Приключения рыжей попаданки (СИ) - Вуд Маритта
И опять меня ждало горькое разочарование. Опять Агнесс посмеялась над моими чувствами и сказала, что сердцу не прикажешь. А мое сердце ожесточилось еще сильнее…
Я стал влиятельным человеком в клане, меня не многие любили, но все боялись.
Да, признаюсь, я причинил много боли людям, но ведь и я немало пострадал.
В самой глубине моей души все же теплилась надежда, что Агнесс будет когда-нибудь со мной.
Но когда в наших краях появился этот Милорд, этот напыщенный дракон, с которым у меня давно шла война, и Агнесс начала проявлять к нему знаки внимания, терпению моему пришел конец! Я не мог допустить, чтобы женщина, которую я любил, была вместе с моим врагом!
Я не мог убить Агнесс, слишком дорога она была для меня, так что я просто отправил ее в другой мир, где не было драконов и магии, и где ей пришлось бы позабыть о своем возлюбленном.
Но что- то пошло не так и вместо нее появилась ты, и тут же смешала все мои карты. Мало того — ты тоже спуталась с этим драконом! И я решил избавиться уже от тебя.
У меня не получилось устранить тебя в моих застенках, тогда я разрешил карлику выкрасть тебя и продать в гарем, но силы природы были опять против меня!
Я приехал за тобой в богом забытый угол, но тебя опять спасли и отправили сюда, в Портленд.
Но все же я смог найти тебя. Теперь тебе предстоит платить за все мои мучения.
Я не буду убивать тебя, ибо зачем? Тебе и так придется жить, зная, что твое дитя вырастет со мной и будет считать меня своим отцом. Я буду любить его как собственного и передам ему свою власть, когда придет время. Пусть я не могу иметь кровного ребенка, но твое дитя станет моим!
Как, спросишь ты?
Магия плюс современные технологии многое решают, дорогая!
Ты даже не узнаешь, кто должен был родиться у тебя — мальчик или девочка? Интрига, однако!
Зачем же я все рассказал тебе, спросишь ты? Наверное, мне просто приятно думать о том, как ты страдаешь, читая эти строки… Такая вот изощренная месть и тебе, и ей, моей Агнесс…
Кстати, Камиля не ищи, я отправил его к родной матушке, пусть поживут там, может поймут, что не стоило отталкивать протянутую руку.
Прощаюсь, надеюсь, что лечение пойдет тебе на пользу и ты наконец обретешь покой.
Адам Гилмор, известный тебе, как “его святейшество”.
Я прочитала письмо несколько раз, пока каждая его буква навсегда не отпечаталась в моей памяти.
Улыбаясь, я откинулась на подушку.
Адам хотел окончательно уничтожить меня этим посланием, но он лишь поселил в моем сердце маленький росток надежды. Если мой малыш жив, то я сумею его найти.
Когда вновь вошел медбрат, я сказала:
— А знаете, Уилл, я все же поем. И, пожалуйста, сделайте мне еще чашку чая с лимоном.
На следующий день меня перевезли в клинику неврозов.
И начался мой личный ад…
Глава 47
Здание клиники располагалось на огромном пустыре, на котором не росли деревья, кусты или цветы. Быть может, это было так задумано, на случай, если какой- нибудь пациент решит сбежать, или же просто никому не было дела до богом забытой больницы, и еще меньше волновало то, что проживающие, вернее будет сказать заключенные клиники, смогут увидеть из окна.
Само здание было очень большим и крайне мрачным. Серые кирпичные стены, явно очень давно не видевшие ремонта, узкие окна с решетками, тяжелая массивная дверь на входе, укрепленная металлическими скобами — все это наводило страх и подавляло волю, сразу же, как только ты видел здание снаружи.
Внутри все было еще печальнее и страшнее. Как только я переступила порог клиники, у меня возникло ощущение, что меня привезли в тюрьму. Каждая дверь имела глазок, везде были решетки и засовы, санитары — да и весь остальной медицинский персонал — скорее походили на надсмотрщиков, чем на медиков.
Также среди них было несколько монахинь, но даже эти женщины, которые, казалось, должны быть милосердны уже по определению, вели себя с пациентами с крайним пренебрежением и жестокостью.
По мрачным коридорам клиники бродили пациенты, все до единого одетые в серые мешковатые балахоны. Кто-то, похоже, и вовсе утратил остатки разума — глаза их были совершенно пусты и бессмысленны. Некоторые кидали по сторонам вполне разумные и заинтересованные взгляды, видимо, эти люди поступили в эту обитель скорби недавно и еще не утратили способность думать.
Почему эта богадельня называлась так безобидно, как клиника неврозов, наверное, не мог сказать никто. В старину такие места называли “Скорбный дом”, и вот это название полностью бы соответствовало действительности.
Вскоре я оказалась в палате, где кроме меня находились еще девять женщин с разным состоянием и диагнозом.
Три женщины почти не вставали со своих коек, они целыми днями лежали, отвернувшись к стене. И если две из них лежали молча, то третья время от времени принималась жутко кричать, причем она могла вопить как днем, так и среди ночи. Тут же являлся санитар, ставил ей укол и женщина эта замолкала на несколько часов.
Древняя старуха, вся седая, со смуглой кожей, изборожденной глубокими морщинами, постоянно сидела на полу, подобрав под себя ноги, медленно раскачивалась и тихо напевала какие-то песни на непонятном языке. Ее иссохшие руки были сплошь покрыты чуть выцветшими татуировками, изображающими загадочные знаки и символы.
Была еще совсем молоденькая девушка, довольно привлекательная лицом, но сильно хромающая и подволакивающая одну ногу.
Девушка эта по имени Келли целыми днями ходила по коридорам, размахивала руками и что-то горячо говорила и грозила непонятно кому.
Позже я узнала, что Келли подверглась ужасному насилию. Поздно вечером она возвращалась домой из магазина, где работала кассиром, когда несколько парней затащили ее в машину, и несколько дней изощренно над ней издевались.
Затем, посчитав, что девушка мертва, ее просто выбросили на свалку, где ее нашел сторож. Девушка выжила, но разум свой она потеряла… Насильников, к слову не нашли, а может даже и не искали.
Остальные женщины мне показались вполне адекватными, они сочувственно поздоровались со мной, показали свободную кровать и даже принесли одеяло.
Рядом со мной стояла койка Лиззи, молодой женщины с короткими пепельными волосами и черными глазами. Она была бы очень привлекательна, если бы не страшный шрам, пересекающий ее лицо наискосок.
Рассказывая об аварии, в которой она получила этот шрам, Лиззи махнула рукой:
— А знаешь, может и хорошо, что мое лицо отпугивает… — она посмотрела на меня и вздохнула. — А тебе с твоей чертовски красивой мордой здесь будет ой, как тяжело…
Лиззи рассказала мне, что после аварии, виновником которой был ее муж, она долго лежала по больницам. Когда ее выписали домой, у супруга уже была хорошенькая любовница, и ему совершенно не хотелось заботиться об изуродованной жене, которую и друзьям показать было стыдно. Он быстро подсуетился, повозил Лиззи по психиатрам, те понаставили нужных диагнозов, и вот уже Лиззи была заперта в этой клинике.
— Выйду ли я отсюда? Кто ж знает… А если и выйду, то попаду в какой-нибудь пансионат для инвалидов, деньги-то все у мужа, теперь уже бывшего… — Лиззи отвернулась и украдкой смахнула слезу.
Она научила меня, как вести себя с персоналом больницы, как спрятать за щеку таблетки, чтобы позже выбросить или где-нибудь схоронить их от глаз санитаров.
— Будешь все пить, что тебе дают, станешь таким же овощем, как эти, — Лиззи кивнула на женщин, которые лежали и смотрели в одну точку. — Тут главное не сойти с ума на самом деле. Вдруг получится как-нибудь выбраться, а?
Моя новая приятельница подмигнула мне.
Единственным развлечением для нас была трудотерапия. Три раза в неделю нас приводили в большой зал, где стояли столы, и мы, те, кто был в состоянии хоть немного понимать и контролировать свои поступки, клеили почтовые конверты. Веселой и интересной эту работу назвать было нельзя, но все же это отвлекало на время от печальных мыслей.
