи, женщина, — резанул он. — Ты когда-нибудь прикроешься?
Она взглянула вниз. Халат распахнулся до талии, выставляя на обозрение выпуклости грудей. Она дернула отвороты, закрывая обнаженное тело.
В напряженной тишине было тяжело смотреть ему в глаза, поэтому она уставилась на его плечо… потом скользнула взглядом по ключице к основанию шеи. Ее глаза поднялись выше — к его горлу… к вене, пульсирующей под кожей.
Голод пронзил ее, вынуждая клыки удлиниться. О, черт. Только жажды крови ей сейчас и не хватало.
— Почему ты хочешь меня? — Пробормотал он, очевидно, чувствуя ее жажду. — Ты лучше этого.
— Ты…
— Я знаю, что я из себя представляю.
— Ты не грязный.
— Черт побери, Бэлла…
— И я хочу только тебя. Послушай, мне, правда, очень жаль. Ты не обязан…
— Знаешь что? Хватит разговоров. Я устал от разговоров. — Он вытянул руку на колене запястьем вверх. Черные глаза лишились всяких эмоций — пропала даже злость. — Это твои похороны, женщина. Делай, что хочешь.
Время словно остановилось, пока она смотрела на то, что он так неохотно предлагал. Да поможет им обоим Бог, но она действительно собиралась взять это. Быстро наклонившись, она аккуратно проникал в его вену. Это должно было причинить ему боль, но Зед даже не дернулся.
В ту же секунду, что кровь коснулась языка, она блаженно застонала. Она и раньше питалась от аристократов, но никогда не имела дела с воинами, а уж с членами Братства тем более. Его вкус стал диким ревом в ее рту, вторжением, грандиозным, кричащим взрывом. А потом она сглотнула. Поток его силы пронзил ее, прокатился пожаром по костям, взорвался в сердце искрами мощи.
Ее так сильно затрясло, что она почти оторвалась от его запястья. Пришлось схватиться за его руку, что удержать себя на месте. Она пила большими, жадными глотками, изголодавшись не столько по силе, сколько по нему — по этому мужчине.
Для нее он был… единственным.
Глава 18
Зейдист изо всех сил пытался сидеть спокойно, пока Бэлла пила. Он не хотел беспокоить ее, но с каждым движением рта, прикасавшегося к его руке, ему все сложнее было сохранять контроль над собой. Госпожа была единственной, кто когда-либо питался от него, и воспоминания о былом насилии были так же остры, как и клыки, впивавшиеся в его запястье. Страх объял его, сильный и живой, рожденный не тенями прошлого, но паникой реальности.
Матерь Божья… У него начала кружиться голова. Он был готов отрубиться в любую минуту, словно изнеженная девчонка.
В отчаянных попытках удержаться на плаву, он попытался сосредоточиться на темных волосах Бэллы. Один из локонов, лежавший рядом с его рукой, блестел в потолочном свете ванной, такой красивый, такой густой — совершенно непохожий на светлые волосы Госпожи.
Боже, эти темные волны выглядели такими мягкими… Если бы он осмелился, то зарылся бы руками… нет, лицом в эти локоны цвета красного дерева. Выдержал бы он? Смог ли бы быть так близко к женщине? Или ему стало бы еще хуже от накатившего страха?
С Бэллой, возможно, ему бы хватило выдержки сделать это.
Да… Ему бы понравилось в ее волосах. Может быть, сквозь них он нашел бы путь к ее шее… прижался бы поцелуем к ее горлу. Очень нежно.
Да… А потом он мог бы двинуться наверх и потереться губами об ее щеку. Может, она бы позволила ему сделать это. Он бы не стал приближаться ко рту. Он не мог даже представить, что она захочет быть в такой близости от его шрама, да и верхняя губа была изуродована. Кроме того, он не умел целоваться. Госпожа и ее фавориты предпочитали держаться подальше от его клыков. А после у него ни разу не возникало желания подобной близости.
Бэлла прервалась и подняла голову, ее сапфировые глаза обратились к нему в попытке удостовериться, что с ним все нормально.
Ее беспокойство задело гордость. Господи, думать, что он настолько слаб, что не сможет покормить женщину… и что самое отвратительное, знать, что она понимает это, пока прикасается к его вене. А еще то выражение, мелькнувшие на ее лицо несколько минут назад: ужас сквозил в ее взгляде, когда она поняла, что делали с ним в рабстве.
Он не выносил сострадания, не хотел этих обеспокоенных глаз, не нуждался в ласках и утешениях. Он открыл рот, готовый остановить ее, но злость затерялась где-то по пути между его нутром и горлом.
— Все нормально, — сказал он грубо. — Не останавливайся. Продолжай.
Облегчение в ее взгляде было словно очередной шлепок по заднице.
Когда она снова начала пить, он подумал: «Как же я ненавижу все это».
Ну… кое-что во всяком случае он действительно ненавидел. Ну, хорошо, он ненавидел то дерьмо, что засело у него в голове. Но когда осторожные движения ее рта возобновились, он понял, что они нравятся ему.
