Любовь дракона (ЛП) - Мартин Миранда

Мэй делает знак нам, девочкам, но я сдерживаюсь. Выражение лица Калисты — чистая агония, искаженная резкой ухмылкой, пародией на веселье. Мой желудок сжимается, когда я вижу, как она переходит от тяжелого дыхания к скрежетанию зубами и стонам.

Другие девушки двигаются в обе стороны, как будто они репетировали этот момент. Они снимают с Калисты штаны, поднимая её ноги под углом. Механические руки двигаются вокруг неё, и синие огни освещают её выступающий живот. От страха у меня выступил холодный пот. Я не смогу этого сделать. Как она может? Как она терпит столько боли?

Над кроватью появляется голограмма младенца. Мэй переводит взгляд с него на Калисту и кладет руку на живот роженицы, ощупывая её. Она нажимает точку на боку Калисты, и голова ребенка-голограммы двигается.

— Это ещё не совсем конец, — говорит Мэй.

— Это нехорошо, да? — спрашивает Лана.

— Нет, это не так, — хмурится Мэй.

— Помогите ей! — кричит Лейдон, его крылья трепещут, а хвост мечется из стороны в сторону так сильно и быстро, что Инге приходится уворачиваться, чтобы не свалиться на землю.

— Лейдон! — кричит Мэй.

Лейдон поворачивается к ней с яростью на лице. Он шипит, когда его пальцы сгибаются, обнажая острые когти, готовые к атаке.

Я смотрю, как всё это происходит в замедленной съемке. Лейдон теряет голову. Это очевидно. Он сдаётся, потому что Калисте больно, и он не может это исправить. Его любовь к ней слишком сильна. Слишком много для него, чтобы вынести её боль. Это делает его опасным. Он отталкивает Ингу в сторону, тогда Лана оказывается у него на пути, и он тоже отталкивает её, направляясь к Мэй.

Розалинда двигается, но не успевает. Я двигаюсь, протискиваясь между Лейдоном и Мэй.

— Остановись! — говорю я, кладя руку ему на грудь.

Я чувствую, как колотится его сердце, когда его грудь вздымается и опускается от прерывистого дыхания.

— Уйди с дороги, человек, — шипит он.

— Нет, — говорю я, выпрямляясь и отталкивая его. — Ты ее любишь, мы понимаем, но это женская работа. Тебе здесь не место, а теперь убирайся.

— Я не…

— Ты будешь делать то, что я говорю! — кричу я, указывая на дверь. — Вон! Сейчас же!

Он шипит, его крылья широко раскрыты, а хвост делает яростные взмахи из стороны в сторону, но он не двигается вперед. Я встречаю его взгляд и жду. Его крылья складываются, его хвост успокаивается, затем его руки опускаются по бокам.

— Я… — начинает он.

— Нет, не будешь, — оборвала я его. — Выходи. Немедленно.

Он опускает голову, затем поворачивается и уходит из комнаты, не сказав больше ни слова. Все вздохнули с облегчением, когда он ушел.

— Вау, — говорит Мэй.

— Ничего такого, — говорю я. — Давайте сделаем это.

Мэй кивает и, наблюдая за машиной и бормоча слова ободрения Калисте, нежно нажимает на живот. Голограмма смещается, и все девушки в комнате выдыхают.

— Она на месте! — восклицает Мэй.

— Хорошо, хорошо, хорошо, хорошо, — выдыхает Калиста, словно мантру.

— Хорошо, мы почти готовы, когда начнется следующая схватка, ты тужишься, хорошо?

— Да, да, да, — кивает Калиста, пот струится по её лицу, а затем следует удар. Её лицо искажается от боли. Она кричит, беззвучно открывается рот, когда она стонет.

Когда я снова смотрю на Калисту, я вижу больше, чем раньше. Я не просто вижу боль и агонию. Теперь есть нечто гораздо большее, когда я смотрю глазами, не затуманенными страхом. Задыхаясь между толчками, она сосредотачивается, готовится. Толчки — это концентрация, интенсивная, конечно, но концентрация. Она готова, она создает жизнь. Жизнь может начаться с боли и крови, но она всё равно творит чудо.

Когда я понимаю и вижу это, моё сердце разрывается в груди от слишком сильных чувств и эмоций. Мои руки обвивают живот, и я обнимаю жизнь, растущую внутри меня.

Вскоре раздаются звонкие крики новой жизни. Мэй поднимает ребенка и кладёт его на грудь Калисты. Инга подходит ближе, накрывая маму и новорожденного одеялом.

Ребенок сосёт грудь, пока мы все приближаемся, чтобы посмотреть. Это самый прекрасный, душераздирающий, идеальный момент, который я когда-либо видела.

— Посмотрите на его глаза, — шепчет Лана.

— Они прекрасны, — говорит Инга.

— Это чешуя! — говорит Розалинда с такой мягкостью в голосе, которую я никогда раньше не слышала.

Калиста светится так, как я никогда не видела. Она улыбается и воркует с ребенком на руках. У Джоли слезы текут по лицу, когда она скрестила свои руки на большом животе. Я кладу руку на живот, глаза наполняются непролитой влагой.

Крошечные ручки младенца хватают воздух, пока он сосет. Его идеальное круглое лицо слегка испещрено яркой чешуей. Он потягивается и брыкается, пока его маленькие ножки не выглядывают из-под одеяла. Слезы наконец текут по моему лицу, пока я смотрю. Я смогу сделать это.

— Хорошо, я отрезала пуповину, и послед легко вышел, пока она кормила грудью, — говорит Мэй с улыбкой.

Через некоторое время сосание новорожденного замедляется.

— Можно я его сейчас помою? — спрашивает Мэй.

Калиста пальцем отнимает сосок, затем поднимает его. Мэй берет его, и Калиста откидывается на подушки, вздыхая. Я следую за Мэй к стойке, где она разворачивает ребенка. Он воркует и издает негромкие шипящие звуки. Мэй откладывает одеяло в сторону и опускает его в приготовленную для него теплую ванну. Когда она это делает, я впервые внимательно разглядываю ребенка.

Он покрыт чешуей ярких оттенков желтого, синего и зеленого. Его зрачки сужены, как у отца, и желтовато-зеленые. Его крылья великолепны! Маленькие, полупрозрачные и мерцающие. Они всё ещё плотно прижаты к его спине, покрытые следами рождения. Его хвост представляет собой крошечный выступ, который качается взад-вперед, брызгая воду. Слёзы наворачиваются на мои глаза, и я изо всех сил пытаюсь не сломаться. Он такой красивый, такой идеальный, это ошеломляет. Мне нужно поговорить с Шиданом.

— Потрясающе, — говорит Инга, подходя ко мне.

Она вытирает слезу со щеки, улыбаясь от уха до уха.

— Да, — соглашаюсь я, не в силах больше сказать, потому что эмоции сдавливают горло.

Он удивительный. Его крошечные пальчики, пальчики на ногах, этот хвост и крылья! Так прекрасно, так мало, так много, что я не могу понять. Столько чувств за один раз. Инга обнимает меня и притягивает к себе. Чувствуя себя не в своей тарелке, я возвращаю ей объятия, пока мы наблюдаем, как Мэй моет ребенка.

— Мы должны сообщить Лейдону, — говорю я.

Инга кивает, но мы стоим вместе, пока Мэй не заканчивает купать ребенка. Она осматривает жизненно важные органы, прежде чем вернуть его Калисте, которая кладет его обратно к своей груди, где он вновь берёт грудь.

— Ребята, вы уже выбрали имя? — спрашивает Инга.

Калиста хихикает и гладит малыша по щеке.

— Илладон.

— Иллидан, как герой Азерота Иллидан (прим. Вселенная игр и книг Warcraft)? — Изумленный взгляд Джоли бесценен.

— Только немного похоже! Ил-ла-дон, — произносит Калиста. — Это как назвать ребенка в честь его папы, но ещё круче!

— Калиста, ну ты и ботан, и я люблю тебя за это! — Джоли смеется.

— Я думаю, это идеальное имя для нового свирепого маленького воина, — настаивает Инга, и ребенок воркует, как будто соглашаясь.

У меня болит челюсть. Я широко улыбаюсь, когда иду сказать мужчинам, что они могут встретиться с нашим новым членом сообщества.

Глава 24

Шидан

— Я запутался, — говорю я.

— Ты сказал ей, что чувствуешь? — спрашивает Астарот.

— Да.

— И она не ответила взаимностью?

— Нет, — говорю я. — Я думаю, что мы близки. Она впускает меня, но затем отталкивает. Она моё сокровище. Я хочу защищать и лелеять её.

— Понимаю, — говорит Сверре.

— Ну, остаётся сделать только одно, — говорит Астарот.

— Что? — спрашиваю я.

— Скажи ей. Ещё раз. Изложи ей всё. Дай ей понять, что ты не хочешь ничего от неё брать, но отдашь ей всё. Она кажется сильной женщиной, которая не хочет проигрывать. Это её личность. Я видел вас двоих вместе. Вот чего она боится.