Под крылом Дракона (СИ) - Нурт Митра
А на ворона ли? — Нет! С рёвом в утреннее небо устремляется гигантский дракон, колыхнув порывом от раскрывшихся крыльев добрую часть поляны. Брошенная лошадь сначала в страхе кричит и пытается убежать, но, слыша мой смех, успокаивается и просто косится на небо, беспокойно топчась на месте…
—…Я буду рядом — знай…
Средь птичьих стай… Птичьих стай…
Я даже не выпрыгиваю из седла — пролетающее низко существо подает мне лапу — и вот я уже вместе с ним, перебравшись поближе к голове и греясь теплом крупной чешуи, взмываю к холодным облакам. Хлопки́ крыльев поднимают всё выше и выше…
—…По любимой земле я уйду на рассвет
Меня больше нет, но моё Солнце со мной, мой свет…
Поднимаю глаза к бесконечной реке…
В звёздном молоке, что с детства поит дитя…
Я снова на той же поляне, ночью, когда небо, усыпанное звёездами, заставляет грудь вздыматься чаще. Лес шумит с сонным ветром, но от этого только теплее на душе — глядеть, как на залитой звёздным светом траве играют уже двое — мужчина и ребенок. Каждый из них время от времени поднимает голову к небу и дивится картиной тысяч душ наших далёких предков…
—… Помня нежность твою, я оставил свой след
Отыщи мой свет, что я зажег для тебя!*
Луч показавшейся луны высвечивает четкий символ на спине мужчины, прямо между лопаток, немного повыше к затылку — раскрывший крылья дракон, выполненный чернью. И я улыбаюсь, зная, что на спине любующегося ночным небом ребенка точно такой знак. Знаю, что у меня на том же месте тоже есть знак — saaluúr — лебедь, нежный и ласковый, разыгравшийся на воде и взметнувший водяные брызги. Знаю, что, появись рядом со мной ещё один ребенок, то у него тоже будет лебедь на спине. И это будет правильно!..
— Рит, алё! — Антон потряс перед моими глазами ладонью и легонько щелкнул по лбу. — «Восток», я «Земля»!
— Прости… — я поражённо смотрела впереди себя, снова глядя на сидящего у костра учителя. Он уже перестал петь и играть, а просто слушал разговоры своих учеников, иногда посмеиваясь. — Меня немного… того…
— Да вижу, — Антон оглянулся на своего руководителя, хихикнув. — И видел, как ты смотришь на «монстра». Мне что, вещички паковать? Хоть пенсионное удостоверение выпишешь?
— Чего? — я игриво потрепала парня по загривку. Антон только громче засмеялся.
— Ну, как это… «помидоры завяли», судя по открытому рту. Я комаров отгонял, но они внутрь просились! Правда-правда! — милый сам потряс меня, попытавшись поднять на руки.
— Размечтался! — я натянула Антону шапку на глаза, опустившись на пожухлую траву.
…Вспоминай!.. — донёс резкий порыв ветра, забрав с собой улыбку. Я вновь попыталась засмеяться, но на этот раз получилось уж точно наиграно.
*текст из песни гр.«Омела» — «След мой»
***
Поход закончился тем, что всё воскресенье я с туманом в голове провалялась на кровати. Прошёл ещё день, и другой, а моё «варёное» состояние прогрессировало только сильнее. Ну, я как обычно ходила на уроки, делала домашнее задание, гуляла с друзьями и подругами, встречалась с Антоном, но меня постоянно не покидало ощущение, что всёе, что я делаю, что меня окружает — всё пустое, ненужное, чуждое. Ничего не вызывало раздражения или слабости. Я практически страдала какой-то безвыходной тоской, хотя минут безделья, кажется, не выпадало. Тем не менее, стоило мне оказаться одной, как хотелось лезть на стену. И это заметно сказывалось на учебе — я, хоть и готовилась к урокам, но почти не могла слушать своих учителей. В самые невыносимые моменты мне хотелось рассмеяться им в лицо, зашвырнув учебники в самый дальний угол кабинета.
Домашние работы я сдавала четко и полностью выполненные, так что учителя относились к моим «снам» и «витаниям в облаках» во время занятий как к запоздалому переходному возрасту и, кажется, даже не особо огорчались этому — класс я никогда не тянула, забиякой не была, да и пофигизмом совсем не страдала.
Ох, если бы ещё наш историк Левин так же думал! Ага, держи карман и даже двумя руками, или даже тремя, если мутировать сможешь! Ну, а если всё-таки сможешь, то все равно машиночку для заката губ лучше будет держать в запасе и — желательно — при себе.
Как проклятие, первый урок истории был в среду, как раз когда я ещё не успела прийти в себя, но и вроде только начала привыкать к чувству «отвалите-от-меня-все». Во время одной из коротких лекций я слишком засмотрелась на доску, куда выписал Михаил Сергеевич своим ровным почерком новые даты. Слишком ровным и чётким… До безобразия чётким…
— Соловьёва, ты где? — резкий стук ручкой по парте вместе с полушепотом, скользнувшим у самого уха. Я так дернулась от неожиданности, что одноклассники, что необычно для урока Левина, даже начали смеяться. — Мы-то все тут!
— П-п-простите! — я дала петуха, испуганно посмотрев на своего преподавателя.
— Михаил Сергеевич, она себя не очень хорошо чувствует последние дни… — улыбнулась Марина с такой милой улыбкой, что беспокойство во взгляде на меня я чуть не пропустила. Я сглотнула, предчувствуя бурю, и не зря — учитель тоже улыбался, хоть и слабо.
— Внеклассные занятия, — скривил губы Левин, отходя от меня к своему столу. Кто-то позади охнул. — До конца недели. Каждый день после уроков. Я предупрежу вашего классного руководителя.
— Но ей просто… — решила заступиться за меня Марина, но через секунду мгновенно замолчала.
— Если вы себя плохо чувствуете — сидите дома и лечитесь. Пришли заниматься — будете заниматься! — голос учителя был спокоен и холоден, как мороженое, завалявшееся в самом дальнем углу холодильной камеры. — Кто-то хочет составить Соловьёвой кампанию? — в тишине, возникшем в кабинете и кашлянуть никто не посмел. — А теперь продолжим урок…
Поняв, что хуже уже не станет, я пролежала до конца урока на парте, делая лишь вялые попытки хоть как-то нагнать класс. Как только прозвенел звонок, я всё равно подошла к более молчаливому чем обычно Михаилу Сергеевичу. Оказавшись к нему ближе, я ощутила его напряжение и нетипичное раздражение.
— Ваше наказание не обсуждается, — скупо проговорил он, доставая для нового класса учебники и методички.
— Михаил Сергеевич, пожалуйста, у меня правда… Мне с выходных сложно концентрироваться… Но не стоит… — я сглотнула, теперь разглядывая учительский стол. — Скоро всё пройдет…
— Я терпелив. Подожду, — кивнул мужчина, снимая очки и поджимая губы. — Учиться никогда не поздно. Заодно отоспишься. Да и самообразование тоже пойдёт тебе на пользу. Жду сегодня после… седьмого урока в этом же кабинете. Не придёшь — на следующем уроке будет «внезапная» контрольная работа. Не думаю, что класс будет счастлив от этого.
Я только пискнула от наглости, хотя хотелось топать и выть от настолько крутого поворота. Каша в голове только подливала масла в огонь. Видимо, Левин и сам увидел, что перегнул палку, поэтому стал немного мягче. Сцепив пальцы в замок, он пожевал губы.
— Это для тебя. Дисциплина тебе сейчас нужна. Поэтому это — всего лишь помощь. Упустишь раз — и больше не исправить, — Михаил Сергеевич не смотрел на меня, но и не нужно было.
— Я приду, — сжав кулаки, глухо произнесла я, проглотив неприятные слёзы обиды.
— Вот и хорошо, — с явным облегчением согласился Михаил Сергеевич, а я, сжав зубы, пошла на следующий урок, чувствуя себя хуже некуда. Литературу я кое-как проспала, смутно вспоминая всё, что мне привиделось под ностальгическую песню во время школьного похода.
Следующие полтора часа я ковырялась в учебнике истории как в не очень-то вкусной еде. Другие ребята уходили домой, с молчаливым сожалением поглядывая на меня, а мне приходилось сидеть в одиночестве и учить параграфы, которые не так давно рассказывал учитель. Сам Левин читал какие-то записи, отмечая что-то на отдельном огрызке бумаги. Серьёзный, как обычно, ни улыбки тебе, ни какого лишнего движения…
…Перо скользит по бумаге, изредка окунаясь в чёрно-синие чернила. Я искоса наблюдаю за чужой работой, молчаливо восхищаясь усидчивостью писца. Тень, крепкий солдат, носящий за спиной двуручный меч, наконец-то остался в коридоре и не выдавал своё присутствие раздражительным сопением и запахом костра, присущим, наверное, только ему. Да и моя Тень, мастер хлыста и ножей-спиц, отсыпается в своей комнате. Всё-таки даже таким выносливым ребятам нужно время от времени вести себя как детям.
