Райчел Мид - Голод суккуба
Предстояло добавить кучу денег, особенно если учесть, сколько я уже поставила. Века капиталовложений придали мне уверенности, но это не значит, что нужно быть дурой. Что у него? Должен быть флеш. Я уклонилась и бросила карты.
С довольной ухмылкой он сгреб внушительный банк. Когда он вскинул руку, карты предстали лицевой стороной. Бубновая двойка. Восьмерка треф.
— Ты… ты блефовал! — воскликнула я. — У тебя вообще ничего!
Картер молча зажег сигарету.
Я воззвала к остальным:
— Он ведь не может!
— Черт, я этим пол-игры занимался, — отозвался Хью, взяв у Картера зажигалку. — И не то чтобы от этого вышел какой-нибудь толк.
— Да… но… он-то, понимаешь… ангел. Они не могут лгать.
— Он не лгал. Он блефовал.
— А блефовать тоже нечестно, — возразил Коди, наматывая на палец прядь белокурых волос.
— Это потенциальная ложь, — высказался Питер.
— Потенциальная ложь? — уставился на него Хью. — Что, черт побери, это значит?
Глядя, как Картер складывает деньги, я скорчила ему рожу. Ангел должен оказывать хорошее влияние на слуг зла, а он временами кажется еще хуже нас.
— Наслаждайся своими тридцатью сребрениками, Иуда.
Он насмешливо мне поклонился, в то время как остальные продолжали спор.
Вдруг разговор обвалился, словно ряд падающих домино. Картер, разумеется, почувствовал это первым, но, как всегда безразличный, только поднял брови. Затем дошло до вампиров с их обостренным чутьем. Они переглянулись и уставились на дверь. Наконец, спустя несколько секунд, насторожились и мы с Хью.
— Что это? — нахмурился Коди. — Вроде Джорджины, но не совсем.
Хью задумчиво проследил за взглядом молодого вампира:
— Инкуб.
Я, конечно, и сама уже поняла. Излучение, которым все мы обладаем, различно: вампиры ощущаются иначе, чем черти, а черти — иначе, чем суккубы. Если достаточно хорошо знаешь бессмертных, всегда сможешь распознать исключительные особенности каждого. Я была единственным суккубом, пробуждающим ощущение шелка и благоухания туберозы. В комнате, полной вампиров, я запросто определю присутствие Коди или Питера.
Таким же образом я сразу узнала, что к дверям приближается инкуб, и точно определила, какой именно. Его признаки я отличила бы везде, что бы ни случилось. Мимолетное ощущение бархата на коже. Едва заметный аромат рома, миндаля и корицы.
Не успев даже осознать, что встала, я распахнула дверь и с радостью обнаружила те же лисьи черты и озорные глаза, что видела в последний раз более ста лет назад.
— Привет, ma fleur[1], — сказал он.
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Бастьен, — выдохнула я, все еще не веря своим глазам. — Бастьен!
Я бросилась в его объятия, а он поднял меня, как пушинку, и закружил. Потом аккуратно поставил, нежно глядя сверху вниз, и на его красивом лице заиграла улыбка. Тут я осознала, как мне ее не хватало.
— Ты ничуть не изменился, — заметила я, пожирая взглядом черные вьющиеся волосы, доходящие до плеч, шоколадно-коричневые глаза, столь темные, что казались черными.
В отличие от меня он предпочитал носить обличье, оставшееся со смертных дней. Кожа была цвета моего любимого кофе мокко, гладкая и приятная. Нос ему сломали еще в человеческие годы, но Бастьен так и не потрудился это исправить. Это нисколько его не портило; наоборот, скорей придавало облик лихого мерзавца.
— А ты, как обычно, выглядишь совершенно иначе. Как нынче себя называешь?
В голосе его слышался легкий британский акцент после многих лет, проведенных в Лондоне, — вслед за тем, как он покинул плантацию рабов на Гаити. Он сохранял этот акцент и французские словечки своего детства исключительно для форса; по желанию он мог говорить на американском английском так же безупречно, как я.
— Джорджина.
— Джорджина? Не Жозефина? Не Хироко?
— Джорджина, — повторила я.
— Ну что ж, очень хорошо, Джорджина. Дай-ка посмотреть на тебя. Повернись.
Я закрутилась, словно модель, демонстрируя свое новое тело.
— Изысканно, — одобрительно кивнул он. — Впрочем, иного я от тебя и не ожидал. По сути, все то же, что у других, но все изгибы в нужных местах, и цвет очень приятный.
Склонившись, он профессиональным взглядом изучил мое лицо.
— Особенно мне нравятся глаза. Кошачьи. Сколько ты уже в этом обличье?
— Пятнадцать лет.
— Только-только разносила.
— Ну, это зависит от того, что понимать под словом «разносила», — сухо заметил Хью.
Мы с Бастьеном обернулись, вспомнив, что здесь не одни. Остальные бессмертные, тут же забыв об игре, озадаченно за нами наблюдали. Бастьен пустил в ход самую лучезарную свою улыбку и решительным шагом пересек комнату.
— Бастьен Моро.
Он вежливо протянул руку Хью, весь сама изысканность и почтение. В конце концов, у инкубов способности к обслуживанию клиентуры и связям с общественностью ничуть не хуже, чем у суккубов.
— Очень приятно познакомиться.
С учтивостью Бастьен представился остальной компании и лишь на мгновение запнулся, приблизившись к Картеру. Единственным признаком того, что встретить среди нас ангела показалось ему несколько странным, было удивление, сверкнувшее в темных глазах Бастьена. Однако он все с тем же непревзойденным шармом улыбнулся Картеру и пожал ему руку.
Удивленный приходом Бастьена, Питер тем не менее почтительно встал:
— Присаживайтесь. Что-нибудь выпьете?
— Благодарю, вы очень любезны. Бурбон со льдом, пожалуйста. И простите мне столь неожиданное появление. У вас потрясающий дом.
Вампир кивнул, довольный, что кто-то наконец оценил его гостеприимство.
Я, однако, беспокоилась совсем по другому поводу и очень хотела знать, чем вызвано «столь неожиданное появление». Я вдруг вспомнила о ядовитом сюрпризе Джерома:
— Джером знает, что ты здесь?
— Разумеется. Давно договорились.
Наш брат не может заходить на чужую территорию без предварительной договоренности с надзирающим. Для тех, кто восстает против системы, у нас есть хренова туча правил, предписаний и всякой прочей бюрократии. По сравнению с нами Федеральное налоговое управление просто детский сад.
— Он мне сказал, где тебя искать сегодня вечером.
— И ты здесь для того, чтобы?..
Он игриво приобнял меня:
— Какая же ты напористая. Никакого тебе «привет, как поживаешь». Могу я просто повидать старого друга?
— Не в нашем деле.
— Вы давно знакомы с Джорджиной? — осведомился Хью, поудобнее устраивая в кресле свое массивное тело.
— Не знаю, — задумался Бастьен. — Сколько времени прошло? Целая вечность.
