Татьяна Корсакова - Беги, ведьма
– Куда приехать?
– Сюда!
– Сюда – это куда?
– В дурдом! Волков, я очнулась. Все, со мной полный порядок. Я не хочу тут больше оставаться…
– Стоп! – Не просьба, а приказ – ушат холодной воды на ее горячую голову. – Откуда у вас этот номер?
Может, она все-таки сошла с ума, если Волков – Волков! – спрашивает, кто она такая и откуда у нее его номер! Тот самый номер, который он сам ей дал.
– Мне ничего от тебя не нужно. – Голос охрип, и слова приходилось выдавливать из себя силой. – Просто подпиши документы! Забери меня отсюда! Волков, миленький… – Она будет унижаться, если понадобится. – У меня никого нет, кроме тебя.
У нее есть Анук и Ирка, но так вышло, что связаться она может только с Волковым, который отказывается ее признавать. Нет, он отказывается ее узнавать!
– Девушка… Арина, я не понимаю…
Щелчок открывающегося замка поставил точку в этом таком ожидаемом и таком бессмысленном разговоре. Арина нажала на «отбой», сунула телефон в карман в тот самый момент, когда без стука распахнулась дверь ванной.
– Что вы здесь делаете? – Лидия ощупывала ее подозрительным взглядом.
– Меня мутит. – И она не соврала, тошнота подкатила волной. Арину вырвало.
Ее рвало страхом и отчаянием, и слезы из глаз катились крупные, как горошины, смешивались с холодной водой, убегали в слив.
– Я позову Хелену Генриховну, – сказала Лидия после того, как умыла Арине лицо и вытерла полотенцем.
– Не надо, мне уже лучше.
– Точно лучше? – Лидия пощупала у нее пульс, покачала головой.
– Все в порядке.
Ее и в самом деле отпустило. От осознания, что она сделала все, что было в ее силах, стало легче дышать. Ей не впервой справляться с проблемами. Раньше помогал Волков, а теперь придется своими силами. Как-нибудь…
– Может, вы дадите мне валерьянки? – Она просительно посмотрела на Лидию. – Что-то нервы расшатались.
Расшатанные нервы в стенах лечебницы для душевнобольных – это такая прелесть, новое слово в диагностике.
– У меня есть кое-что получше валерьянки, – сказала Лидия после недолгой паузы. – Одну минуту.
Минуты Арине хватило, чтобы стереть исходящий звонок, раздавить каблуком корпус смартфона и зашвырнуть как можно дальше в кусты. К возвращению Лидии она уже лежала в кровати.
– Выпейте это. – Лидия протянула ей таблетку и стакан воды. – Это прекрасное успокоительное. Пейте!
Ну что ж, эта таблетка сделает свое черное дело, потому что на экстренное промывание желудка не осталось никаких сил. Может, оно и к лучшему.
* * *После отъезда мсье Жака Лизина жизнь изменилась, как-то враз утратила яркость. Девочка по-прежнему делала утреннюю гимнастику и дыхательные упражнения, но не получала никакого удовлетворения. А на пруд мама больше ее не пускала, да Лиза и сама не очень-то хотела. Нет, она не боялась воды, не видела в ней никакой опасности, просто берег пруда стал тем местом, где мсье Жак объявил о своем уходе, и воспоминания вызывал совсем невеселые, а Лиза не любила грустить. Довольно с нее и того, что загрустила мама. Эту тихую грусть не замечал никто, кроме Лизы. Для папы и прислуги мама оставалась прежней: любящей супругой и строгой хозяйкой. Но взгляд ее изменился, из него исчезла искра, словно в маминой душе сквозняком загасило свечу.
Исчез свет, и исчезло тепло. Движения сделались равнодушно-механическими. Когда мама вышивала, а вышивала она теперь каждый день, казалось, что руки ее живут своей жизнью, в то время как на лице не отражалось ничего, кроме… сожаления.
О чем или о ком она сожалела? Лизе казалось, что она знает ответ, но знание это отчего-то причиняло боль, и девочка старалась не искать причину маминой печали. А когда печаль переродилась в болезнь, стало уже слишком поздно. Мама угасала, уходила тихо и деликатно, не доставляя никому хлопот… только боль, а еще злость от бессилия что-либо изменить. Многим позже, уже став взрослой, Лиза поняла, что маму убила любовь. Иногда любовь тоже убивает, сначала разбивает сердце, а потом каплю за каплей забирает жизнь.
– …Сегодня твоя мама уйдет. – Девочка-тень забралась на подоконник, дохнула на заиндевелое стекло. От ее дыхания на стекле не осталось проталины, наоборот, ледяной рисунок стал еще краше. – Если хочешь, можешь с ней попрощаться.
– Я знаю. – Да, Лиза знала, предчувствовала скорый мамин уход, плакала ночами от бессилия. – И я хочу.
– Но ей совсем не обязательно умирать. – Девочка-тень спрыгнула с подоконника, прилегла на кровати рядом с Лизой. – Я знаю секрет. – Полупрозрачный пальчик почти коснулся медальона-монетки. Почти.
– Расскажи. – Секреты – это всегда интересно. А если секрет поможет вернуть маму, его обязательно нужно выслушать.
Девочка-тень улыбнулась. Лиза не видела улыбки, но знала, что ее гостья улыбается.
– Я умею исполнять желания.
Мсье Жак об этом говорил. А еще он предупреждал, что тени нельзя доверять.
– Я скажу тебе на ушко. Слушай. – Дыхание девочки-тени пахло застоявшейся в пруду водой и чуть-чуть полынью. И слова ее тоже горчили, вышибали из глаз беспомощные слезы. – Тебе нужно лишь попросить, загадать желание. Как в сказке.
Как в сказке… Вот только это очень страшная сказка.
Лиза испугалась, еще не дослушав до конца, замотала головой, закрыла лицо руками.
– Как хочешь. – Девочка-тень пожала плечами. – Это ведь твоя мама.
– А у тебя… у тебя есть мама?
– У меня есть только ты, – сказала девочка-тень и исчезла в темноте.
…А утром мама умерла. Уж не потому ли, что Лиза испугалась страшной сказки и отказалась принять условия тени?..
* * *…Жизнь дала трещину. И Волков мог точно указать момент, когда это случилось: в тот самый миг, когда трещину дало его сердце.
– …С возвращением! – Незнакомый мужик в нелепой хирургической шапочке в цветочек улыбался Волкову одновременно радостно и устало.
– Откуда? – В горле скреблись кошки, а язык и губы пересохли, как пустыня Сахара.
– С того света, дружочек. С того света! – Мужик подмигнул Волкову и ткнул указательным пальцем куда-то в потолок. – Я такого дива за свою тридцатилетнюю практику еще не видел! Чтобы с таким ранением да все так прекрасно уладилось!
Про ранение Волков ничего не понял, как и про путешествие на тот свет, но боль в груди и реанимационная палата заставляли поверить в сказанное. Боль была тупая, но чутье подсказывало – это временно. Обезболивающие или остатки наркоза делают свое дело, а вот когда перестанут, начнется самое веселье.
