Огонь, Вода и Медные Порталы (СИ) - Герт Эмилия

— Тётя Луша, как ты себя чувствуешь? — спросила Настя, присев на край лавки у постели Лукерьи.

— Получше, Настюша, — слабо кивнула женщина. — Чего это я съела такого? От квасу, что ли так поплохело?

То, что Огневед унёс с собой, в Настином мире называлось уликами и просто не укладывалось у Насти в голове.

«Можно ли налить яд из банки в квас ненамеренно? Вряд ли. Кто мог это сделать? Ведь не племянница же?», — глядя в окно, размышляла девушка. — «Да и зачем кому-то травить пожилую женщину?».

— Сходи, Настенька, княжича проведай, — завозилась обеспокоенно Лукерья. — А то обе няньки бросили робёнка. Обо мне не беспокойся. Дверь открытой оставь, если что, я уж крикну тебя. А Любогнева-то где?

— Во дворе, наверное, — замялась Настя у двери, не испытывая желания звать Любогневу к тёте. А позвать нужно. Всё же родная душа, вон как переживала за тётушку! Даже на Настю с кулаками кинулась. — Позову сейчас, — преодолевая внутреннее сопротивление, решилась Настя и направилась к выходу из терема.

Любогнева стояла на крыльце, вцепившись в перила тонкими побелевшими пальцами.

— Тётя Луша пришла в себя, — обратилась Настя к застывшей спине. — Зайди, проведай её.

Застывшая спина дрогнула, и Любогнева медленно обернулась к Насте, низко опустив голову, плотно сжав челюсти, исподлобья буравя девушку жгучим ненавидящим взглядом. Казалось, тьма в глазах Любогневы, не умещаясь, выплёскивалась наружу, клубясь и поглощая вокруг себя всё живое.

На короткий момент Насте стало жутко, как в тот момент, когда она тонула в трясине, но в следующее мгновение она взяла себя в руки. Ей не за что оправдываться перед Любогневой. Она точно не причастна к отравлению тёти Луши.

Настя повернулась и пошла в княжескую горницу. Княжича, и в самом деле, пора было проведать.

Любогнева медленно выдохнула и перевела взгляд на свои руки. Руки как руки, обычные, человеческие. Пальцы нежные, тонкие, даже перстни все на месте. Любогнева улыбнулась: «Это хорошо. Не хватало еще из-за какой-то дрянной девки — Настьки — упустить свой первый оборот!».

Как там старик сказал? Может она, Любогнева, выбрать, кем обернуться? Не иначе, матушкина магия в ней пробудилась!

А теперь вот успокоилась и сущность звериная отступила. Так вот значит, как происходит оборот в звериную ипостась! Это ж, какой накал страстей нужно в себе разогнать, чтобы перекинуться полностью? Впрочем, ей, Любогневе, и стараться особо не придётся, нрав сам из неё прёт, знай, вовремя сумей останавливаться. Любогнева довольно заулыбалась.

Стоя на княжеском крыльце, она недолго понаблюдала, как дюжие молодцы выносят из терема Огневеда и разносят по домам быстро идущих на поправку раненых воинов, и мысль, пришедшая ей в голову, была вовсе не о пострадавшей по своей глупости тётке. Мысль, с каждой минутой набиравшая в её голове всё большие обороты, заставила Любогневу улыбнуться хищно, предвкушающе, а потому она, вместо того, чтобы вернуться в терем и справиться о тётушкином здоровье, спустилась с крыльца и направилась в сторону конюшен.

Выйдя за терема, Любогнева застыла, как вкопанная.

Мощный дуб, что рос позади одной из конюшен, был виден с пригорка, как на ладони. За одну из веток кем-то была перекинута верёвка, и небольшая дощечка с вырубленными выемками, пристроенная к верёвке, превращала её в качелю.

Качеля раскачивалась, направляемая сильным телом конюха Деяна, и непутёвая служанка Любогневы — Авдотька, стоя на дощечке рядом с ним лицом к лицу и подогреваясь байками молодого человека, хохотала заливисто и беззаботно, то и дело запрокидывая назад голову и обнажая красивую девичью шею.

Белый свет померк в глазах Любогневы. Она согнулась пополам и, опершись рукой о сруб, отступила обратно за терем, хватая ртом, ставший плотным и колючим, горячий воздух. Села прямо на землю, привалившись спиной к стене сруба, вытянула перед собой побелевшие, скрюченные в когтистую лапу, пальцы и начала дышать глубоко, вспоминая, как успокаивала себя на крыльце.

Из оцепенения её вывели голоса. Они приближались, и были Любогневе хорошо знакомы. Любогнева поднялась и выглянула из-за терема. Деян и Авдотья, взявшись за руки, поднимались по склону.

Любогнева зажмурилась от боли, словно в грудь ей разом воткнули с десяток ножей. Во взгляде Деяна, направленном на Авдотьку, было столько нежности и искреннего восхищения! Никогда еще Любогнева не видела его таким счастливым. Никогда, даже в минуты страсти, Деян не смотрел на неё так, как на Авдотьку, разрешившую ему взять себя за руку!

Полынная горечь осознания, что на неё вообще никто никогда так не смотрел, заставила Любогневу отвернуться от чужого счастья и вытереть с лица шелковым рукавом предательские слёзы.

— Барынька! — удивлённый голос Авдотьки помог Любогневе собраться. — А вы чего здеся-то? Случилось чего?

— Случилось, — продавила сквозь сухое горло Любогнева. — Ступай, там, в тереме, увидишь.

Авдотья выпустила руку Деяна и, блеснув глазами, побежала в сторону терема.

— Деян! — каркнула в спину парня Любогнева. Деян остановился, нехотя обернулся. — Подь сюды, разговор есть, — приказала барынька. Деян подошел, как было велено. — Девку одну спортить надо.

Деян опустил голову, уткнув глаза в землю.

— Чего молчишь? Воды в рот набрал? Еще недавно щебетал, аки соловей! — кивнув головой в сторону дуба, требовательно вопросила барынька. Деян молчал. — Да не трусь, там все просто будет. Сдается мне, она уж порченая, сильно трепыхаться не станет.

Деян поднял на Любогневу тяжелый взгляд. Выдал твёрдо:

— Не по нутру мне эти игры ваши, барынька.

— Давно ли не по нутру-то? — ехидно пропела Любогнева. — Меня, стало быть, можно было?! А как другую какую — так сразу не по нутру?! — шлёпнула себя руками по бокам.

— Так вы ж по собственному хотению. Сами пришли, — парень умолк под обжигающими углями осуждающего взгляда. — А люди-то что скажут? Вздёрнут ведь меня.

— Не вздёрнут. Сделаешь дело и был таков! Езжай домой к батюшке.

Деян покачал головой:

— Не по мне такое зло, барынька. Я жениться хочу.

— Уж, не на Дуньке ли? — хмыкнула, некрасиво кривя рот, Любогнева.

— На Авдотье, — кивнул Деян, соглашаясь. — Люба она мне.

— А я, стало быть, не люба?! — выкрикнула Любогнева зло, сглатывая комок в горле.

— Мы уж об том с вами говорили, барынька, — спокойно выдержал злой взгляд Деян.

— Что ж, выполнишь, об чем толкуем, и женись себе на здоровье, хоть на Дуньке, хоть на любой другой девке, — махнула рукой Любогнева. — А не выполнишь… Про Дуньку забудь. Не увидишь её боле. Ясно тебе?

Деян насупился, еще ниже опустив голову. Кивнул, нехотя, обреченно и зло:

— Ясно.

— То-то же! Сегодня к вечеру скажу, что за девка и где будет.

— Авдотька, собирайся, по ягоды пойдём! — крикнула Любогнева поднимающуюся по ступеням крыльца с ворохом чистого белья, служанку.

Авдотья обернулась к барыне, удивленно вскинув брови, и прыснула со смеху:

— Да какие уж ягоды, барынька?! Скоро уж смеркаться станет!

— Кому сказано?! — рявкнула Любогнева. — Уговаривать тебя?!

Авдотья, привыкшая к заскокам своей хозяйки, только головой покачала:

— Сейчас, белье в сундук уложу и в сенях корзинку найду.

Выйдя за огороды, девушки спустились к реке, и пошли на приличном расстоянии от берега в сторону леса.

— Лес темнеет уж, барынька, — причитала Авдотья, пугливо оглядываясь на внешние звуки. — Неужто не боязно вам по ночи-то по лесу шастать? Какая нужда? А коли дикий зверь нападёт?

— Так ему и надо, значит, — зло фыркнула Любогнева.

— А вон что это? Избушка! — указала рукой Авдотья на почти скрывшуюся в кустах, вросшую в землю, покосившуюся землянку на опушке леса. — Так это Огневеда избушка! Сказывали, он недавно в терем-то перебрался!

Раздвигая кусты, Авдотья двинулась вперёд, от любопытства позабыв о своих страхах.