Все потерянные дочери (ЛП) - Гальего Паула

А затем мы принимаемся за дело.

***

Ночь выдалась долгой, хоть и освободить город оказалось несложно. Сопротивления почти не осталось: большинство жителей Эреи с самого начала были на стороне Волков. Но всё равно нужно было подавить вспышки беспорядков, сдержать разбушевавшиеся празднования, остановить эйфорию тех, кто стремился мстить — разрушая лавки тех, кто наживался на страданиях угнетённых…

Мы направили несколько отрядов на патрулирование города. Другие возглавили охотничьи группы, чтобы отогнать иру, привлечённых остатками магии. Ведьмы умеют контролировать её — Одетт объясняла мне это — но невозможно полностью сдержать утечки энергии, особенно посреди войны.

Часть солдат осталась охранять границы, остальные занялись расчисткой последствий: рухнувшие стены, земля, разломленная надвое, тела, оставшиеся на поле боя…

Я без труда различаю тех, кто слышал о смерти своего капитана, от тех, кто видел моё тело.

Большинство, скорее всего, не были в туннелях; у них не было даже возможности подойти к тронному залу, чтобы отдать честь. Потому их лица отражают лишь переход от недоверия к облегчению.

Но есть и другие. Те, кто знает правду.

Или хотя бы её часть. Потому что даже я до конца её не понимаю.

Они не просто наблюдают с любопытством, не задаются вопросами о том, почему ходят такие мрачные слухи. Они отступают с моего пути. И шепчут про себя молитву Мари.

Часы проходят — и под конец ночи приходит то новое начало, о котором мы говорили с Ниридой.

Все собираются в тронном зале, том самом, что всего несколько часов назад служил мне гробницей.

От монет не осталось и следа. Кто-то убрал осколки стекла, усеявшие пол.

Нирида выбрала это место неслучайно — она сделала это осознанно. Потому что именно здесь всё началось. Здесь я отрубил голову наследнику Львов, Эрису. Здесь началась революция — тогда у меня не было иного выбора, когда они собирались казнить мою командиршу, мою подругу… и приговорить к смерти Одетт.

Может, ещё несколько месяцев дали бы нам преимущество: мы бы успели мобилизовать армию, эвакуировать часть эренитских Волков. Но Эрис не оставил мне выбора.

Я замечаю, как среди толпы начинается шёпот, когда я прохожу к капитанам, к Нириде, стоящей в первом ряду. Здесь же — ведьмы. И Дочь Мари, мать-королева шабашей Сулеги — Камиль. Она с осторожностью опускается на плечо Илхана, своего спутника, и тот так же осторожно поддерживает её, стараясь, чтобы никто не заметил её слабости. Она, должно быть, измотана после битвы.

Здесь и Эльба. Завидев меня, он долго смотрит, а потом медленно кивает. Он, похоже, тоже что-то слышал о моей смерти.

Я мысленно пересчитываю знакомые лица капитанов и их лейтенантов — и замечаю, что некоторых не хватает. Возможно, они в другом месте — лечат раны с помощью ведьм или помогают при передаче власти. Но я слишком ясно понимаю: некоторых я больше не увижу никогда.

В целом, атмосфера остаётся торжественной, но под ликованием таится холодная, сдержанная грусть. Победа досталась дорого.

Нирида замечает меня и пробирается ко мне. Спустя секунду одна из соргинак поднимает руки — и в зале приглушается свет. Над головами присутствующих пробегает шорох.

Сзади раздаются голоса — и мы все поворачиваемся: между солдатами и ведьмами выстраивается проход. Они расступаются, как по отрепетированному танцу, и в тронный зал входит Одетт — в образе Лиры.

Её окутывает сияние, и кажется, будто она светится в мягком полумраке, созданном соргинак.

Солдаты, глядя на её острые черты лица, гордо приподнятые скулы и приподнятый подбородок, видят в ней Королеву Королев.

А ведьмы — те, кто знает правду и улыбается — тоже, наверное, видят в ней королеву. Одетт бросает взгляд на одну из них — Кайю.

Это она первой рассказала ей о её происхождении. И Еве. Тогда, когда мы впервые встретили её как посланницу между ведьмами и людьми при дворе Сулеги.

Кайя улыбается в ответ — и склоняет голову в почтительном поклоне.

Одетт продолжает идти, медленно, позволяя всем любоваться ею — так поступила бы и настоящая Лира. Хотя, думаю я, Лира бы никогда не зашла так далеко. Никогда не осмелилась бы бросить вызов Львам, какими бы жестокими они ни были. Никогда бы не рискнула ради своего народа — и не поставила бы под угрозу свою уютную, безопасную жизнь.

А вот Одетт…

На ней — красное платье с глубоким V-образным вырезом, тонкий узор которого словно прилип к её бледной коже. Длинные, струящиеся рукава ниспадают с плеч, как полупрозрачный шёлк, а ткань юбки обтягивает бёдра, распахиваясь лишь от колен.

Платье, достойное королевы. Она всегда знала, как выбирать такие. Возможно, даже лучше, чем сама Лира.

Пока она идёт, я понимаю, что она вот-вот окажется рядом. Одного взгляда хватает, чтобы за всем этим образом я увидел настоящую королеву — ту, кем она стала на самом деле.

Я протягиваю ей руку — и она берёт её, позволяя помочь подняться по последним ступеням к трону. Я уже хотел отойти, но она делает едва заметный кивок — и я понимаю.

Остаюсь. Встаю позади трона, как когда-то стояла моя мать за родителями Лиры.

Становлюсь рядом — и чувствую взгляды всех присутствующих на себе, на нас. Но никто не осуждает. Все просто ждут.

Нирида поднимается по ступеням, склоняется перед Одетт и отходит в сторону. Свет, по-прежнему приглушённый внизу, здесь наверху уже вернулся. Золотое сияние играет в светлых волосах командирши, в узорах на платье Одетт, и в короне, которую кто-то вручает Нириде. Где-то за нашими спинами, в лесу, начинает светать.

Я задерживаю дыхание.

Мы все — затаили дыхание.

Но Нирида не спешит возложить корону. Она стоит в ожидании, пока Одетт не делает шаг вперёд и не оглядывает собравшихся — словно хочет охватить взглядом каждого, подарить каждому мгновение внимания.

— Волки, — начинает она. — Эрея теперь ваша.

Торжественность растекается по залу, как свет. Кто-то аплодирует, кто-то воет в знак победы — но все знают, когда нужно вновь замолчать.

— Эта победа, однако, далась нам не просто так. Мы заплатили за неё: каждый из вас пожертвовал чем-то в этой войне, которая ещё не окончена. Нам ещё многое предстоит — и здесь, и за пределами, в тех местах, где Львы всё ещё властвуют.

Раздаются крики недовольства — в адрес Львов. Одетт даёт им прозвучать, выжидает, прежде чем продолжить.

— Следующий шаг ясен: защитить то, что наше. Сберечь нашу магию, наш народ — и затем вернуть всю Землю Волков. Солдаты, соргинак, народ Эреи — я рассчитываю на вас.

Все аплодируют, воют. Кричат имя Лиры — не зная, что она мертва. И что ту, кто привела их к победе, зовут иначе. Что она — убийца, предательница, лгунья… и героиня.

Одетт поворачивается и на мгновение встречается со мной взглядом — в тот самый миг, когда Нирида делает шаг вперёд, поднимает золотую корону и возлагает её на голову Одетт, когда та склоняет её.

И вот она выпрямляется — с короной, с властью и достоинством — в море аплодисментов, в криках, возгласах, слезах восторга. А утро заливает её лик золотом.

Праздник продолжается ещё долго после восхода.

Но я не остаюсь до конца.

И Одетт тоже.

Я иду за ней, когда она покидает тронный зал, переполненные коридоры, где всё ещё звучит ликование. Я следую за ней, когда она останавливается, чтобы выслушать тех, кто желает отдать ей честь и присягнуть на верность.

Я иду за ней по лестнице, ведущей в жилое крыло, — к дверям, за которыми ей теперь положено оставаться, теперь, когда герцогов больше нет: в покои, что когда-то принадлежали королям Эреи.

Но вместо этого я вижу, как она входит в ту самую комнату, которую ей выделили, когда мы приехали сюда — тогда, когда вместе искали способ остановить проклятие Тартало. Тогда всё и началось.

Кажется, с тех пор прошла вечность. Хотя на самом деле — не прошло и года.

Я подхожу к двери — и понимаю, что она услышала меня. Потому что дверь открыта.