Кэми Гарсия - Прекрасные создания
— Как романтично, — тихо ответила она.
— Нет, это ненормально. Но никто не судачит об этом, потому что, в общем, и судачить-то некому. Кроме Аммы, которая прячет повсюду в моей комнате магические обереги и орёт, когда я приношу домой старые украшения.
Она уже почти улыбалась:
— Может, это ты фрик.
— Я чудаковатый, и ты со странностями. В твоем доме исчезают комнаты, в моем — люди. Твой затворник — это сумасшедший дядя, а мой затворник — отец-лунатик, так что я не понимаю, где ты видишь между нами большую разницу?
Лена расслабленно улыбнулась:
— Буду считать эту тираду комплиментом.
— Это он и был, — я смотрел, как она улыбается настоящей широкой улыбкой. Было в ней сейчас что-то особенное. Я чуть было не наклонился вперед и не поцеловал ее. Я одернул себя, пересев на ступеньку повыше.
— Ты в порядке?
— Да. Просто устал, — но уставшим я не был.
Мы так и остались на крыльце, болтая обо всём подряд. Мы лежали на соседних ступеньках — я на верхней, она на нижней — и наблюдали, как предрассветное утреннее небо сменяет тёмное ночное, пока не услышали, как начали петь птицы.
Катафалк уехал на рассвете. Страшила Рэдли медленно трусил за ним следом в сторону дома.
При такой скорости домой он доберется к закату. Иногда я задумывался, зачем он вообще ходит за ней.
Глупый пёс.
Я схватился за медную ручку двери, но не мог заставить себя повернуть её. Всё в моей голове было вверх тормашками, и ничто в комнате не помогло бы мне разложить мысли по полочкам. В голове было месиво, вместо мозгов полная сковородка горячей взбитой яичницы по лучшему рецепту Аммы. Последние дни в душе у меня творилось то же самое.
Б. О. Я. З. Л. И. В. Ы. Й. Так назвала бы меня Амма. Девять букв, дающие более мягкое определение слову «трус». Да, я был напуган. Я сказал Лене, что ничего особенного не вижу в том, что она и её семья — кто? Ведьмы? Маги? Это вам не способ правильно забрасывать удочку, этому меня не учили.
Конечно, ничего особенного.
Невероятная ложь. Могу поспорить, что даже глупый пёс понимал это.
Глава 10
Двадцать четвертое сентября. Последний ряд
(переводчик: Юлия Julyoks Некрасова)
Есть такое выражение «словно обухом по голове». Так вот, теперь я знаю, что это значит на самом деле. Меня ударило в тот момент, когда она прикатила к моим дверям в своей зелено-фиолетовой пижаме, и больше это ощущение меня не покидало.
Я знал, что так и будет. Я только не думал, что чувство будет именно таким.
С тех пор я хотел быть либо с Леной либо в одиночестве, чтобы спокойно переварить все, что накопилось в моей голове. Я не мог придумать название нашему с ней общению. Она не была моей девушкой, мы ведь на свидания не ходили. До прошлой недели она не признавала, что мы друзья. Я понятия не имел, что она чувствует по отношению ко мне, а подсылать к ней Саванну с подобным вопросом было бы худшей из идей. Мне не хотелось рисковать тем, что уже есть, чем бы оно ни было. И почему мысли о ней не покидали меня ни на минуту? Почему для полного счастья мне было достаточно лишь взгляда на нее? Мне казалось, я знаю ответ, но как убедиться в этом? Я не знал, и у меня не было никакой возможности это выяснить.
Парни о таком не говорят. Мы предпочитаем тихо лежать без сознания от удара.
— Так что ты там пишешь?
Она захлопнула блокнот, который, казалось, повсюду таскала с собой. Баскетбольная команда по средам не тренировалась, поэтому мы с Леной сидели в Гринбрайере на поляне, которую я уже начал считать «нашим местом», хотя и не признался бы в этом никогда и никому, даже ей. Именно там мы нашли медальон. И там мы были вдали от всех этих пристальных взглядов и перешёптываний за спиной. Предполагалось, что мы будем заниматься, но Лена записывала что-то в свой блокнот, в то время как я вот уже в девятый раз начинал читать статью о внутреннем строении атома. Наши плечи соприкасались, но мы смотрели каждый в свою сторону. Я растянулся под лучами уже заходящего солнца, её укрывала тень заросшего мхом дуба.
— Ничего особенного. Просто записываю.
— Не говори, если не хочешь, — я старался скрыть разочарование в своём голосе.
— Просто это… это глупо.
— Думаю, я переживу.
Примерно минуту она молчала, рисуя чёрной ручкой на подошве ботинка.
— Просто иногда пишу стихи. С детства. Знаю, это странно.
— Ничего необычного. Моя мама была писательницей. Мой папа — писатель, — я почувствовал, что она улыбается, хоть и не видел её лица. — Согласен, пример не самый удачный, потому что папа у меня, действительно, с причудами, но дело не в сочинительстве.
Я ждал, когда она протянет мне блокнот и попросит прочитать что-нибудь. Но не тут-то было.
— Может, когда-нибудь почитаю тебе.
— Сомневаюсь.
Она открыла блокнот, и её ручка вновь начала порхать над бумагой. Я уставился в учебник по химии, в сотый раз проговаривая про себя одно и то же прочтенное предложение. Мы были одни. Солнце медленно садилось, она писала стихи. Лучшего времени не придумать.
— В общем, может, ты хочешь, ну, знаешь, встретиться? — я старался говорить непринуждённо.
— А сейчас мы что делаем?
Я начал грызть конец небольшой пластиковой ложки, видимо от пудинга, которую нашел в своем рюкзаке:
— Да. Нет. В смысле, может, что ли сходим куда-нибудь?
— Сейчас? — Откусив кусочек от батончика мюсли, она развернулась в мою сторону и протянула мне батончик. Я отрицательно помотал головой.
— Не сейчас. В пятницу, например. Можем в кино сходить, — я захлопнул учебник, сунув в него ложку вместо закладки.
— Отвратительно, — скорчив гримасу, Лена перевернула страницу своего блокнота.
— В смысле? — я почувствовал, что краснею.
Я имел в виду просто просмотр фильма.
Болван.
Она указала на мою закладку не первой свежести:
— Я об этом.
Я с облегчением улыбнулся:
— А, это. Плохая привычка, у мамы научился.
— У неё был пунктик на столовые приборы?
— Нет, на книги. Она могла читать одновременно штук по двадцать, и все они были разбросаны по дому — на кухонном столе, на её кровати, в ванной, в нашей машине, во всех её сумках, стояли стопками на каждой ступеньке лестницы. А для закладок она использовала всё, что попадалось под руку. Мой потерянный носок, кожуру от яблока, свои очки, другую книгу, вилку…
— Старую грязную ложку?
— Именно.
— Могу поспорить, Амму это злило.
— Это ее бесило. Нет, погоди, она была, — я наполнил лёгкие кислородом, — Р.А.З.Ъ.Я.Р.Е.Н.А.
