Татьяна Корсакова - Беги, ведьма
Никодимыч с кряхтеньем распрямился, поправил ремень с инструментами, потер поясницу и шагнул к Жорику.
– Не работает поливалка! И главное, понять не могу, что случилось.
– Может, забилась? – Жорик достал из кармана сигареты, посмотрел с тоской и сунул обратно.
– Может, и забилась, только Хелене это не объяснишь. Хелена требует, чтобы цветочки и газончики поливались каждый день, а технические детали ее не волнуют. Не уехала еще? – спросил заговорщицким шепотом.
Жорик отрицательно мотнул головой.
– А курить хочется страсть как! – Он похлопал себя по нагрудному карману комбинезона, предложил: – Давай по-быстрому. Вон под дубочком спрячемся.
– Под дубочком, говоришь?
Жорик посмотрел сначала на Никодимыча, потом на Арину, а после сощурился, видимо, прикидывая расстояние до дубочка. Расстояние получалось не слишком большим, метров семь, а соблазн был велик. Он присел перед Ариной на корточки, сказал ласково:
– Ты посиди тут, милая. – Лицо окутал ядреный чесночный дух, а мощная лапища больно сжала Аринино запястье. – Только не чуди. Не надо с дядей Жорой чудить. Лады?
Она, стараясь не дышать носом, кивнула.
– Вот и умница. – Жорик выпрямился и добавил, понизив голос: – Я за тобой присматриваю. Не забывай.
– Это из флигеля девчушка? – полюбопытствовал завхоз. Впрочем, на Арину он смотрел безо всякого интереса, нетерпеливо мял в желтых от никотина пальцах сигарету.
– Она самая.
– Ну и как?
– Это зависит от того, с какой стороны посмотреть. Пойдем уже, Никодимыч, пока Хелена не явилась. – Жорик, воровато оглядываясь, направился к дубу.
– Лешка, а ты там не напортачь! – прикрикнул завхоз на парнишку-помощника и потрусил следом.
Арина осталась одна. Увлеченный шлангами и вентилями помощник Никодимыча не в счет. Конечно, уединение было относительным – Жорик не сводил с нее внимательного взгляда, – но уж какое есть…
Тихушники и в самом деле вели себя тихо, ни на Арину, ни друг на друга особого внимания не обращали. Арина заметила даму, устроившую прошлый раз переполох из-за Блэка, и порадовалась, что пес остался в палате. Лишнее внимание в ее нынешнем положении ни к чему. Жаль, что место для наблюдения неудобное: только и видно что аллею, кусок парка да угол главного здания. Погулять бы поблизости от хозпостроек, поискать черный ход.
Помощник Никодимыча закончил возиться с трубой, принялся разматывать шланг для полива. Движения его были суетливыми и неловкими, спина горбилась то ли под тяжелым взглядом завхоза, то ли под непосильным бременем ответственности. Когда шланг упал на землю в очередной раз, Никодимыч погрозил помощнику кулаком, и тот, присев на корточки, принялся шарить в траве. Что он искал, Арина не знала, она душила в себе порыв выбраться из кресла и помочь непутевому. Если к подбору среднего медперсонала Хелена подходила со всей ответственностью, то на разнорабочих явно сэкономила.
В траве вдруг зашипело, и стремительно наполняющийся водой шланг пришел в движение, по-змеиному изогнулся. Тугая холодная струя окатила Арину с ног до головы, рассыпалась веером брызг, рисуя в густом от послеполуденного зноя воздухе радугу. Арина взвизгнула сначала от неожиданности, а потом от того, что ринувшийся ловить шланг рабочий Леха опрокинул ее кресло.
Оказывается, устроить шоу в сумасшедшем доме раз плюнуть. Оказывается, тихушники лишь на первый взгляд тихие, а танцующий джигу поливочный шланг – это весьма интересный объект для наблюдений. К лежащей на мокрой траве Арине бросились одновременно Леха, Никодимыч с матерящимся Жориком и материализовавшийся из воздуха Блэк, а также человек восемь пациентов, до этого момента невозмутимых и отрешенных. И если персонал большей частью интересовала Арина, то пациентов – бьющий в небо фонтан и радуга. А потом почти идиллическую тишину нарушил женский визг. Та самая дама, подопечная Степана, увидела Блэка.
И шоу началось!
Чтобы не стать частью стихийно образовавшейся свалки из пациентов и персонала, Арина отползла в сторону, попыталась подняться на ноги. Вот сейчас бы, пока Жорик вместе со Степаном пытаются утихомирить пришедшую в неистовство даму, и убежать. Только куда? Далеко она убежит?
– Так неловко получилось. Вы уж меня простите.
Сначала она услышала голос, а потом увидела руки, тонкие и аристократически изящные, несмотря на налипшую на них грязь. Лицо разнорабочего Лехи все еще скрывал козырек кепки, но Арине хватило голоса и руки, чтобы понять, кто перед ней.
Бабай смотрел на нее по-детски ясным взглядом и улыбался чуть виновато. В нем не осталось ничего от прежнего Бабая, ничего волчьего, ничего сумасшедшего. Даже лицо его казалось молодым, почти мальчишеским. Словно кто-то стер все следы пережитого, словно не было в его жизни смерти любимой сестры и других… искупительных смертей, не было суда, заключения медико-психиатрической экспертизы о невменяемости и похожей на тюремную камеру палаты-одиночки. Только на самом дне зрачков за густой тенью белесых ресниц пряталось то, что не вытравить из души ни временем, ни искупительными смертями, – темная суть.
– Вы получили мой подарок? – Изящество и хрупкость обманчивы, пальцы музыканта могут сжимать тисками, дробить кости. А темная суть больше не прячется за занавесью ресниц, всматривается в Арину с жадностью, пытливо.
– Да, спасибо. – Теперь можно попробовать улыбнуться.
Не получилось. Рык Блэка заглушает почти все звуки, кроме тихого, вкрадчивого голоса Бабая. Блэк ждал команды, чтобы напасть.
– Отзовите своего пса. – А вот Бабай продолжает улыбаться. Милая беседа на светском рауте. Он мастер таких бесед. – Отзовите, пожалуйста.
«Пожалуйста» звучит как приказ, и Арина подчиняется.
– Блэк, сидеть!
– Наконец-то я вас нашел.
Темная Бабаева суть выплескивается из зрачков, превращает погожий день в безлунную ночь, заставляет руку беспомощно шарить в поисках веретена, а черную кровь вскипать белой пеной.
– Не надо. – Палец с обгрызенным ногтем прочерчивает на бледной щеке грязную дорожку. Блэк взвивается на дыбы.
– Блэк, сидеть! – Собственный голос кажется придушенным.
– Не делайте того, о чем потом пожалеете. Вам будет очень больно.
Даже угроза в его устах получается изящной, как комплимент. Романтик и психопат, уживающиеся в одном теле.
– Леха, что ты натворил, шельмец?! – Сиплый голос Никодимыча от злости делается свистящим.
– Руки убрал, придурок! – А в голосе Жорика – плохо замаскированное раздражением веселье. Жорику нравится хаос.
– Простите! Простите меня, пожалуйста! – Пальцы, до этого каменные, становятся испуганно-суетливыми, шарят по Арининой одежде, стряхивая грязь и травинки. – Вы не ушиблись? Я не хотел. Никодимыч, честное слово, оно само. Как ливануло…
