Кэтрин Смит - Будь моим этой ночью
Изменив тактику, Прю сама прижалась к нему вместо того, чтобы притянуть его к себе, тихо ахнув от удовольствия, когда его крепкое и мускулистое тело встретилось с ее собственным, мягким и гибким. Это движение застало его врасплох, заставив оторвать от нее губы.
— Прошу вас, — прошептала она, уставившись в бездонные глубины его глаз. — Не надо обращаться со мной, как с чем-то слабым и хрупким. Лучше обращайтесь со мной как с женщиной, которую вы желаете больше любой другой на свете. Пожалуйста, дайте мне испытать это хоть раз в жизни.
На короткий миг, равный одному удару сердца, они уставились друг на друга, после чего Шапель снова опустил голову, словно колеблясь.
— Пожалуйста, Шапель! — взмолилась она, обхватив его лицо, такое красивое и печальное. — Я хочу, чтобы именно вы показали мне, что значит быть любимой.
Его хватка усилилась, и затем от самообладания Шапеля не осталось и следа.
Шапель не просто целовал ее — он буквально упивался ею. Его губы терзали ее разгоряченный сладкий рот. Он крепко удерживал ее, чтобы она и не думала вырваться. Руки его снова оказались на спине Прю и прижали ее к себе. Могла ли она почувствовать его возбуждение? Догадывалась ли она, как ему не терпелось ею обладать? И заметила ли она, какими острыми были его зубы, касавшиеся ее мягкого язычка? Достаточно одного легкого нажима — и ее сущность окажется у него во рту, густая, приятная и такая привычная на вкус.
Согласится ли она принять и его клыки, и его самого внутри себя в одном страстном порыве или же оттолкнет с презрением? Хуже того, не придет ли она, которая укоряла Мари, отвергшую Северьяна, в ужас, как только поймет, кем он был на самом деле? Одно дело клясться в любви и верности, когда речь шла не более чем о занимательной истории, и совсем другое — узнать, что все это правда.
Помоги ему Боже. Он, как мог, боролся с искушением, держался от нее в стороне, однако у него просто не хватило сил. Шапель не питался человеческими существами десятилетиями, возможно, даже веками — он уже потерял счет, — однако не мог прожить и пару дней, не поддавшись чарам Прю.
На его требовательный и пылкий поцелуй она ответила своим, столь же неистовым — таким неистовым, что в любом другом случае Шапель принял бы его за жест отчаяния. Но не с Прю. То была страсть в чистом виде. Она желала его, как только женщина могла желать мужчину, и это почти убивало его. Прю понятия не имела о том, каким чудовищем он стал, сколько ужасных дел совершил. Однако ему почему-то казалось, что она знала его лучше любого другого человека на свете, включая даже Молино. Эта женщина хотела его до такой степени, что готова рискнуть своей репутацией. Она хотела его настолько, что просила об объятии — не демона внутри его и не того человека, которым он был когда-то, но его самого.
Ее руки гладили его по спине и плечам, затем поднялись к его волосам, вцепившись в них мертвой хваткой. Неужели она и впрямь думала, что он ее покинет? Даже если бы такая мысль и пришла ему в голову, у него просто не хватило бы сил, чтобы отстраниться. Только не сейчас. Он еще не успел насытиться ею и сомневался, что это когда-либо произойдет.
Эта женщина представляла угрозу для него — куда большую, чем любой религиозный фанатик или охотник за демонами. Каким-то непостижимым образом ей удалось нащупать в нем остатки человечности — ту часть его существа, которая жаждала человеческого общества. Прю не только смогла ее найти, но и подпитывала ее, и это способствовало его насыщению лучше, чем любая кровь. Нельзя сказать, чтобы Шапель не испытывал желания попробовать ее на вкус. Такой соблазн присутствовал, и все же его тяга к ней как мужчины была гораздо сильнее, чем жажда испить ее крови. Он хотел, чтобы она любила его. Боже правый, как он хотел, чтобы она узнала, кто он такой, и смотрела бы на него без страха или отвращения.
Прю была такой нежной в его объятиях, такой гибкой и грациозной. Ее спина прогнулась под его ладонью, от разгоряченной кожи исходил тонкий аромат духов, и вся она была подобна подогретому и щедро приправленному пряностями вину, ласкающему язык изысканным вкусом. Мягкие, податливые груди так и льнули к нему, и Шапель, оторвав руку от ее спины, просунул ее под мышку Прю, чтобы затем обхватить один из упругих холмиков ладонью. Прю простонала в ответ, припав губами к его рту и прижавшись бедрами к его чреслам. Будь он проклят, этот тугой корсет… совершенно невозможно просунуть под него руку, не повредив при этом платье. Впрочем, Шапель мог расстегнуть его. Или разорвать. Или просто уложить ее на скамейку и…
Тут он почувствовал во рту привкус крови, очень слабый, едва уловимый. Шапель мог бы и вовсе его не заметить, если бы не то обстоятельство, что кровь принадлежала не ему, а Прю. Должно быть, она оцарапала язык об один из его клыков. Слава Богу, что она не обратила на это внимания. Однако Шапель это заметил — а также демон, таившийся внутри его. О Господи! Вкус был почти неощутимым, но вместе с тем чудесным и дурманящим, как в его самых сокровенных мечтах.
Мускулы в его деснах непроизвольно сжались, выталкивая наружу клыки. Еще совсем немного, и она их увидит. Достаточно одного неверного движения языка, и дело уже не ограничится крохотной ранкой. От голода у него начались спазмы в желудке, словно кто-то раздирал когтями внутренности, поднимаясь все выше и выше к груди. Мускулы в теле напряглись, готовые к атаке. Он мог действовать настолько быстро, что она ничего не почувствует, пока не будет уже слишком поздно. Ничто не мешало ему погрузить клыки в ее пышную грудь или стройную шею и вобрать в себя ее сущность прежде, чем она поймет, что происходит.
Однако он не мог этого сделать.
Собрав всю свою волю, Шапель оттолкнул Прю. Она попятилась, но не упала, а он не сделал ни малейшего движения, чтобы ее поддержать. Это было небезопасно. Дыхание его сделалось прерывистым, ночной ветер шумел в ушах.
— Шапель? — Голос Прю был хриплым и низким от страстной тоски. Как же ему не терпелось дать ей то, чего желали они оба. Но он скорее согласился бы задеть ее чувства, чем ранить физически.
— Я должен идти, — выпалил он и поморщился от резкого звука собственного голоса. Да, нужно уходить. Сейчас его самоконтроль казался слишком уж хрупким. Он слышал неровное биение ее сердца, обонял ее желание, чувствовал жар ее тела. Ее вкус, каким бы слабым он ни был, до сих пор жег ему язык, так что голод почти доводил до безумия.
— В чем дело? — Прю протянула к нему руки, однако Шапель уже оказался вне пределов досягаемости. У него выворачивало желудок так, что он едва не согнулся вдвое. До чего же легко было овладеть ею, перекинув ее через руку или уложив на мягкую траву. Никто и не заметит крохотной ранки на внутренней стороне бедра. Или же он мог укусить ее прямо там, между влажных губ в самом сокровенном месте, постепенно подводя ее к вершине удовольствия, пока она утоляет его голод.
