Змеи Неба и Пламени (ЛП) - Кенни Ребекка Ф.

— Я отвезу тебя на другое место ночевки.

— А как же ужин?

— Еда ждет тебя.

— Молодец, — мурлыкаю я. — Учишься.

Он фыркает и резко ныряет вниз, заставляя в животе неприятно сжаться, хотя мы летим совсем невысоко над открытым лугом. Мы скользим к ряду низких предгорий у подножия другой горы. Меня поражает, насколько сложен и разнообразен рельеф этого острова. Подозреваю, что часть его создана не самой природой — вероятно, из драконьих костей или вырезана их когтями, а затем природа взяла свое, покрыв всё мхом, землёй и травой.

Киреаган лавирует через расщелину между холмами, а затем парит над тенистой долиной, где зеркальные пруды лежат под искривленными цветущими деревьями. Здесь весна во всей своей силе: деревья усыпаны пышными розовыми цветами, а влажные, мрачные лощины густо покрыты фиолетовыми фиалками.

Красота этого места заставляет моё сердце сжаться.

— Это место такое прекрасное, что больно, — шепчу я.

Киреаган тихо урчит, и я знаю, что он чувствует то же самое. Глубоко в его диком драконьем сердце есть мягкость, которая мне по душе. Ничего не могу с собой поделать.

Находиться здесь с ним наедине опасно, потому что я начинаю забывать, что должна его ненавидеть.

Чтобы укрепить внутреннее сопротивление, я вспоминаю, как он швырнул Телисе о стену. Она не пострадала, и, думаю, он не собирался причинить ей серьезный вред — всего лишь немного напугать, — но этот акт насилия всё равно разозлил меня.

И он убил Листора. Схватил его и сбросил со стены. Но это была война, а на войне свои правила — он был зол, в трауре…

Нет, Серилла. Хватит оправдывать его. Он сжигал людей заживо. Солдат десятками, а то и сотнями. Он убил родственников твоих слуг, стражников, друзей…

Киреаган скользит над несколькими круглыми прудами, окаймленными кристаллизованными камнями. От них поднимается пар, нагревая воздух. Искривленные деревья склоняются над прудами, словно впитывая тепло, а их розовые лепестки кружатся в воздухе, как ароматный снег, оседая на воде и скапливаясь в розовые дрейфы у краев каждого пруда.

Это горячие источники. Он привел меня к горячим источникам, и моя кожа сразу же начинает тосковать по погружению в эти теплые воды.

— Это священное место, — говорит Киреаган. — Мы приходим сюда в определенные луны, чтобы просить мудрости у Костяного Творца. Сюда мы приносим наших детенышей для очищения на третьем лунном цикле после их вылупления. Ни одному человеку ещё не было позволено посетить эти горячие источники.

— Тогда почему я здесь?

— Потому что я так желаю. — Он приземляется на участок мшистой скалы за пределами прудов, у входа в неглубокую пещеру. Когда я заглядываю внутрь, то замечаю еще два пруда под её сводом. Они светятся слабым голубовато-зеленым светом.

— Кристаллы в скалах светятся ночью, — объясняет он.

Будто этому месту нужно еще больше красоты, чтобы покорить меня. Я никогда не видела ничего столь прекрасного.

— Подожди здесь. — Киреаган заходит в пещеру и дует своим горячим дыханием на несколько кубических камней, расставленных вдоль пола. Каждый из них начинает ярко светиться оранжевым светом, и, в отличие от обычных камней, это сияние не угасает. Должно быть, эти камни каким-то особым образом удерживают тепло.

Когда свет от камней наполняет пещеру, он освещает два старых одеяла, разложенных на грубом каменном полу. На них стоят три миски: одна с черствыми на вид булочками, другая с сушеной соленой рыбой, а третья — с куском золотистого сыра, покрытого плесенью с одного бока.

Но моё внимание привлекает небольшая каменная чашка, идеально ложащаяся в ладонь и явно вырезанная когтем дракона. Она наполовину заполнена водой, в центре которой плавают крупные, холодные листья чая, словно жалкий островок.

Моё сердце сжимается от столкновения смеха, шока и горько-сладкой боли.

Как-то я всё же сохраняю лицо и, указывая на чашку, спрашиваю дракона:

— Что это?

— Это чай, — с явной гордостью отвечает он.

Я смотрю на чашку, чувствуя, как горло перехватывает от слез, а сердце переполняется… нет, это не привязанность или благодарность, потому что я не могу испытывать таких чувств к монстру, к убийце моего народа. Я предала своё королевство, позволив дракону лизнуть меня, поцеловав его… Я не могу зайти дальше.

— Это не чай, — презрительно морщу лицо, глядя на чашку. — Это просто вода и листья.

— Но ты же сказала… О, черт, я забыл! — Его длинная шея тянется вниз, и он выдыхает концентрированный жар в чашку. Вода мгновенно начинает парить. — Вот, теперь это чай.

Тепло разливается по моей груди, и улыбка начинает играть на губах.

— Откуда ты всё это взял?

— Из большого дома на побережье. Я попросил лучшее, что у них есть.

Кто бы там ни был, наверняка пришел в ужас от появления чудовищного черного дракона, но оказался достаточно дерзким, чтобы дать ему черствый хлеб, соленую рыбу и плесневелый сыр. Киреаган, ничего не подозревая, взял всё с чистой верой. Ему нужно перестать так легко доверять людям.

Дракон смотрит на еду, а потом на меня.

— Что-то не так? — В его глубоком голосе звучит неуверенность, и, черт, мне это невыносимо.

— Все прекрасно, — выдавливаю я два слова. Это предательство моего королевства, уступка, которую дракон никогда не поймёт. Но я забочусь о нём настолько, что не могу разочаровать его, особенно зная, что он проделал путь до самого побережья, чтобы найти то, что могло бы меня порадовать.

— Подожди… — Я поворачиваюсь к нему. — Ты был на материке? Ты встречался с королём Ворейна?

Он сглатывает, слегка прижимает острые уши.

— Да. Вчера.

— Ты сказал, что спросишь о моей матери.

— Я собирался рассказать тебе, когда вернусь, но ты сбежала, а потом…

— Воратрицы и трансформация, — заканчиваю я. — Но ты мог рассказать мне об этом ночью или утром.

— Это было неподходящее время. Как и сейчас. Тебе стоит поесть, насладиться чаем.

— Киреаган. — Я подхожу к нему и кладу руки по обе стороны его длинной морды. Его жёлтые глаза расширяются от моего прикосновения, а затем он отводит взгляд.

— Киреаган, скажи мне.

Он выдыхает тёплый воздух.

— Эта новость расстроит тебя.

— Я выдержу. Хуже не знать. Прошу…

На мою мольбу его взгляд возвращается ко мне.

— Она покончила с собой, — говорит он тихо. — Когда войска Ворейна вторглись во дворец, они нашли её мёртвой на троне.

Но он снова отводит взгляд, когда говорит это.

— Ты лжёшь и делаешь это плохо. Скажи мне, дракон. Сейчас же. — Я вцепляюсь в шипы на его челюсти, отчаянно жаждая правды.

— Она сражалась, — голос Киреагана звучит как печальный рык. — Она сопротивлялась, пока они не отняли у неё оружие. Король Ворейна заставил её раздеться догола и приказал избить перед народом. А потом он отрубил ей голову.

Я опускаю руки с его шипов, поворачиваюсь и, пошатываясь, ухожу прочь, глаза застилают слёзы.

Моя мать, которая никогда не выходила из своих покоев без идеально нанесённой пудры, румян и помады; моя мать, которая даже в дни без заседаний и встреч надевала роскошные, великолепные одежды; моя мать, чьи волосы всегда были сложены в сложнейшие прически — её лишили всех этих слоёв, её личной брони, и подвергли избиению на городской площади… Этот образ я просто не могу выдержать.

— Чай должен был помочь, — тихо говорит Киреаган.

— Чай? — Я резко оборачиваюсь, дрожа от гнева. — Этот чёртов комок листьев в воде? Это не чай. Это мерзость, как и черствая, гнилая еда, которую ты притащил.

Он пятится на шаг, его шея изогнута. Его рога и шипы выглядят, как корона, сильнее, чем когда-либо, и я ненавижу его за это. Ненавижу за то, что он такой красивый, такой величественный, что выглядит таким раненым, но всё равно так заботится обо мне.

— Я любила свою мать, — слова застревают у меня в горле. — Я ненавидела её, но любила. Она была отвратительной, беспечной женщиной, которая разбрасывалась жизнями, как монетами, но она не заслужила такого страдания. Она не заслужила. Она, должно быть, чувствовала себя так униженно, испытывала такую боль… Ей нужна была я, а меня не было, я не была…