Хозяйка заброшенного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Я выставила между нами ворох одежек, что все еще держала в руках, попятилась. Сколько бешенства было в его глазах!

— Вы еще моя жена. И успели изрядно мне задолжать за те ночи, когда я натыкался на запертую дверь спальни.

— Еще гроссбух заведите! — фыркнула я. — Дебет с кредитом сводить!

…Бешенства, смешанного с желанием. И под этим потемневшим взглядом мое сердце ухнуло не в пятки, как порядочное, а прямо в низ живота, растекаясь там тяжестью.

Я сделала еще шаг назад, запнулась о сундук и с размаху села бы в него, но Виктор подхватил меня за плечо, резко дернул на себя. Стараясь удержать равновесие, я выпустила одежду, впечаталась ему в грудь. Обнаженная кожа под моими ладонями показалась обжигающей. Я попыталась оттолкнуться, но он по-прежнему держал меня за плечо. Вторая рука легла на затылок, заставляя запрокинуть голову, и губы накрыли мои.

Не было ласки в этом поцелуе — лишь напор и ярость. Словно муж не целовал меня, а клеймил, утверждая свою власть. А может, отыгрывался за все причиненные обиды. Хотя сейчас я как никогда была уверена: оба хороши. Но мысль эта промелькнула и исчезла, сметенная напором его жестких губ, языка, скользнувшего мне в рот. Не знаю, как так вышло, что я прижалась к нему, обвила шею руками. Не позволяя себя целовать, а сама целуя — так же, бешено, настойчиво, не оставляя места для нежности, а уж покорности во мне никогда не было.

24.2

Пропали все звуки, кроме стука крови в ушах. Перестало хватать воздуха, словно ярость и страсть выжгли его между нашими телами. Виктор рыкнул, рука его легла мне на талию, теснее прижимая к себе. Я застонала, пальцы словно сами собой пробрались в его волосы, перебирая их.

Внезапный грохот заставил нас отскочить друг от друга, точно мартовских котов, на которых выплеснули ведро ледяной воды.

На пороге комнаты стояла Дуня, а у ее ног растекалась лужа вовсе не из фигурального ведра.

Я подхватила с пола свою одежду и выскочила в коридор — только брызги из-под туфелек полетели.

— Простите! — донеслось вслед — Я сейчас все убе…

— Убирайся! — рыкнул Виктор.

Дуня пискнула, и тут же примиряюще заворковала Марья. Что бы ей раньше не явиться, а?

— Ладно вам сердиться, Виктор Александрович. Дуняша учится еще, наловчится. Сейчас она все…

Дослушивать я не стала, захлопнула за собой дверь кухни. Зачерпнула ковшом воды из бочки. Очень хотелось вылить ее себе на голову, но я только плеснула с ладоней в лицо. Дожила, Настасья, чуть сама на едва знакомого мужика не кинулась. И ведь не семнадцать же мне, и не первый это мужчина в моей жизни, чтобы настолько голову потерять!

— С дороги! — донеслось из глубины дома.

Стоп, а сколько лет Настеньке? Двадцать? Тогда неудивительно. Молодая, здоровая, со всеми полагающимися молодому здоровому телу желаниями и еще не до конца утихшим буйством гормонов. Неправда, что все и всегда контролируют мозги: на них самих регуляторов хватает. Я уж не говорю, что центры, отвечающие за самоконтроль, окончательно созревают только к двадцати одному. Потому я и веду себя как малолетка — да, по сути, я теперь и есть малолетка. Что на уме, то и на языке, и вообще…

С одной стороны, ничего страшного бы не случилось, даже не явись Дуня вовремя. И я не невинная девица, и Настенька знает, что такое замужество. С другой стороны — Виктор прямо сказал, что ни при каких обстоятельствах не передумает разводиться. Раз так — пусть тащит в постель кого-то другого, а не почти бывшую жену по старой памяти.

— Да чего ж вы гневаетесь, барин?

А Марья-то почему голос повысила? Чтобы я смыться успела? Не буду я в собственном доме бегать от всяких там!

— Стара я стала, медленная. Рука еще…

— Отойди, не доводи до греха!

Марья охнула, застучали сапоги по коридору.

Если он посмел няньку тронуть, я его самого трону так, что мало не…

Додумать я не успела, дверь распахнулась, шарахнув о стену.

— Я не для того навожу порядок в этом доме, чтобы вы его разрушали! — взвилась я.

Виктор не ответил. В два шага преодолел расстояние между нами. Столько мощи и силы было в этом движении, столько бешенства на его лице, что я попятилась, слепо нашаривая на столе что-нибудь потяжелее. Столешница оказалась пустой: я приучила все за собой убирать!

— Кто научил вас так целоваться?

А вот это я подставилась так подставилась. Даже в голову не пришло… Хотя думала я в тот момент явно не головой. Но неужели за два года, или сколько там они были женаты, Виктор ни разу не дал жене возможности научиться целоваться по-настоящему? С желаниями у нее — то есть теперь у меня — все в порядке, пропади они все пропадом. Одного взгляда на все еще обнаженного до пояса мужа достаточно, чтобы снова в жар бросило. Если он еще и в постели не хуже, чем целуется…

— Кому, кроме вас! — огрызнулась я, прогоняя вовсе неуместные мысли.

— А может, Зайков?

— Я не знаю никакого Зайкова!

Вот же Отелло недоделанный!

— Правда? Не знаете человека, который часто заезжал в наш городской дом?

— Я многое не помню после болезни.

— Как удобно! Зато он помнит. Хвалился, что хорошо вас знает. Даже слишком хорошо!

Жаль, что мы не в галерее. А то бы ветер еще пару горшков запустил, и даже другого окна ради такого дела не жалко.

— Правда, сейчас он хвалится другими победами, называя другое имя, — не унимался Виктор.

— Да плевать мне, кто там чем хвалится! — взбеленилась я. — Я не собираюсь из-за каждого пустозвона доказывать, что я не верблюд!

— При чем тут верблюды? Не меняйте тему!

Я была так зла, что на очередной свой прокол не обратила внимания.

— Ваш Иван вон жаловался, что я за ним с молотком бегала! И если вы настолько плохо знаете собственную жену, что готовы поверить самой идиотской сплетне, — правильно сделали, что подали на развод!

— Помнится, совсем недавно вы умоляли меня передумать!

Если швыряться цветочными горшками означает умолять — то я не прочь поумолять еще немного. Пока снаряды не закончатся.

— Дура была! Поумнела, когда чуть не сдохла по вашей милости!

Муж изменился в лице, и на миг мне стало стыдно. Если я правильно поняла, почему застрелился папенька, и этого груза на совести Виктора достаточно. Да, за мнимые или реальные обиды он вернул жену в запущенный дом, где она и простыла. Но что мешало Настеньке одеться нормально вместо того, чтобы щеголять в тоненьких туфельках и шелковых платьицах на сквозняках? Что не давало законопатить окна? «Вот заболею и умру, и вы пожалеете» — даже для подростка непростительная глупость.

— Вы оказались здесь из-за собственного поведения! Лучше я один раз переживу скандал с разводом, чем всю жизнь буду носить развесистые рога и гадать, своих ли детей воспитываю! Если вы вообще способны родить детей!

Ах, еще и тут я бракованная?

25.1

— Если у вас от ревности мозги высохли, это не значит, будто я в чем-то виновата!

Не знаю, почему я была уверена в невиновности Настеньки. Зато понятно стало, почему исчезли все подруги и соседи. Такой скандал! Жена-изменница, муж в ярости, развод!

Мне же лучше без таких подруг.

И в любом случае…

— Мне не в чем перед вами каяться! А если вы только на то и способны, чтобы отыгрываться на женщине вместо того, чтобы поговорить со сплетником по-мужски, — то я лучше буду жить в развалюхе и собственными руками таскать навоз, чем останусь вашей женой!

Виктор схватил меня за подбородок — сильно и жестко, не вырваться. Склонился, так что его разъяренный взгляд заслонил весь мир.

— До него я еще доберусь. Как и положено зайцу, ваш любовник слишком труслив, чтобы оказаться в одной гостиной со мной. Но пуля убивает быстро. А вот вы до самой старости будете раскаиваться, что со своей красотой и моими деньгами могли бы блистать в свете, а теперь всю жизнь проведете в глуши, которую ненавидите.