Хозяйка заброшенного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

— Могу специально для вас развести еще купороса, хоть купайтесь в нем. — Я все же захотела оставить за собой последнее слово. — Синяя физиономия разнообразит ваши забавы еще сильнее. Но лучше позвольте Марье проводить вас. В спальне натоплено, можете спокойно вымыться, вода сейчас будет.

Не дожидаясь ответа, я рванула на кухню. Этот тип явно плохо влияет на мои мозги. Веду себя как первоклассница. Осталось только портфелем ему по голове настучать.

И, уже пролетев через кухню и захлопнув за собой дверь прачечной, я сообразила, что переодеться мне абсолютно не во что. Все вещи остались в спальне. Ладно, схожу да заберу что нужно. Только успокоюсь чуть-чуть.

Отправив Дуню за водой — на двоих ее понадобится много, — я стащила с головы платки. Повезло, на волосы почти не попало. Немного промочило скрученную на затылке косу, не страшно, промою в бане вечером. Вот шее и плечам досталось больше. Я скинула куртку — подкладка промокла, и рубаха противно липла к позвоночнику. Сорвала с веревки влажный бинт — как я и велела вчера, Дуня все выстирала, — обтерла плечи и ложбинку между грудей под рубахой. Жаль, что саму рубаху пока снять нельзя. Стащила штаны, надетые в качестве защитного костюма.

Зеркала в прачечной, естественно, не было. Я вернулась на кухню, вгляделась в начищенный до зеркального блеска медный таз, пытаясь оценить масштаб катастрофы. Не так все и страшно. Синий потек у наружного угла глаза, там, где лицо не прикрывал ни платок, ни повязка, еще один на переносице, да и все, пожалуй. Ототру уксусом, а если не возьмет, само сойдет со временем. С шеей хуже, но, если вдруг, вопреки ожиданиям, гости явятся, и ее, и разводы в декольте можно шалью прикрыть.

Я отлила немного уксуса в бутылочку, сунула ее в карман штанов. Налила кипятка в полуведерную кастрюлю. Таз и кувшин уже были в комнате: утреннее и вечернее омовение здесь было принято совершать прямо в спальне.

Марьи видно не было, но из раскрытой двери отцовской спальни доносились шорохи и ворчание на безалаберных горничных. Дверь моей спальни была прикрыта, обе руки заняты, и мне пришлось толкнуть ее попой. Пропятившись в комнату, я развернулась да так и застыла, едва не выронив кастрюлю из рук.

Стоя спиной к двери, Виктор стаскивал рубашку. Солнце, падающее в окно, очертило золотым контуром широкие плечи, и в комнате было достаточно света, чтобы разглядеть, как перекатываются мышцы под кожей, сейчас тоже вызолоченной солнцем. Ни единой лишней жиринки, скульптуру лепить можно.

Снова заколотилось сердце и загорелись щеки. Я рассердилась на себя. Хорош, ничего не скажешь, но разве мало я полуголых мужчин за свою жизнь повидала? Так чего реагирую как девчонка!

В следующий миг кровь бросилась мне в лицо так что жарко стало. Переодеваясь, я просто сложила одежду на сундук — и теперь мои панталоны сияли белоснежными кружавчиками на всю комнату. Как я могла забыть! И Марья не убрала. Вряд ли специально, об «аспиде» она по-прежнему отзывалась не слишком хорошо и не стала бы позорить меня перед ним. Наверное, тоже в комнату не заглянула, прежде чем его запустить.

— Дуня, поставь воду рядом с комодом, — сказал Виктор, не оборачиваясь.

Я не стала сообщать, что я не Дуня. Просто двинулась к комоду. Оставить воду, побыстрее сгрести в охапку свои вещи да отмыться наконец.

— Надо говорить «да» или «как прикажете», чтобы господа знали, что их услышали, — учительским тоном сообщил Виктор, по-прежнему глядя в окно.

— Да, барин, — пропела я. — Как прикажете, барин.

Он развернулся.

— Вы?!

24.1

Я не стала отвечать на явно риторический вопрос. Поставила кастрюлю на комод рядом с тазом.

— Здесь кипяток. — Пар от воды был заметен, но лучше я скажу лишний раз, чем человек обожжется по невнимательности. — Сейчас Дуня принесет ведро холодной воды, вам должно хватить. Это уксус. — Я вытащила из кармана бутылку, тоже поставила ее на комод. — Им проще оттереть купорос с кожи, потом нейтрализуете уксус мылом и ополоснете водой.

— Вы меня удивили своей заботой. Спасибо вам за нее, — с непроницаемым видом произнес Виктор.

— Не за что. — Я сгребла в охапку свои вещички, тщательно укрыв белье платьем. Глупо, он наверняка все уже увидел… да в конце концов, не мог не видеть исподнего собственной жены, а вот откуда во мне внезапно проснулась такая стеснительность?

— Здесь стало тепло, — сказал вдруг он.

Я кивнула, не зная, что ответить. Впрочем, он, кажется, и не ждал моего ответа.

— Удивительно, как преобразился дом за какие-то несколько дней. Будто ожил и радуется тому, что снова может дать людям тепло и уют.

Виктор и в самом деле погладил стену над комодом, словно живое существо.

— Может быть, — не стала спорить я.

Мне этот дом почему-то казался родным, будто в нем выросла я, а не Настенька. Я приводила его порядок с тем же удовольствием, с каким возилась с родительским домом и огородом. И мне тоже казалось, что дом платит ответной любовью, — потому я и перестала мерзнуть, ведь только убрать сквозняки явно недостаточно.

— Может, он просто соскучился по хозяйской руке, — добавила я.

Виктор ничего не ответил, но на лице его читалось: «Что мешало раньше хозяйскую руку приложить?» Однако ответа на этот вопрос у меня не было. Виктор упоминал, что Настенька не любила родной дом, почему — кто сейчас скажет?

— Вы тоже переменились.

Я-то определенно изменилась, но ему знать причины незачем. И без того в ненормальные едва не записали.

— И это возможно. Близость смерти заставляет о многом задуматься, а я оказалась к ней очень близка.

Он ответил не сразу, и я уже шагнула к двери, когда услышала:

— Жаль, но уже вряд ли можно что-то изменить.

Я пожала плечами.

— С этим я тоже не стану спорить. Не все ошибки можно исправить, и не в каждую реку стоит входить дважды.

Виктор промолчал. Мне тоже нечего было сказать, хотя какой-то червячок и грыз внутри. Может быть, жаль стало Настеньку, так и не узнавшую, что такое семейное счастье, а может, еще что…

Точно! Полотенца-то я ему и не принесла! Ничего, в сундуке есть. Откинув крышку, я склонилась над ним, одной рукой перебирая белье. Как назло, попадались одни маленькие, для рук и лица только и годятся, крупному мужчине не вытереться.

— Анастасия.

Голос Виктора прозвучал неожиданно хрипло.

— Погодите, — отмахнулась я, продолжая копаться. Одной рукой было очень неудобно, но выпускать свои вещи из второй мне не хотелось.

Виктор оказался рядом в несколько шагов, не слишком церемонясь, потянул меня за плечо, заставляя распрямиться. Развернул к себе.

— Не дразните меня.

— Что? — Я растерялась.

— Зря я подумал, будто вы изменились. — В его голосе промелькнули хриплые нотки, от которых меня бросило в жар. — Одна видимость. Все ваши штучки остались прежними.

— Что вы несете? Я просто искала вам полотенце!

— Полотенце, да. Так долго искали полотенце в собственном сундуке. Вы меня за дурака держите? Думаете, я поверю, будто вы не сознаете, как выглядит ваша… ваш тыл, когда вы вот так нагибаетесь, в штанах?

— Как выглядит?

Тыл как тыл, и штаны даже близко не скинни. Нагнуться можно спокойно, ни трусы, ни ягодицы торчать не станут. Впрочем, трусов здесь все равно не носят…

— Или вы думаете, будто можно убедить меня передумать, просто заставив вспомнить, что я еще ваш муж и могу потребовать супружеского долга? Будто близость, даже если случится, что-то изменит?

— Вы бредите!

До меня наконец дошло. Если женщины всю жизнь носят по паре нижних юбок под платьем, даже обнаженная щиколотка может выглядеть порнографией. А уж обтянутая штанами, гм… тыл, торчащий над сундуком, способен и взрослого мужчину превратить в озабоченного подростка.

— И не считаю, что у вас осталось право хоть что-то требовать, кроме развода. — Я сунула ему полотенца. — Придумали тоже, долг!

— Почему нет? — Виктор отшвырнул их на кровать, шагнул ближе.