Вероника Мелан - Чейзер. Крутой вираж
Сложнее всего ей тогда давалось состояние расширенного сознания – спокойное объемное восприятие пространства; без нервов, без эмоций, созерцаемое будто не внешним, но внутренним взором, оно начало появляться ближе к концу, за несколько дней до вожделенной победы: «Она – „Мираж“, „Мираж“ – полотно, полотно – часть ее же ног, продолжение ее самой…»
Как же сильно она тогда ему радовалась…
И как спокойно относилась теперь – здесь и сейчас, на той же трассе, то самое восприятие будто навалилось само.
Продолжал накрапывать дождь; в зеркале все не появлялся свет чужих фар – до назначенного срока осталось четыре минуты. Лайза вновь нырнула в воспоминания.
Мак сдержал обещание. Когда тем же вечером, в который ей-таки удалось не один раз, а дважды подряд удивить его установлением собственного рекорда, он вошел в спальню раздетый и перевязанный (не где-то – под самыми причиндалами) широкой атласной лентой, Лайза истерила от восторга.
Голый Чейзер – само по себе прекрасно! А Чейзер с проходящей под мошонкой, вдоль пупка, по груди и завязанной на макушке бантиком лентой – ах и ох! – зрелище и вовсе для истинных ценителей. И насколько бешеным ощущался тогда ее восторг, настолько же бешеным получилось и занятие любовью – диким, необузданным… Да, она его помнила.
А утром были медальки.
Когда он их рисовал? На рассвете?
Мак ни в коей мере не постеснялся повесить на собственную грудь ленточку с кругляшком и цифрой два – воспринял сей факт не только без обиды, но и с гордостью, ведь номер один теперь принадлежал не кому-то – его женщине.
Настоящий мужчина – прекрасный, спокойный, любящий. Почему он остался в прошлом?
А тот, что приедет с минуту на минуту – он тот же? Тот же самый Мак Аллертон?
Наверное. Только восторга не чувствовалось.
Если победит она – он обидится, потому что обыграет его не своя, а чужая женщина. Если победит он – она больше не вернется, чтобы завоевывать его. Наверное, не вернется – ей не хотелось об этом думать.
Все, приезжай, пора.
Стоило этой мысли мелькнуть в сознании, как сзади послышался шум мотора.
«„Фаэлон“ так не шумит», – успела удивиться Лайза, прежде чем увидела, что из-за поворота показалась не одна, а две машины. Вторая принадлежала Стивену Лагерфельду.
– Док даст нам отмашку. Остальные ждут у финиша.
Показавшейся из синего седана Лагерфельд разматывал широкий белый флаг; вышедший из «Фаэлона» Чейзер вызывающе разглядывал стоящую у своей машины Лайзу.
– Это и есть мой приз? – спросил он таким тоном, будто произнес: «Поставьте этот так называемый подарок, который вы принесли на мой день рождения, в угол – я не буду его разворачивать».
«Это не твой приз, – зло подумала Лайза. – Это моя машина, ей и останется».
Не дождавшись ответа, Чейзер перевел взгляд на хозяйку «Миража». Какое-то время разглядывал ее состоящий из узких спортивных штанов, удобной курточки и кроссовок водительский наряд – разглядывал, как ей показалось, со смесью неприязни и презрения, мол, ты даже умеешь ходить без каблуков? – но комментировать его не стал. Ограничился равнодушной фразой:
– Если слетишь в кювет, Стивен будет наготове.
Лайза сдержала фонтан растущего негодования, проглотила едкое «сам бы не слетел» и отвернулась.
Нет, Чейзер не слетит ни при каких обстоятельствах. Но он определенно ни во что не ставит соперницу, так?
Лайзу вдруг охватила веселая злость – и прекрасно! Чем меньше он ожидает от нее и от ее неприглядной на вид – некрасивой, не обтекаемой, примитивной по сравнению с «Фаэлоном» – машины, тем лучше, тем слаще покажется ей на вкус предстоящая победа.
Когда док объявил о готовности – встал на обочине и поднял помятый флаг, – водители, не сговариваясь, посмотрели друг на друга.
Последние секунды перед стартом, последние слова, напутствия, пожелания.
Лайза не стала желать Чейзеру удачи – ни к чему: та всегда сопутствовала ему. Вместо этого бросила:
– Когда начнешь проигрывать, не вздумай зацепить мою машину и оцарапать ее.
В хищном взгляде Мака сверкнул недобрый огонек:
– Люблю дерзких. Правда, хватает их ненадолго.
– Не в этот раз.
– Тогда и ломать буду не спеша.
– Мечтай.
Ноздри Чейзера раздулись, ответа не последовало.
На том и разошлись; почти одновременно хлопнули две дверцы.
Она волновалась на улице – там ее пыталась подавить, побороть, напугать чужая воля, – но успокоилась в машине. Привычно положила одну руку на руль, вторую на рычаг переключения скоростей, медленно вдохнула, позволила эмоциям улетучиться. Те выплыли из головы неохотно, но выплыли; ступни коснулись педалей.
Она не зря встала справа: на первой секунде вырвется вперед, первой достигнет поворота, плавно войдет в него по дуге – Чейзер останется слева, траектория его машины будет не идеальной, Лайза выиграет доли секунды. Все должно быть именно так. И все будет именно так, если Аллертон не решит вдруг, что противник слишком опасен, и не произведет свой фирменный старт: длинная первая, педаль в пол, визг оборотов – моментально вторая, снова в пол, до шести тысяч, затем третья…
«Нет-нет-нет, только не это», – молилась Лайза мысленно.
Если Чейзер решит стартовать подобным образом, она обречена – при таком режиме «Фаэлон» не обогнать даже самолету.
Но Мак за весь прошлый год использовал такой старт всего трижды – он сам об этом говорил; такая нагрузка на движок была лишней, не оправданной в случае, если машина «жертвы» была слабее.
А ведь он думает, что «Мираж» слабее, правда?
Док дал отмашку рукой: три секунды, две, одна… СТАРТ!
Одновременно с опустившимся вниз флагом на пустой ночной дороге взревели два мотора.
Она глазам своим не верила! «Мираж» вырвался почти на корпус уже на старте. Как?! Кто-то услышал ее молитвы, или же Чейзер действительно принял ее за дурочку?
– Да-да-да!!! – орала Лайза на весь салон.
Он просчитался, не поверил, что подобная развалюха способна развить гигантское ускорение, – так тебе! Так тебе! Так!
Салон трясло, движок ревел, постоянно визжали шины. В крови бушевал адреналин, сердце грохотало так, что казалось, каждая клетка пульсирует, и кровь кипела в венах. Она не верила, что вырвалась вперед, – смотрела в боковое зеркало и почти слепла от радости: эта нужная ей секунда – секунда, способная обеспечить ей победу, – у нее в руках, в бешено вращающихся колесах, в надрывно орущих шестернях!
Он отстал совсем чуть-чуть, но отстал и теперь наверняка скрежетал зубами и сыпал проклятьями – самоуверенный индюк!
Сознание Лайзы было куда спокойнее сердечной мышцы – за дорогой наблюдали холодные и умные глаза.