Инкуб. Строптивая добыча (СИ) - Вьюга Анна
Его пальцы на моей шее. Движутся вверх, ложатся на губы. Очерчивают контур, заставляя их приоткрыться.
- Нельзя… нас увидят.
Мой шёпот наполнен горечью. Всё, что угодно, лишь бы отсрочить неминуемое. Последний удар, которым он добьёт моё бедное сердце.
Велиар подаётся вперёд из-за моего плеча. Нетерпеливо дёргает и разрывает шнур, которым скреплена тяжёлая штора бордового бархата, украшающая ложу. Ткань вальяжными складками распрямляется, закрывает ровно половину сидений. Нас с Велиаром тоже. Становится ещё темнее. Но мне всё ещё видна часть сцены, хотя и не вся. Певица допевает арию откуда-то из небытия. Теперь она жалуется на соперницу – новую жертву своего инкуба, к которой он ушёл невозмутимо утолять жажду, пока её душа истекает кровью там, где он прошёл.
- Я хотела досмотреть спектакль.
- Зачем тебе это глупое действо? Какой-то смешной балаган.
- Вас смешит то, что несчастная умирает от любви?
- Пьесу придумал человек, совершенно ничего в этом не понимающий. Всё ложь от начала до конца. Инкумания - всего лишь физическая зависимость от удовольствия, которое мы дарим. Никто и никогда не любит инкубов. Только процесс.
От цинизма в его словах меня коробит. Хочется отбросить его руки, хочется обернуться и выкрикнуть ему в лицо: «А как же я?!». Но я молчу. Он не дождётся от меня такого признания.
- А инкубы? Вы тоже не способны любить?
Он отвечает не сразу, и на это долгое мгновение моё сердце задерживает удар.
- Что за странное слово «любовь»! Никогда не понимал его смысла. Это вам, людям, приятно тешить себя иллюзиями. Они способны скрасить вашу короткую жизнь пустыми надеждами. Мы же… не можем позволить себе роскошь обманываться. Придумать себе «любовь»… чтобы что? Неисчислимую вечность страдать по беззаботному смертному существу, которое забудет тебя на следующий же день после того, как ваши пути неминуемо разойдутся на карте судьбы? Чтобы смотреть издалека на то, как руки, которые целовал, гладят волосы не твоего ребёнка? Ребёнка, которого ты бы никогда не смог ей подарить. Смотреть издалека на то, как её губы шепчут клятвы верности у брачного алтаря – шепчут не тебе? И каждый день, каждый чёртов бесконечный, повторяющийся день таскать в своей памяти как камень на шее эти отравленные воспоминания? А потом однажды узнать, что её больше нет – а ты не имеешь права даже оплакать? Такая любовь больше похожа на смертный приговор. Тебе не кажется? О нет… нкубы ещё не сошли с ума, чтоб променять бессмертие на подобную мучительную, растянутую на столетия смерть.
Я словно сгорала и обугливалась на медленном огне – тело от прикосновений его пальцев к обнажённым плечам, душа от циничных откровений инкуба.
Певица на сцене захлёбывалась арией. Кажется, инкуб нашёл новую жертву, она видела его с этой девушкой и жаловалась зрителям на то, что жизнь её разбита на куски и больше не имеет смысла.
Замерев на краешке стула в пронзительном молчании, что было между мной и моим собственным инкубом, я с трудом внимала отголоскам чужой бури эмоций. Мне бы справиться со своей.
Пальцы Велиара скользнули ниже, провели по вырезу моего платья. Он по-прежнему был позади меня, и эта невидимости обостряла чувства до болезненного предела. Погладив нежную кожу под ключицей, инкуб словно невзначай провёл линию вниз, по ложбинке, слегка проникнув под ткань лифа.
Хрипло шепчущие губы коснулись мочки моего уха.
- Хватит разговоров, Эрнестина. И раздражающего пения тоже. Уедем отсюда.
- Куда? – испугалась я.
- Уедем. Я хочу тебя забрать.
Он так и не ответил прямо. Его ладонь накрыла мою грудь поверх ткани и крепко сжала, придавив моё тело к спинке кресла, исторгнув из горла неожиданный стон. Я закусила губу, чтоб не шуметь.
- Я… как можно? Я не могу оставить свою воспитанницу…
- О, поверь, ей сейчас не до тебя. Думаю, в эту самую минуту мой друг нагибает её в какой-нибудь гримёрке перед зеркалом.
Столь откровенный ответ заставил кровь прилить к моим щекам. Из невыносимого смущения рождалось возбуждение. Я невольно сжала колени.
- Наверняка он очень спешит… нужно успеть, пока девочка не очнулась и не поняла, что бездумный бунт завёл её слишком далеко. Одну за другой он задерёт ей юбки…
Велиар освободил мою грудь на мгновение – лишь для того, чтобы едва заметно дотронуться через ткань до напряжённо-ждущего соска. Контраст грубых слов и нежных прикосновений сводил с ума, кружил голову, выбивал последнюю почву из-под ног.
- …Спустит вниз последнюю мешающую преграду, отделяющую от заветной награды… награды дерзких… А затем нетерпеливо войдёт в нетронутое девственное тело… в потом ещё и ещё… не заботясь нисколько об её удовольствии, думая только о своём… у нас с тобой будет совсем по-другому, ты же знаешь, правда, Мышка?
Стискиваю поручни, пытаюсь вскочить с места, чтобы прервать невыносимо-сладкую пытку, но он перехватывает меня за талию левой рукой, и в таком неловком положении прижимает теснее к себе. Губы впиваются в шею коротким жгучим поцелуем. А правая рука резко дёргает вниз вырез моего платья и обнажает грудь.
Вкрадчивый шёпот на самой границе восприятия. Он словно заводит меня всё туже и туже до состояния предельно сжатой пружины.
- Он будет вторгаться в неё снова и снова, причиняя боль. Ей будет неудобно и стыдно, и всё окажется совершенно не так, как она представляла… и никакой королевой мира она себя чувствовать не будет, а только мелкой шлюшкой, раздвинувшей ноги перед человеком, даже имени которого она не спросила…
Уязвимая обнажённость моего тела очень быстро была укрыта надёжной защитой его горячей ладони. И вопреки всему мне – не было ни неудобно, ни стыдно. Лишь ослепительное удовольствие, и неутолимый голод, который разгорался всё сильнее и сильнее, и жаждал больше и больше, жаждал сжечь дотла нас обоих, оставить лишь кучку жалких обгорелых углей от всего этого проклятого театра, со всей его помпезностью и абсурдом.
Тяжело дыша, я чувствовала, как затягивается пеленой окружающее пространство, как всё трудней понимать, что Велиар вообще говорит, как весь мир сужается до ощущений горячечного восторга от неторопливых, томных ласк на моей груди.
- И в конце концов, она начнёт подозревать, в чём тут дело. Но будет уже поздно. Она сама выбрала этот путь. И обратной дороги по нему не бывает.
Мелькнула смутная догадка. Но она была столь ужасна, что я не могла поверить, предпочла решить, что это мой горячечный бред. Не может же Велиар всерьёз намекать, что… Но ведь говорят, с инкубом не бывает больно в первый раз.
- Дело в том, Эрнестина, что мой «друг» - вовсе мне не друг. Он – мой финансовый поверенный. Ведёт для меня дела с банками, управляет имуществом и капиталами, пока я в разъездах или занят тем, что… гоняюсь по всей стране за одной маленькой строптивой девчонкой.
- Нет… - прошептала я. - То есть, вы хотите сказать, что этот человек?..
- Совершенно верно. Себастиан – не инкуб.
В этот миг смолкла торжественно музыка. И в пронзительной тишине раздался звук выстрела.
Актриса на сцене «убила». Соперницу. Убила новую добычу своего инкуба.
Завеса дыма вырвалась откуда-то из-за сцены и поползла по всему залу. Очень скоро заволокла всё едким, удушливым туманом, который добрался и до нашей ложи.
Кто-то вскрикнул, кто-то засмеялся, гомон и шум всколыхнули тишину. Кажется, в дым были добавлены какие-то благовония для пущего эффекта, потому что у меня вдруг закружилась голова и слабость подкосила колени.
Я попыталась вырваться.
- Ты – чудовище!
Он рывком развернул меня к себе. Я впервые видела его лицо так близко – впервые за очень долгое время. Впившийся в моё лицо потемневший взгляд Велиара словно пытался подавить всякую волю к сопротивлению, спутывал по рукам и ногам, как паук паутиной.
- Отчего же? – невозмутимо приподнял бровь инкуб.
- Как ты мог! Почему ты ей не сказал?!
- Зачем? Это не моё дело. Если она сама так хотела раздвинуть ноги хоть перед кем, лишь бы лишиться девственности до брака, что даже не потрудилась спросить. Я просто не стал ей мешать пожинать плоды своих решений. Это и называется взрослеть, Эрнестина. Лучше бы ей послушать свою здравомыслящую гувернантку. Но нет, крошка посчитала себя достаточно взрослой, чтобы не слушать советов. Так пусть набивает шишки на собственных ошибках.
