Сергей Лукьяненко - Близится утро
Падать и впрямь было невысоко. Метра три или чуть больше. И сгруппироваться я успел, так что даже пяток не отбил – прокатился по каменному полу и встал.
Навеpxy, в светлом проеме люка, виднелись две озабоченные физиономии.
Потом к ним присоединилась третья.
Надзиратель шипел и бормотал что-то о душегубах, Богом проклятых.
– Снимай халат и кидай наверх! – потребовал охранник.
– Сейчас, уже снимаю, – ответил я, торопливо озираясь. Света мне здесь не оставят, это уж точно, надо успеть хотя бы осмотреться...
Камера была небольшой. Метра три на три, почти кубическая. Стены, пол все из каменных плит изрядного размера. Значит, не выковырять камень, не прорыть лаза... В одном углу камеры – дыра в полу, небольшая дыра, с ладонь размером. Над ней в стене – совсем уж маленькое отверстие, из которого вода льется непрерывно, в дыру убегая., В противоположном углу камеры – груда опилок. Именно опилок, мелких и вроде даже чистых.
Хорошо придумано.
Тут тебе и вода для питья, тут тебе и сортир. Тут тебе и ложе – да такое, что на лестницу не употребишь. А до потолка не допрыгнешь. А по потолку до люка не проползешь. Руссийский зиндан, одним словом!
– Халат! – крикнул надзиратель. – Халат отдай, душегуб! Вещь отчетная!
Халат!
– Святое Писание, карбидную лампу и кирку! – крикнул я в ответ.
Надзиратель в сердцах плюнул вниз и стал задвигать деревянную решетку. В общем-то в ней и нужды не было.
– Если еды не давать, пока не вернет... – вполголоса предложил один из конвоиров.
– Не положено! – с искренней болью в голосе ответил надзиратель. – Душегуб проклятый... что ж вы не держали?
Значит, голодом меня морить не собираются. Хорошо...
– Да пусть он удавится своим халатом!
– А если и впрямь удавится?
Голоса уже удалялись. А вместе с ними – и чахлый факельный свет.
Я сел на пол, провел рукой по камню. Чисто, на удивление чисто. Видать, после предыдущего узника камеру отмыли.
На всякий случай я все-таки подполз к груде опилок и бережно просеял их между пальцев. Нет, ничего. Ни записок написанных кровью из жил на обрывке ткани, ни тайно припасенного инструмента, чтобы ковырять стены.
– Попал ты, Ильмар... – сказал я самому себе. – Ох и попал же...
Очень медленно – спешить мне теперь было некуда – я двинулся по периметру комнаты. И всюду, куда только дотягивался, ощупывал стены. Все камни были крепкими, надежными. Никаких выцарапанных посланий тоже не было. Да и чем их выцарапывать, если в камеру голым бросают? Ногтями? Или собственный зуб выдрать, да им попробовать? Нет, не выйдет, не найдется на свете зубов крепче гранита.
Через полчаса ощупывать стало нечего. Сложив руки ковшиком, я подставил их под лениво текущую струйку. Сестра-Покровительница, посмотри на меня, ободри, вразуми...
Вода была хорошая. Вкусная, чистая. Удивительное дело, водопровод в камере – неслыханная роскошь. Хотя кто в мире богаче Святой Церкви? Разве что Владетель... Да и то сомнительно.
Я отошел обратно к груде опилок. Уселся, скрестив ноги, подгреб под себя побольше трухи. Камеру я, можно сказать, изучил. Уж чем-чем, а умением в темноте не теряться Сестра меня щедро одарила. И не в таких переделках бывали...
Тряхнул я головой и признался себе, что не прав. В таких – не бывал.
Египетские гробницы, киргизские курганы, саксонские подземелья – все это давным-давно заброшено.
Кроме хитрых, но обветшалых ловушек нет там преград. Да и не голым я в них забирался – с веревками, лампами, прочим снаряжением. А здесь – тюрьма. Камера, в которой до конца, жизни сидеть предстоит... если не удастся выбраться, конечно.
Так что же я имею?
По стенам не забраться, до люка не допрыгнуть...
Есть у меня, конечно, халат. А из шелкового халата можно легко веревку сделать. Это и снаряжение, это и оружие...
Веревка. Груза нет, крюка нет, но придумать-то что-нибудь можно? Ведь можно? Значит, забрасываю веревку, цепляю ее за решетчатый люк, подтягиваюсь...
Снаружи раздался шум. Я поднялся, поморгал, когда в коридоре появился желтый дрожащий отблеск. Надо же, как быстро глаза от света отвыкли!
– Дальше, дальше...
Голоса – много голосов. И шаги дружные. Человек пять-шесть идет.
Люк с грохотом отодвинулся. Надзиратель заглянул вниз, а за его спиной замаячили каменные лица конвоиров.
– Ильмар-вор! – угрожающе произнес надзиратель. – Если ты сейчас же не отдашь халат доброй волей, мы спустим лестницу и заберем его силой.
Только начал побег обдумывать...
– Святые братья, не губите! – как можно жалобнее воскликнул я. – Холодно здесь, помру я! Оставьте одежду, святые братья! Даже римская стража над Искупителем так не зверствовала!
– Так и ты не Искупитель, Ильмар-вор. – Надзиратель был непреклонен. – И нечего о зверствах говорить – по полста лет люди в таких камерах жили! Халат!
– Да что ты с ним рассусоливаешь. – брезгливо бросил кто-то из святых братьев. – Он еще имя Искупителям своим грязным языком трепать будет!
Давайте...
Вниз начала опускаться лестница. Ну вот, только сломанных ребер мне не хватало! В один миг я сорвал с себя халата скомкал и швырнул вверх, прямо в лицо надзирателю..
– Забирайте! Изверги!
...Для порядка бы еще слезу пустить, пусть в моем слабодушии уверятся, но плакать совсем не хочется. Когда в душе одна лишь злость – откуда слезы?
– Может поучить его для порядка? – осведомился кто-то.
– Нет, не положено! – отрезал надзиратель. – Служба должна осуществляться со всем тщанием, но без лишней жестокости!
Экий он законник...
– Халат проверь, может, уже успел веревок надергать? – спросил тот, кто желал заняться моим воспитанием.
– А я что делаю? – обиделся надзиратель. – Все в порядке, целый халат... а поясок, поясок!
– Поясок у меня...
Решетка легла на свое место, а свет и голоса удалились. Да уж, кто по доброй воле здесь решит задержаться...
Я снова вернулся к своим опилкам. Вот так, Ильмар-вор. Нет тебе фарта.
Обходись тем, что есть. Головой.
Каждому вору, а порой и честному бюргеру, рано или поздно приходится с тюрьмой знакомство сводить. Ну, если за пьяную драку присудили тебе месяц конюшни чистить или за мелкую кражу добряк-судья год каторги пожаловал, – это дело простое. Устраивайся, обживайся, учись, как обитать за решеткой. А вот когда попал на пожизненную... ну, или на десять лет рудников, что верная смерть, – то готовься бежать.
Только по уму готовься!
Вначале пойми, как ты бежать будешь. Слабину прощупай – в стене, в полу, в стражниках. И жди момента. Не дергайся раньше времени. Но и не упусти свой шанс. Не перегори. Тюрьма, особенно одиночка, тем ужасна, что волю убивает. И тело еще не ослабло, и мысли двигаются, а воли нет – и пропал человек. Перед ним дверь открой, ключ на столе забудь, оружие оставь, а он будет тупо смотреть, шага к свободе не сделает.
